Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
– Мои «африканки»! Где они? Это вы их украли!
Следом завопил Никола Гассир:
– Мои акции! Что вы с ними сделали, воровка?!
И оба немилосердно трясли толстуху-консьержку и тащили ее каждый в свою сторону, осыпая вопросами и ругательствами. Мадам Ален, буквально остолбеневшая от изумления, словно потеряла дар речи.
Она провела кошмарную бессонную ночь, за которой последовали два не менее ужасных дня. Бешу ни на минуту не усомнился в правоте Джима Барнетта, ибо в свете этого обвинения факты обретали свой истинный смысл. Консьержка, занимавшаяся уборкой в квартире Гассира, наверняка заприметила необычный пакет на его прикроватной тумбочке, а поскольку у нее был ключ от квартиры маклера и она знала распорядок его дня, ей ничего не стоило зайти к нему, стащить акции и успеть спуститься в свою каморку, где Никола Гассир и застал ее.
Бешу был просто убит.
– Да, теперь все ясно, – говорил он, – их украла эта мерзавка. Но тайна остается тайной. Виновата ли консьержка или кто-то-то другой, это, по сути дела, совсем не важно; главное – узнать, что стало с моими двенадцатью «африканками». Я допускаю, что она отнесла их к себе, но тогда каким чудом они исчезли из ее комнатенки между девятью утра и началом нашего обыска?!
Эту загадку толстуха упорно отказывалась раскрыть, несмотря на моральные пытки, коим ее подвергли. Она все отрицала. Она ничего не видела. Она ничего не знает. Словом, несмотря на то, что ее виновность не оставляла сомнений, консьержка держалась стойко.
– Пора с этим кончать, – заявил как-то утром Гассир инспектору Бешу. – Вам должно быть известно, что вчера вечером депутат Туфмон совершил переворот в министерстве. Значит, журналисты сбегутся сюда, к нему, чтобы взять интервью. Неужели нам придется обыскивать их тоже?!
Бешу признал, что ситуация катастрофическая.
– Через три часа я все разузнаю, – заявил он.
После полудня он явился в агентство Барнетта.
– А я тебя ждал, Бешу. Ну, зачем пожаловал?
– Мне нужна твоя помощь. Сам я не справлюсь.
Ответ звучал вполне искренне, и обращение к Барнетту свидетельствовало о крайней важности просьбы. Бешу сдавался на милость победителя.
Барнетт засуетился, похлопал его по плечу, горячо пожал руку и с очаровательной деликатностью избавил от унизительного покаяния. Таким образом, их встреча стала не поединком победителя и побежденного, а чисто товарищеским примирением.
– По правде говоря, старина Бешу, мне крайне неприятно то мелкое недоразумение, что нас разлучило. Два таких близких приятеля – и вдруг соперники! Как это грустно! Я просто сон потерял!
Бешу нахмурился. Он был честным полицейским и горько упрекал себя за приятельские отношения с Барнеттом: ну разве не возмутительно, что судьба превратила его в соратника, более того, в должника этого человека, которого он считал жуликом?! Но, увы, бывают обстоятельства, когда самый честный человек дает слабину, а потеря дюжины «африканок» была именно таким печальным обстоятельством!
И он пробормотал, превозмогая угрызения совести:
– Это наверняка консьержка, ведь так?
– Да, это она – по той причине, среди многих других причин, что это может быть только она.
– Но как же эта женщина, доселе такая почтенная, осмелилась пойти на кражу?!
– Если бы ты следовал элементарным правилам сыска и навел справки о ней, то узнал бы, что у этой несчастной есть сын, отпетый негодяй, который отравляет ей жизнь и отбирает все заработанные деньги. Вот ради него она и поддалась искушению.
Бешу вздрогнул.
– Неужели ей удалось передать ему мои «африканки»?! – в ужасе воскликнул он.
– Ну нет, такого я бы не допустил. Твои двенадцать «африканок» – это свято.
– Да где же они в таком случае?
– У тебя в кармане.
– Барнетт, не шути так жестоко!
– Я никогда не шучу, Бешу, если речь идет о серьезных вещах. Проверь сам.
Бешу несмело сунул руку в карман, указанный Барнеттом, нащупал там большой конверт, вынул его и прочел надпись: «Моему другу Бешу».
Распечатав его, инспектор увидел свои «африканки», сосчитал – их было двенадцать! – пошатнулся и стал жадно вдыхать едкий запах, идущий из флакона, который Барнетт сунул ему под нос.
– Нюхай, Бешу, и, ради бога, не падай в обморок.
Бешу в обморок не упал, однако не смог сдержать слезы радости и волнения. Разумеется, он не сомневался в том, что Барнетт подложил пакет ему в карман еще у двери или во время своих дружеских излияний. Но так или иначе, «африканки» были у Бешу в руках – в его дрожащих руках, – и Барнетт больше уже не казался ему жуликом.
Внезапно к нему вернулись силы, и он в восторге начал танцевать арагонскую хоту, щелкая пальцами за неимением кастаньет.
– Они у меня, мои «африканки»! У меня! Ах, Барнетт, какой же ты молодчина! Второго такого во всем мире не сыщешь, ты единственный в своем роде! Ты спас Бешу! Барнетт, ты заслуживаешь памятника! Барнетт, ты герой! Но как же, черт возьми, тебе это удалось? Расскажи, Барнетт!
Который уже раз сыщик Барнетт поражал сержанта Бешу своим виртуозным умением вести расследование. И тот, снедаемый профессиональным любопытством, жадно спрашивал:
– Ну так как же, Барнетт?
– Что «как же»?
– Э-э-э… Как ты распутал все это? И где находился пакет? Ты вроде сказал: «В доме, но не в доме»?
– Если точнее: «Вне дома, но в доме», – со смехом поправил Барнетт.
– Ну, объясни же! – взмолился Бешу.
– А ты обещаешь держать язык за зубами?
– Я сделаю все, что ты хочешь.
– Обещаешь не ходить с надутым видом из-за пустяков? Меня это ужасно злит, а иногда даже сбивает с верного пути…
– Согласен. Рассказывай, Барнетт!
– Ах, до чего же прелестная история! – воскликнул тот. – Я тебя предупреждаю, старина Бешу: ты не разочаруешься. Я никогда еще не сталкивался с таким красивым замыслом – самым что ни на есть неожиданным, дерзким, а кроме того, в высшей степени остроумным – одновременно и реальным, и фантастическим. Но притом настолько простым, что ты, Бешу, – опытный полицейский, наделенный лучшими профессиональными качествами, – ровно ничего не заметил.
– Да объясни же ты, наконец, – вскричал уязвленный Бешу, – каким образом пакет акций покинул дом?
– У тебя на глазах, безупречный Бешу! И он не только покинул его, но и вернулся туда! Более того, покидал его дважды в день! И возвращался туда дважды в день! Притом на твоих глазах, Бешу, на твоих простодушных и благосклонных глазах! Целых десять дней ты кланялся ему и почтительно отдавал честь. Еще бы – ведь перед тобой проходил кавалер ордена Почетного легиона! Ты был
