Найо Марш - Старые девы в опасности
Аллейн и Баради стояли по обеим сторонам кровати. Горничная, пожилая сухонькая женщина, почтительно отошла к окну. Она перебирала четки, бусинки тихонько постукивали под ее пальцами.
Щеки мисс Трубоди, по-прежнему лишенные поддержки вставных челюстей, глубоко запали, кожа на носу и на лбу натянулась, так что лицо больной казалось маленьким, как у обезьянки. Рот был похож на ямку с неровными складчатыми краями. Мисс Трубоди храпела. При каждом вдохе края ямки приподнимались, а при каждом выдохе засасывались внутрь, так что какие-то признаки жизни, хотя и не слишком привлекательные с виду, присутствовали. Почти безволосые надбровные дуги сошлись на переносице, словно мисс Трубоди хмурилась неизвестно чему.
— Она будет находиться в таком состоянии несколько часов, — сказал Баради. Он вынул из-под простыни руку пациентки. — Я не жду перемен. Она очень больна, но пока я не жду перемен.
— Звучит как вилланелла, старинная итальянская песенка, — рассеянно обронил Аллейн.
— Вы поэт?
Аллейн махнул рукой.
— Скажем так: никому не известный любитель.
— Уверен, вы недооцениваете себя, — сказал Баради, продолжая удерживать вялую руку мисс Трубоди. — Публикуетесь?
Аллейн едва не поддался искушению ляпнуть: «Одна-единственная тоненькая книжечка», но сдержался и ограничился скромным ничего не определяющим жестом, который Баради снабдил привычным комментарием: «Мистер Оберон будет в восторге» — и добавил:
— Он уже чрезвычайно заинтересовался вами и вашей очаровательной женой.
— Должен признаться, — сказал Аллейн, — мистер Оберон произвел на меня громадное впечатление.
С видом человека, чье любопытство изрядно распалено, он взглянул на мясистое непроницаемое лицо доктора и не обнаружил ни единой черточки, ни единого движения мускулов, которые свидетельствовали бы о тупости или доверчивости. Кто он такой, этот Баради? Наполовину египтянин, наполовину француз? Или чистый египтянин? «Кто здесь заправляет? — размышлял Аллейн. — Баради или Оберон?» Баради, вынув часы, бесстрастно взирал на Аллейна. Затем он открыл крышку часов. Прошла минута, сопровождаемая постукиванием четок горничной.
— Ну да, — пробормотал Баради, пряча часы в карман, — иного я и не ожидал. Пока ничего нельзя предпринять. Служанка сообщит, если что-нибудь изменится. Она сообразительная и поднабралась в деревне кое-какого опыта в уходе за больными. Ее сменит мой слуга. Возможно, нам не удастся найти профессиональную сиделку до завтра, но мы справимся.
Он подозвал горничную, и та с бесстрастным видом выслушала его указания. Они оставили ее с больной, похожую на монахиню, чуткую, настороженную.
— Одиннадцать часов. Время для медитации, — сказал Баради, когда они вышли в коридор. — Нельзя никого беспокоить. В моей комнате найдется что выпить. Я вас приглашаю. Ведь ваша машина еще не вернулась.
Он привел Аллейна в китайскую комнату. Слуга-египтянин накрывал на стол: венецианские бокалы, блюда с оливками и бутербродами, а также нечто в вазочке, напоминавшее рахат-лукум. Из серебряного ведерка со льдом торчала бутылка шампанского. Аллейн привык к срочным вызовам и бессонным ночам, но последние сутки выдались чересчур насыщенными, к тому же солнце пекло немилосердно, а запах эфира вызывал легкую тошноту. Он бы с удовольствием выпил сейчас пива, впрочем, можно бы и шампанского. Однако скрепя сердце он уступил требованиям профессиональной этики и, надеясь, что не переигрывает, произнес самодовольным тоном:
— Вы не возражаете, если я выпью воды? Понимаете ли, в последнее время я сильно заинтересовался образом жизни, исключающим алкоголь.
— Замечательно. Мистеру Оберону это будет весьма интересно, — сказал Баради, знаком приказывая слуге открыть шампанское. — Мистер Оберон, возможно, самый крупный авторитет современности по таким вопросам. Его теория основывается на многочисленных древних культах, из которых он извлек главную суть и произвел удивительный синтез. Но в то время как он сам достиг полной гармонии между строгой простотой и, скажем так, отборными наслаждениями, он отнюдь не проповедует воздержания ради воздержания. Он побуждает своих учеников испытать различные удовольствия, но не абы так, а следуя самому изысканному вкусу: выбрать самые утонченные и даже попытаться «организовать» их, как художник компонует свои картины, как композитор аранжирует фугу. Только таким способом, учит Оберон, можно достичь Высшей Цели. Поверьте, мистер Аллейн, он бы улыбнулся вашему отказу от этого прекрасного напитка, сочтя его столь же непростительной ошибкой, прошу прощения за прямоту, как и неумеренность в возлияниях. Кроме того, вам сегодня пришлось немало понервничать и вам немного дурно от эфирных испарений. Позвольте мне как доктору, — закончил он шутливым тоном, — настоять на том, чтобы вы все же выпили шампанского.
Аллейн взял в руку рубиновый бокал, с восхищением разглядывая его.
— Все это страшно интересно, — сказал он. — Я имею в виду учение мистера Оберона. По сравнению с ним мои собственные робкие идеи кажутся ужасно наивными. — Он улыбнулся. — Я с наслаждением выпью шампанского из столь изумительного кубка.
Он протянул бокал, наблюдая, как шампанское вспенивается в нем. Баради смотрел на него поверх кромки своего бокала. Трудно себе представить, подумалось Аллейну, более чувственную внешность: блестящие густые волнистые волосы, сверкающие глаза, нос, вздымающийся над пухлыми янтарными щеками и подбородком, и рубиновым пятном — крупный жадный рот.
— За полноту жизни, — предложил тост Баради.
— Согласен, — подхватил Аллейн, и они выпили.
Аллейн умел пить не хуже, чем его собеседник, но он лишь слегка перекусил рано утром и потому принялся усердно угощаться бутербродами, оказавшимися очень вкусными. Баради, всегда готовый, как Аллейн успел заметить, испытать полноту жизни, заглатывал сладости, набивая ими рот и вульгарно запивая шампанским.
Дело шло к раздиранию рубашек и хмельным откровениям, которые Аллейн старался осторожно спровоцировать. До сих нор он был более-менее уверен, что Баради ничего о нем неизвестно, но очень хочется поточнее выяснить, кого же он впустил в дом. Ситуация представлялась весьма деликатной. Если бы Аллейн смог утвердиться в качестве восторженного искателя синтетических тайн мистера Оберона, у него бы появилась хорошая зацепка для дальнейшего расследования. На худой конец, он смог бы составить подробный отчет об образе жизни обитателей замка Серебряной Козы. Офицеры, оказывающие услуги Специальному отделу, обладают правом на анонимность, посему в кругах наркодельцов его имя вряд ли когда-либо всплывет в связи с контрразведкой. Однако его могут вычислить как детектива уголовного розыска Скотленд-ярда. Карбэри Гленд, возможно, уважит просьбу Трой, а если нет, то вполне вероятно, что он или кто-нибудь другой вспомнит, что Трой замужем за полицейским. Аллейн отлично помнил шквал сплетен в газетах во время их женитьбы и позже, когда Трой устраивала персональные выставки, или когда он сам расследовал какое-нибудь нашумевшее дело. Получалось, что у него и впрямь для того, чтобы разжиться необходимыми сведениями, времени всего ничего.
«Если мы с мисс Трубоди выберемся отсюда живыми, — подумал Аллейн, — провалиться мне на этом месте, коли мы не разопьем бутылку шипучки за мой счет».
Необыкновенно приободрившись от этой мысли, он завел беседу о поэзии и эзотерических сочинениях, с упоминанием Рабиндраната Тагора и индийских «Мантр», «Аманги Ранги» и заповедной Каббалы. Баради слушал с благосклонным вниманием, но у Аллейна было ощущение, что он тычет рукой в исключительно упругий матрац. Уязвимое место никак не обнаруживалось, хуже того, собеседник начал проявлять признаки сдержанного нетерпения. Очевидно, шампанское было предложено на посошок, и теперь Баради ждал, когда Аллейн уйдет. Однако должна ведь найтись брешь в этой броне, и Аллейн, с зубовным скрежетом вспомнив об ухаживаниях Баради за Агатой, пустился в пылкие разглагольствования о средневековых мистериях и культе Озириса. Нечто отдаленно напоминавшее живой отклик наконец мелькнуло на лице Баради, внимавшего откровениям Аллейна. Складки кожи, идущие от ноздрей к уголкам рта, обозначились резче, что сделало доктора похожим на изображение сластолюбивого Карла II в восточном и более упитанном варианте. Он подошел к бюро Верни-Мартена, отпер его и выложил перед Аллейном книгу в серой шелковой обложке с рисунком, в котором были использованы фиолетовый, зеленый и кричаще-розовый цвета.
— Редкое и раннее издание, — сказал Баради. — Обложка исполнена Карбэри Глендом. Полюбуйтесь!
Аллейн открыл книгу. На титульном листе значилось: «Мемуары Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада».
— Подарок от мистера Оберона, — заметил Баради.
