Жорж Сименон - Кабачок нью-фаундлендцев
— Правда, — отозвался Мегрэ. И заметил, что главный механик беспокойно заерзал на обитой вельветом банкетке.
— Ну и плавание! — проворчал кто-то в углу с ярко выраженным нормандским акцентом.
Его слова, должно быть, очень хорошо выразили общее мнение, потому что головы присутствующих опустились, кто-то ударил по мраморному столику кулаком, а чей-то голос, как эхо, повторил:
— Да, хуже не бывает!
Но тут Леон кашлянул, призывая клиентов к осторожности, и показал им на моряка в красном свитере, который одиноко сидел и пил в углу.
Мегрэ сел возле стойки и заказал коньяк с водой.
Все замолчали. Каждый старался для вида чем-то заняться. И Леон, как ловкий режиссер, предложил самой многолюдной группе:
— Хотите домино?
Это был способ произвести шум, занять руки. Домино, повернутые вверх черной стороной, были смешаны на мраморной доске столика. Хозяин сел возле комиссара.
— Я заставил их замолчать, — прошептал он, — потому что тот тип в левом углу — отец парнишки. Понимаете?
— Какого парнишки?
— Юнги Жана Мари. Того, что упал за борт на третий день плавания.
Этот человек прислушивался. Если он и не различал слов, он понял, что речь идет о нем. Он сделал знак официантке наполнить его стопку и, сморщившись, залпом осушил ее.
Он был пьян. Его выпуклые светло-голубые глаза уже помутнели. Комок жеваного табака оттопыривал левую щеку.
— Он тоже ходил к Ньюфаундленду?
— Прежде ходил. Теперь у него семеро детей, и зимой он ловит сельдь. Зимой ведь плавание короче: сначала месяц, потом все меньше и меньше, по мере того как рыба спускается к югу.
— А летом?
— Летом он рыбачит самостоятельно, ставит тройные сети, клетки для ловли омаров.
Человек этот сидел на той же скамье, что и комиссар, только с другого края. Мегрэ наблюдал за ним в зеркало. Он был маленького роста, широк в плечах. Типичный моряк с Севера — коренастый, упитанный, с короткой шеей, розовой кожей, светлой бородой. Как и у большинства рыбаков, руки его были покрыты шрамами от фурункулов.
— Он всегда так много пьет?
— Они все пьют. Но особенно он напивается с тех пор, как погиб парнишка. Ему очень тяжело видеть «Океан».
Теперь этот человек смотрел на них с наглым видом.
— Что вы от меня хотите? — заикаясь, обратился он к Мегрэ.
— Ровно ничего.
Матросы следили за сценой, продолжая партию в домино.
— Нет, вы должны сказать! Что, я не имею права выпить?
— Да нет, почему же!
— Только скажите, что я не имею права пить! — повторил он с упорством пьяного.
Взор комиссара упал на черную повязку, которую он носил на своем красном свитере.
— Тогда чего же вы прилипли ко мне и все время про меня говорите?
Леон сделал Мегрэ знак, чтобы тот не отвечал, и направился к своему клиенту.
— Послушай, перестань скандалить, Каню. Господин комиссар говорит не о тебе, а о парне, который пустил в себя пулю.
— Так ему и надо! Он что, умер?
— Нет. Может быть, его еще спасут.
— Тем хуже! Пусть они все подохнут!
Эти слова произвели сильное впечатление. Все лица повернулись к Каню. И у того появилась потребность прокричать еще сильней:
— Да, все, сколько их тут есть!
Леон встревожился. Он смотрел на всех умоляющими глазами и, повернувшись к Мегрэ, развел руками, показывая, что он бессилен.
— Послушай, иди спать. Жена тебя ждет.
— Плевать мне на это!
— Завтра у тебя не будет сил вытащить твои тройные сети.
Пьяница усмехнулся. Малыш Луи в это время позвал Жюли.
— Сколько с нас?
— Два раза всем по стопке?
— Да, запиши это на мой счет. Завтра я получаю аванс, а потом ухожу.
Он встал, и бретонец, который не отставал от него ни на шаг, поднялся за ним, как автомат. Луи притронулся к фуражке. Притронулся второй раз, повернувшись к Мегрэ.
— Подлецы! — проворчал Каню, когда оба они проходили мимо него. — Все вы подлецы.
Бретонец сжал кулаки, хотел было ответить, но Малыш Луи потащил его за собой.
— Иди ложись спать! — твердил Леон. — Все равно сейчас будем закрывать.
— Уйду тогда, когда все уйдут. Что я, хуже других, что ли? — Взглядом он искал Мегрэ. Казалось, он хочет затеять ссору. — Вот этот толстяк, например, что он во всем этом понимает?
Он говорил о комиссаре. Леон чувствовал себя как на горячих углях. Оставшиеся в зале посетители следили за сценой, уверенные, что сейчас что-то произойдет.
— Ладно! Лучше я уж уйду. Сколько с меня?
Он пошарил у себя под блузой, вытащил кожаный кошелек, бросил на стол жирные ассигнации, встал, качнулся, пошел к двери, которую с трудом отворил.
Он ворчал что-то неясное — ругательства или угрозы. Выйдя на улицу, прильнул лицом к окну, чтобы в последний раз посмотреть на Мегрэ, и нос его расплющился на затуманенном стекле.
— Это для него страшный удар, — вздохнул Леон, возвращаясь на свое место. — У него был только один сын. Все остальные — девочки. Они, можно сказать, в счет не идут.
— А что здесь рассказывают? — спросил Мегрэ.
— О радисте? Да они ничего не знают. Вот и выдумывают всякую ерунду.
— Что именно?
— Да не знаю. Все о дурном глазе.
Мегрэ почувствовал, что на него устремлен чей-то взгляд. Это был взгляд главного механика, сидевшего за столом, напротив него.
— Ваша жена вас больше не ревнует? — спросил Мегрэ.
— Да ведь мы завтра уходим. Пусть теперь попробует привязать меня к Ипору!
— «Океан» отплывает завтра?
— Да, в час прилива. Не думаете же вы, что судовладельцы оставят его плесневеть в гавани?
— Нашли кого-нибудь на место капитана?
— Пенсионера, который вот уже восемь лет как не плавал. И командовал всего лишь трехмачтовым барком. Хорош капитан…
— А радиста?
— Взяли одного мальчишку из училища. Он приедет завтра утром. Из Школы искусств и ремесел, так ее называют.
— Старший помощник вернулся?
— Вызвали телеграммой. Прибудет завтра утром.
— А команда?
— Как обычно. Собрали тех, что болтались в порту.
— А юнгу нашли?
Главный механик вскинул на него острый взгляд.
— Да, — сухо бросил он.
— И вы рады, что уходите?
Ответа не последовало. Главный механик заказал еще стакан грога. А Леон вполголоса сказал:
— Только что получили известие о «Мирном», который должен был вернуться на этой неделе. Это судно той же серии, что «Океан». Оно затонуло за три минуты, после того как наскочило на скалу. Все матросы погибли. У меня наверху жена старшего помощника, которая приехала из Руана встретить мужа. Она целые дни проводит на молу. Еще ничего не знает: компания ждет подтверждения, прежде чем объявить о несчастье.
— Из той же серии! — проворчал главный механик, слышавший слова Леона.
Негр зевал, тер глаза, но и не думал уходить. Домино, в которое теперь никто не играл, образовало сложный рисунок на сером прямоугольнике стола.
— Итак, — медленно заключил Мегрэ, — никто не знает, почему радист пытался покончить с собой?
Его слова были встречены упрямым молчанием. Может быть, все эти люди и знали? Может быть, до такой степени были связаны тайными узами братства моряков, которые не любят, чтобы люди с суши вмешивались в их дела?
— Сколько с меня, Жюли?
Мегрэ поднялся, уплатил и тяжело направился к двери. Десять человек провожали его взглядами. Он обернулся, но увидел только замкнутые недоброжелательные лица. Сам Леон, несмотря на всю любезность, обязательную для хозяина бистро, составлял одно целое со своими клиентами.
Был отлив. Виднелись только трубы траулера и грузовые краны. Вагоны исчезли. Набережная опустела.
Рыбачья лодка с белым фонарем, качающимся на вершине мачты, медленно удалялась к молу; с нее доносились голоса двух матросов.
Мегрэ набил последнюю трубку, посмотрел на город, на башни бенедиктинского монастыря, у подножия которых виднелись темные стены больницы.
Окна «Кабачка ньюфаундлендцев» выделялись на набережной двумя светящимися прямоугольниками.
Море было спокойно. Слышался только тихий шепот воды, которая лизала гальку и сваи мола.
Комиссар стоял у самого края набережной. Толстые канаты, которые держали «Океан», были наброшены на бронзовые кнехты.
Он наклонился. Матросы опускали крышки трюма, куда днем складывали соль. Какой-то совсем молодой человек, моложе Ле Кленша, в городской одежде, смотрел у кабины радиста, как работают моряки. Это, вероятно, был преемник того, кто сегодня пустил себе пулю в живот. Он курил сигарету короткими, нервными затяжками. Парнишка был взволнован. Он приехал из Парижа, из Высшей школы. Быть может, мечтает о приключениях.
Мегрэ все не решался уйти. Его удерживало странное чувство: ему казалось, что тайна скрывается здесь, совсем близко, что нужно еще только одно усилие…
Вдруг он обернулся, потому что почувствовал: кто-то стоит у него за спиной. В темноте он заметил красный свитер, черную нарукавную повязку.
Человек не видел комиссара или не обратил на него внимания. Совершенно пьяный, он дошел до самого края набережной и лишь каким-то чудом не рухнул в пустоту.
