Рекс Стаут - Семейное дело
Поблагодарив, я отказался. Только пудинг и кофе. Мими взяла мою тарелку. Через четыре минуты она вернулась, и я чуть было не обжег язык кофе, поторопившись ответить на зов желудка. Разумеется, пудинг был мне хорошо знаком. Вообще Мими большой специалист по части пудингов, слоеных мороженых и пирожных, а также кофе.
Я как раз облизывал ложку, когда вошла Лили и, усаживаясь, сказала:
– Можешь не вставать. Я раздобыла одну фамилию. Дореми очень угнетена, не знаю отчего. Бассетт был старше ее по меньшей мере вдвое, и, мне кажется, она вышла за него замуж только ради того, чтобы избавиться от нищеты. Как ты думаешь?
– Не знаю. С ней вовсе не знаком. Тебе она сообщила какую-то фамилию?
– Да, единственную. По ее словам, ей не известно, кто были другие, но одного гостя она знает, – ответила Лили, передавая мне листочек салатового цвета, вырванный из настольного блокнота. – Дореми назвала его Бенни. Он инженер, работает в компании «Нэтэлек», президентом которой являлся Бассетт. Еще кофе?
– Нет, спасибо. Ты подаешь большие надежды. Придется повысить тебе заработную плату, и…
– Со временем я покажу еще более высокие результаты. А теперь уматывай. Ты сам не свой, когда тебя тянет в другое место.
– Меня вовсе не тянет, – возразил я, вставая. – Нет нужды говорить тебе, к чему меня тянет. Когда-нибудь я расскажу все откровенно, и уверен – тебе понравится.
С этими словами я удалился. В лифте я развернул записку и прочитал: «Бенджамин Айго». Постояв на тротуаре с полминуты в размышлении, я пошел по Мэдисон-авеню к Центру. Нужно было выработать программу действий, используя, как любил повторять Вульф, свои умственные способности и руководствуясь собственным богатым опытом. На Пятьдесят пятой улице план уже принял конкретные формы, и поскольку мои ноги доставили бы меня к месту назначения так же быстро, как автобус или такси, я продолжал двигаться пешком. Было пять минут четвертого, когда швейцар ресторана «Рустерман», приветствуя меня, распахнул передо мной дверь. К этому времени основная масса обедающих уже ушла, и Феликс мог спокойно меня выслушать.
Этим он и занимался, то есть слушал меня. Разногласия возникли лишь по поводу фамилии. Я произнес ее по буквам, и Феликс остановился на «иго», однако мне было больше по душе «Айго»; но ведь я родом из Огайо, а он из Вены, а потому одержала верх моя точка зрения. Уладив спорный момент, я подробно проинструктировал Феликса, а затем отправился в бар, где заказал ирландское виски и содовую воду. После кофе Мими мой желудок давал о себе знать. Я выбрал ирландское виски, желая продемонстрировать Лили, что сохраняю к ней прежние чувства. Потом я нашел в телефонной книге адрес компании «Нейшнл электроникс индастриз», которая, к моему облегчению, разместилась на Третьей авеню, в середине сороковых улиц. Ведь фирма могла оказаться в районе Квинс. На улице я вышел через боковую дверь.
Фирма занимала три этажа в новом небоскребе из стекла и бетона. Реестр съемщиков на стене вестибюля извещал, что научные исследования велись на восьмом, производство осуществлялось на девятом, а руководящий состав устроился на десятом этаже. Нужный мне человек мог быть кем угодно – от простого клерка на складе до председателя совета директоров, – но удобнее начинать сверху, а потому я проехал до десятого этажа, где мне сказали, что мистер Айго занят в производстве. Значит, фамилию я произнес все-таки правильно. Этажом ниже дама с двойным подбородком проконсультировалась с прибором внутренней связи, которого мне еще не доводилось видеть, и пояснила, что мне необходимо пройти до конца коридора, в последнюю дверь справа.
Это была угловая комната с четырьмя окнами, следовательно, Айго не принадлежал к простым складским служащим, хотя, если судить по коричневому рабочему халату с большими карманами, набитыми всякой всячиной, он внешне мало от него отличался. Айго стоял возле картотечного шкафа с ужасно озабоченным лицом, что выглядело вполне естественно, если иметь в виду, что президент компании скончался всего пять дней назад. Однако морщины на лбу, скорее всего, уже существовали не менее пяти лет. Поэтому я несколько удивился, когда услышал сочный густой баритон:
– Послание от Ниро Вульфа? Какого черта? – Мой голос непроизвольно зазвучал слегка выше обычного:
– Я сказал – послание, но на самом деле – это вопрос. Правда, не совсем простой. Если бы вы могли уделить мне несколько минут…
– У меня никогда не бывает лишних минут, но мне необходимо как-то отвлечь мозги от проклятых проблем. Ладно… десять минут, – заключил Айго, взглянув на часы. – Давайте присядем.
У окна стоял большой письменный стол, но, видимо, именно там гнездились проблемы, поскольку Айго направился к кушетке у дальней стены, сел и закинул ногу на ногу, несмотря на вздутые карманы халата, а я занял кресло напротив.
– Постараюсь быть кратким, но вам необходимо знать немного предыстории. Несколько лет назад Ниро Вульф являлся попечителем ресторана «Рустерман», и человек по имени Феликс Мауэр находился у него в подчинении. Теперь Феликс управляет рестораном, но по-прежнему часто обращается к Ниро Вульфу за советом, и мы – я и Вульф – регулярно у него обедаем или ужинаем. Вчера мы в ресторане обедали, и Феликс…
– Ха! Официант из этого ресторана был убит в доме Ниро Вульфа, бомбой, и вы обнаружили труп. Не так ли?
– Совершенно верно. Поэтому-то мы и были в ресторане вчера: намеревались расспросить кое о чем персонал. Этот официант, Пьер Дакос, обслуживал вас, когда вы ужинали в верхнем кабинете в пятницу, восемнадцатого октября. Двенадцать дней назад. Пригласил вас Харви Г. Бассетт. Вы помните?
– Конечно, помню. То был мой последний с ним ужин.
– А можете припомнить официанта?
– Я никогда не запоминаю людей, только фракции и эмиссии.
– Мистер Вульф и я – мы хорошо знали Пьера, а он – нас. Придя глубокой ночью в понедельник в наш дом, он сообщил мне, что какой-то мужчина намеревается его убить. Кроме того, он рассказал о званом ужине восемнадцатого октября, а также о том, что заметил, как кто-то из гостей передал Бассетту небольшую бумажку и тот спрятал ее в портмоне. И это все. По словам, официанта, остальное он собирался рассказать Ниро Вульфу, величайшему детективу. Я проводил Пьера наверх, в спальню. Что случилось потом, вам, вероятно, как и миллионам американцев, хорошо известно. Так вот, нам хотелось бы знать, почему Пьер сообщил мне об ужине и о какой-то бумажке, которую один из вас якобы передал Бассетту, только через одиннадцать дней после события? Это обстоятельство побудило меня встретиться с вами и задать вам вопрос: не вы ли вручили Бассетту тот листок и что было в нем написано?
– Нет. Ха!
– Быть может, вы видели, как кто-то другой передал записку Бассетту?
– Нет. Ха! – повторил Айго, сердито посмотрев на меня, хотя, возможно, такой вид ему придавало обилие морщин на лбу.
– Тогда я должен попросить вас об одном одолжении, или, вернее, об этом просит Ниро Вульф. Мы интересовались у Феликса именами гостей, присутствовавших на ужине, и он смог назвать только вас. Как он заявил, кто-то ему сказал, что вас зовут Бенджамин Айго и что вы довольно известный ученый. Не знаю, нравится ли вам, когда вас величают известным ученым, но Феликс употребил именно эти слова.
– Не верю, черт возьми! Я вовсе не известный ученый.
– Возможно, вы просто об этом еще не знаете. Я лишь повторил слова Феликса. Можете позвонить ему и поинтересоваться.
– А кто ему сказал?
– Он не пояснил. Феликс сейчас на работе. Позвоните ему.
Мне подумалось, что он все-таки позвонит. Девять человек из десяти так поступили бы или, быть может, семь или восемь из десятка.
Но не Бенджамин. Он лишь проговорил:
– Ха! Черт возьми! Если я действительно знаменит, то пора бы об этом знать. Мне уже шестьдесят четыре года. Вы просите об одолжении?
– Ниро Вульф просит. Я только выполняю его поручения. Ему нужны…
– Вы лицензированный частный детектив. Довольно известный.
– Не верьте всему тому, что пишут газеты. Я вовсе не известен, – ответил я и хотел добавить «Ха!», но воздержался. – Мистеру Вульфу нужны фамилии всех гостей, присутствовавших на ужине восемнадцатого октября, но раз вы никогда не запоминаете людей, то, конечно, не в состоянии ничего мне сообщить.
– Я отлично помню все названия, в том числе и фамилии людей. А Пьер Дакос рассказал вам, о чем шел разговор?
– Он сообщил только то, что я повторил вам, – покачал я головой.
– Мы рассуждали о звукозаписывающих устройствах. Для этого, собственно говоря, нас и собрал Харви. Вы знали Харви Бассетта?
– Нет, не знал. Но, конечно, слышал о нем – был тоже довольно известный гражданин.
– Я знал его всю мою жизнь – во всяком случае, большую ее часть. Мы вместе учились в университете. Бассетт был на три года старше меня. Я считался необыкновенно одаренным студентом. Только и всего. Ха! Я изучал физику, он – бизнес. Ему удалось сколотить состояние, что-то около миллиарда долларов, но до самой своей смерти он так и не мог отличить электрон от киловольта. Был одержимым человеком. Одна из его навязчивых идей касалась Ричарда Никсона и послужила поводом для нашей сходки. Бассетт выпускал оборудование для электронной звукозаписи – то есть мы его изготавливали, а он продавал, – и, по его мнению, Никсон своими действиями унизил и дискредитировал подобные устройства. Бассетт хотел в этой связи что-то предпринять, но не смог придумать ничего конкретного. Потому-то он и созвал нас…
