Найо Марш - Смерть в овечьей шерсти

— А потом был еще один приступ, последний. Думаю, вы уже догадались когда. В тот вечер, который ваш полицейский коллега называет не иначе как «рассматриваемый вечер». Говоря точнее, он начался, когда я разыскивал брошку Флосси в кабачках. К несчастью, на этот раз Урси рядом не оказалось.

Фабиан сменил положение и стал смотреть на свои руки.

— Думаю, я слишком долго ходил согнувшись или что-то в этом роде. Помню только, что на нижней дорожке спорили девушки, а потом сразу же темнота, провал в никуда и это ужасное ощущение, что ты карабкаешься куда-то наверх. Очнулся я на противоположном конце огорода под тополем, полумертвый и весь в синяках и ссадинах. Я слышал, как дядя Артур закричал: «Вот она! Я нашел ее!» — слышал, как кричали остальные, как звали меня. Собравшись с силами, я побрел в их сторону. Было уже почти темно, и никто не заметил, какое зеленое у меня лицо. Все ликовали по поводу окаянной брошки. Я последовал за ними в дом, где стал смиренно потягивать содовую. Остальные накачивались рейнвейном и виски из коллекции дяди Артура. Старик и сам хорошо набрался. Никто ничего не заметил, кроме…

Фабиан чуть отодвинулся от Урсулы и с нежной улыбкой посмотрел на нее снизу.

— Кроме Урсулы. Она усмотрела во мне сходство с дохлой рыбой и на следующее утро приступила к расспросам. Пришлось сказать, что у меня был очередной «припадок», как называла это бедняжка Флосси.

— Как глупо, — прошептала Урсула. — Как все это глупо. Мистер Аллейн будет над тобой смеяться.

— Неужели? Хорошо бы. Я буду страшно рад, если мистер Аллейн как профессионал в своей области начнет корчиться от смеха. Однако в данный момент я ничего похожего не наблюдаю. Вы, конечно, поняли, к чему я клоню, сэр?

— Думаю, что да, — отозвался Аллейн. — Вас интересует следующее: возможно ли в силу амнезии, автоматизма, бессознательного поведения или как там еще это называют пойти в сарай и совершить преступление?

— Именно.

— Вы утверждаете, что слышали, как мисс Харм и мисс Линн разговаривали на нижней дорожке?

— Да, я слышал, как Тери сказала: «Почему не делать только то, о чем нас просят? Так ведь гораздо проще».

— Вы произносили эти слова, мисс Линн?

— Что-то в этом роде, насколько я помню.

— Да, именно так она и сказала, — подтвердила Урсула.

— А потом я вырубился, — продолжил Фабиан.

— Когда вы пришли в себя, то услышали, как мистер Рубрик кричит о своей находке?

— Да. Это первое, что я услышал. Его голос.

— А как скоро после вашего замечания была найдена брошка? — обратился Аллейн к Теренс Линн.

— Минут через десять, не больше.

— Ясно. Мистер Лосс, вы производите впечатление очень неглупого человека.

— Весьма признателен за сей скромный букетик орхидей.

— Тогда какого черта вы наплели здесь всякой ахинеи?

2

— Вот видишь! — вскричала Урсула. — Я же тебе говорила.

— Могу сказать только одно: я чрезвычайно рад, что мистер Аллейн считает ахинеей мою исповедь, которая далась мне немалым трудом, — сухо произнес Фабиан.

— Мой дорогой, — поспешил ответить Аллейн, — ни минуты не сомневаюсь, что с вами случались эти жуткие приступы. Я просто неудачно выразился и приношу свои извинения. Я хотел сказать, что вы сделали несколько поспешные выводы. Не буду утверждать, что нельзя совершить преступление, находясь в определенном патологическом состоянии, но в данном случае я абсолютно уверен — вы просто физически не могли его совершить.

— У меня было десять минут.

— Совершенно верно. Десять минут. За это время вам надо было пройти пятую часть мили, нанести удар и — простите за неприятные подробности, но без них не обойтись — задушить свою жертву, вытащить из пресса изрядное количество шерсти, связать тело, свалить в пресс и завалить шерстью. Даже в сознании вы вряд ли справились с этим за столь короткое время. И не говорите мне, что вернулись туда позже, уже с ясной головой, чтобы замести следы преступления. Вы ведь его не помнили! Есть еще кое-какие детали. На вас были эти же белые фланелевые брюки? Прекрасно. И в каком они были виде, когда вы пришли в себя?

— Все в земле. Я же свалился на грядки с кабачками.

— На них не было шерсти? Или каких-нибудь других пятен?

Урсула вскочила и отошла к окну.

— Рассказывать? — спросил Фабиан, глядя на нее.

— Конечно, нет. Это может подождать. Хотя нет, мы же сами этого хотели. Продолжай. Со мной все в порядке. Я просто хочу покурить.

Она стояла к нему спиной. Ее голос звучал как бы издалека и никак не выдавал ее чувств.

— Давай покончим с этим, — вдруг предложила она.

— Вы, вероятно, помните, что убийца, как считают, воспользовался комбинезоном Томми Джонса и рукавицами, которые были в кармане, — начал Фабиан. — Комбинезон висел на гвозде рядом с прессом. Когда Томми надел его на следующее утро, он увидел лопнувший шов и кое-что еще.

— Если эта версия верна, а мне она кажется весьма вероятной, на переодевание следует накинуть еще пару минут, — проговорил Аллейн. — Вы могли и сами об этом догадаться, когда до бесконечности прокручивали эту ситуацию у себя в голове. К тому же, чтобы попасть в сарай, не привлекая внимания всех находившихся в саду, вам пришлось бы идти кружным путем либо через дом, либо по боковому газону. Вы не могли воспользоваться нижней дорожкой — там вас заметили бы мисс Линн и мисс Харм. Перед ужином я попробовал пройти напрямую от огорода к стригальне, и это заняло у меня две минуты. В вашем случае прямой путь был невозможен. Если идти в обход, это займет три-четыре минуты. Значит, для совершения убийства остается в лучшем случае четыре минуты. Стоит ли удивляться, что я назвал вашу версию ерундой? Это не совсем точно, но вполне обоснованно.

— В Англии, после первого такого припадка, я стал досконально изучать бессознательное поведение людей с травмами головы. Мне было просто интересно, — пояснил Фабиан, чуть скривив рот. — Это состояние хорошо изучено и встречается не так уж редко. Как ни странно, оно сопровождается существенным увеличением физической силы.

— Но не обеспечивает передвижения со скоростью ошпаренной кошки, — мягко возразил Аллейн.

— Ну, хорошо, — сказал Фабиан, дернув головой. — Вы меня утешили. Как и следовало ожидать.

— Но я по-прежнему, не вижу… — начал Аллейн, но Фабиан раздраженно перебил его:

— Разве вы не понимаете, что человек в моем положении постоянно опасается собственных поступков? Страшна каждая минута темноты и неизвестности. А вдруг ты совершил что-то ужасное? Это невыносимо! С ужасом сознаешь, что в такой момент для вас возможно все, абсолютно все!

— Я вас понимаю, — тихо произнес Аллейн.

— Уверяю вас, я вовсе не горю желанием убедить вас в обратном. Вы считаете, что я не мог этого сделать. Хорошо. Великолепно. А теперь давайте продолжим, да поможет нам Бог.

Урсула отошла от окна и села на валик дивана. Фабиан поднялся с пола и заметался по комнате:

— Я всегда считал, что бухманистская [5] привычка к публичным исповедям является одной из самых постыдных практик нашего времени, но должен признать, что в ней есть что-то мерзко притягательное. Единожды начав, уже трудно остановиться. Это как сорвать предохранитель с парового свистка. У меня какая-то неистребимая тяга доносить самому на себя.

— Что-то я перестал тебя понимать… — начал Дуглас.

— Ничего удивительного, — отрезал Фабиан. — Как ты можешь меня понять? Ты же не невротик. Раньше и я не был таким. До Дюнкерка. У тебя пострадал зад, а у меня голова. Большая разница.

— Но обвинять себя в убийстве…

— Военный невроз, типичный случай: Ф. Лосс, старший лейтенант. Подвержен приступам депрессии. Отказывается обсуждать свое состояние. История болезни: семейное убийство с последующей психотерапией (по полицейской методике) и бухманизм. Пациент проявляет настойчивое желание говорить о себе. Ярко выраженное чувство вины. Выздоровление: маловероятно.

— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

— О чувстве вины, отягощенном неприязненным отношением к жертве, — отрапортовал Фабиан, остановившись перед креслом Аллейна. — За три недели до убийства мы с Флосси крупно повздорили!

Взглянув на Фабиана, Аллейн увидел, что тот трясущимися губами пытается изобразить на лице усмешку. Из его груди вырвался короткий звук, отдаленно напоминающий смех. У него был вызывающий вид невротика, горько презирающего свою слабость. «Все это тяжело и чертовски утомительно», — подосадовал Аллейн. — «Кажется, он принимает меня за психиатра. Вот черт!»

Вслух же он произнес:

— Так у вас была ссора?

Урсула вложила свою руку в ладонь Фабиана. На мгновение он крепко сжал ее пальцы и сразу же резко отошел от нее.