Жорж Сименон - Бургомистр города Верне
На лестнице было темно. Она не отапливалась. Всякий раз, когда распахивалась дверь, при выходе в лицо веяло холодом, при входе — теплом.
Терлинк спустился, снял с вешалки шубу.
— Уходите, Йорис? — донесся голос Тересы.
Промолчав, он пожал плечами, надел шапку, открыл дверь и засунул руки в карманы.
По-прежнему лил дождь. Терлинк глянул на окно своего кабинета в ратуше, где не горел свет, поскольку хозяин отсутствовал, и подумал, что Ван де Влит остался в темноте.
Йорис не пошел, куда собирался. Не пошел на фабрику. Не поехал в Остенде. Он никуда не пошел.
Он толкнул дверь с матовым стеклом у входа в «Старую каланчу» и втянул ноздрями привычный запах пива, можжевеловки и сигар. Репродукции висели на своих местах. Все стулья были свободны.
Был час, когда посетителей не бывает. Из кухни, привлеченный стуком двери, выскочил сам Кес:
— Вы, баас? Что прикажете подать?
Он не знал, что предложить бургомистру в такое время.
— Как всегда.
Терлинк сел на свое место неподалеку от печки, скрестил ноги, достал новую сигару и вставил ее в янтарный мундштук. Раздался сухой щелчок футляра.
— Сейчас включу свет.
Йорис заколебался. Когда он вошел, горела только половина ламп. Это создавало впечатление жизни при ночнике, в серых тонах, слегка напоминая чувства, которые бургомистр испытывал, если в будни отправлялся в собрание и входил в парадный зал, когда единственный плафон издали освещал меблировку и знамена.
— Да, да, включи.
Только повернувшись к нему спиной, Кес позволил себе нахмуриться. Накачивая пиво, он все еще хмурился.
— Итак, баас, все прошло хорошо?
— Очень.
— А все-таки вы, по-моему, чем-то недовольны.
Да, это был его день! Большего могущества не достигал даже Ван де Влит. И вообще никто. Он был не просто бургомистром, лицом, которому на более или менее долгий срок доверено управлять городом, лицом, чьего благоволения добиваются. Он был хозяином, баасом!
Город стал его собственностью, такой же как сигарная фабрика, и он управлял им, как управлял ею. И вот лучшее тому доказательство: газовый завод будет не просто снесен — его демонтаж поручен крупной брюссельской фирме.
Никто не пикнул. Терлинку возражали, уверяя, что полсотни семей окажутся на улице, что начнутся манифестации. А полсотни семей ограничились тем, что наблюдали сквозь стекла своих хилых домишек за кортежем автомашин и господами, которые, выйдя из них, под дождем разгуливали по пустырям.
Полсотни семей вновь станут тем же, чем были прежде.
— Я хочу, чтобы всегда были бедняки, которые будут подбирать конский навоз на улицах, — заявил он совету в полном составе. — В противном случае навоз пропадает, а значит, пропадает богатство. Отсюда — новые бедняки…
Разве он поколебался заявить Комансу, что его, Терлинка, никогда не сменят? Иными словами, тот, кому захотелось бы его заменить, вынужден будет с ним считаться. Ведь тогда все получилось бы так же, как раньше, как все эти двадцать лет, когда Йорис, в сущности, в одиночку представлял собой оппозицию, не давая покоя бургомистру с эшевенами, доводя их до отчаяния.
Кесу было не по себе. Он поглядывал на часы, показывающие пять, время, когда бургомистру полагалось бы видеть, как отворяется дверь в его кабинете и входит Кемпенар с почтой на подпись.
— Сдается мне, приезжие господа обедали у вас? С нотариусом Комансом и адвокатом Мелебеком?
— Хочешь партию в шашки, Кес?
— С удовольствием, баас.
— На что играем?
— На угощение, идет? Или предпочитаете кружку против сигары?
Йорис Терлинк с лицом, посуровевшим от усиленных размышлений, провел четверть часа, склонясь над шашечной доской в черную и белую клетку. Он курил. Ворчал. Кес был первоклассный игрок: он ведь тренировался каждый день, поскольку клиенты нуждались в партнере, Он даже устраивал себе передышки между двумя ходами, чтобы сходить подтянуть пивной насос, из которого капало.
Тем временем Терлинк, вперившись в доску и стиснув зубами мундштук, рассчитывал комбинации.
— Тебе ходить.
— Беру три ваших, баас. Неудачно вы сыграли.
Кес уже почти раскаивался в своих словах — настолько остро, как ему показалось, прореагировал на них партнер: лицо бургомистра стало землистым, и он склонился над доской с такой заинтересованностью, какой эта партия отнюдь не заслуживала.
— Еще одна ошибка вроде этой, и я в дамках.
— А теперь? — спросил Йорис, двинув вперед шашку и лишь после долгого раздумья оторвав от нее руку.
Кес поднял голову:
— Так уже лучше, баас.
В глазах бургомистра мелькнула молния, словно он только что поставил на кон не простую шашку, а свое будущее.
Прошло двадцать минут, а партия все еще была не кончена.
Когда появились первые посетители, шансы у игроков были равны — у каждого по дамке.
Они сыграли вничью.
Глава 6
Вот уже второй раз с ним случалась авария на обратном пути из Остенде в Верне. Давным-давно стемнело. С одной стороны шоссе в дюнах прятались виллы, закрытые на зиму. С другой — за песками и высокой жесткой травой, во мраке, казавшемся здесь особенно живым и дышавшим влажной свежестью, простиралось море, озаряемое на горизонте светом плавучего маяка.
Йорис Терлинк встал посреди дороги и, заметив фары машины, приближавшейся со стороны Ньивпорта, раскинул длинные руки. Затем, прищурясь из-за слепящего света, сунул голову в темную дверцу:
— Добрый вечер. Знаете гараж Мертенса? Сразу справа у въезда в Мариакерке, так ведь?.. Скажите Мертенсу или его подручному, что у Терлинка, бургомистра Верне, опять авария с покрышкой и он просит немедленно приехать за ним.
Этим вечером небо было бескрайним. По морю бродили светляки, в одном месте сцепившись в целую гусеницу: это рыбачьи суда следовали друг за другом по остендскому фарватеру.
Не прошло и десяти минут, как подкатил Мертене на велосипеде:
— Тот же скат, что в прошлый раз?
— По-моему, тот же.
Терлинк предоставил механику поддомкратить машину, и снять запаску, управиться со всеми его холодными железяками и, когда все было кончено, предложил ему сигару.
— Заеду и расплачусь на днях, ладно?
— Когда вам будет удобно, баас. Но если вам часто приходится ездить в Остенде, лучше смените машину.
Красная точка сигары. Удаляющийся велосипед. Терлинк вновь трогается с места, но так неторопливо, что его перегоняет грузный шумный трамвай.
Бургомистр опаздывал, но это не имело значения. Миновав Ньивпорт, он, вместо того чтобы направиться прямиком в Верне, выбрал дорогу вдоль моря.
Он был совсем один. Посвежело еще больше. Терлинку казалось, что воздух, которым он дышит, приятен и странно прозрачен, несмотря на темноту, а мгновения легки.
Опять дюны и тростники, колючие, как стрелы. Низкие дома, присевшие, можно сказать, на корточки, чтобы не так подставляться ветру, освещенные квадраты окон. В одном из этих домишек живет его мать. Йорис не остановился, но замедлил ход. Успел разглядеть старуху в белом чепце, с несколько усталым видом убиравшую какое-то блюдо со стола в буфет.
Не случалось ли ему и раньше совершать такие же бесцельные поступки, ехать через Коксейде без всяких к тому причин, разве что в тайной надежде продлить ощущение разрядки?
Во мгле вырисовывались улицы Верне, газовый завод, от которого остался один остов, новая больница — на ее открытие приезжал сам король — и площадь, вымощенная тысячами штук брусчатки, впервые за долгое время по-настоящему сухой.
Он осторожно вставил ключ в замочную скважину, толкнул дверь и сразу же наткнулся в коридоре на как бы олицетворение своего дома — двух шепчущихся человек.
При виде Терлинка доктор Постюмес, словно остерегаясь удара, втянул голову в плечи. Тереса всхлипнула и провела рукой по глазам:
— Извините меня за беспокойство, спасибо, доктор.
И Постюмес, прижимаясь к стене, шмыгнул к выходу.
Они с Тересой успели, словно сообщники, обменяться взглядами. Йорис снял шубу и шапку, вытер ноги о половичок и вошел в столовую, где под лампой стоял всего один прибор.
— Вы поели? — полюбопытствовал он у вошедшей следом за ним жены.
Она пролепетала: «Да», увидела, что муж ей не поверил, и вздохнула:
— Не беспокойтесь обо мне, Йорис… Мария, подавайте.
— Кто заболел? Вы?
Тереса была бы рада ответить утвердительно, но это было бы ложью, и она ограничилась тем, что кивком указала на потолок.
— Что с ней случилось? — недоверчиво спросил Терлинк, наливая себе супу.
Он был готов встать, сходить посмотреть. Есть он начнет не раньше, чем избавится от своих опасений.
— Что всегда.
— Кто ходил на нее смотреть? — Глаза у него стали злые. — Обе, так ведь? Вечно одно и то же!
И он так грохнул кулаком об стол, что фаянс задребезжал.
— Я сто раз вам твердил: она сама не своя, когда чувствует, что вы стоите за дверью с вашей миной скорбящей Богоматери. И уж подавно, когда замечает вас через окошко!
