Уолтер Саттертуэйт - Эскапада
— И день чудесный.
День действительно был чудесный. А воздух — теплый и чистый, насыщенный запахами новых начинаний и замыслов. В ветвях деревьев чирикали и свиристели птицы. Небесная синь и зелень травы были настолько яркими и ровными, что казалось: небо и траву только-только выкрасили. Меня же все это раздражало. Мне было о чем подумать, а яркая красота отвлекала.
— Угу, — буркнул я.
— Знаете, — сказал он, — глядя на всю эту нетронутую красоту, невольно начинаешь подумывать, а не пора ли уходить со сцены.
— Что?
— Разве я не показал человечеству чудеса, которыми оно может восхищаться? Разве не поверг в недоумение самых искушенных зрителей в самых больших городах мира?
— Возможно.
Он вздохнул. И покачал головой.
— Порой и представить себе невозможно, как я устал, Фил. Просто выбился из сил. Постоянно надо придумывать что-нибудь эдакое, чтобы удивлять и поражать. Постоянно приходится изобретать новые, самые немыслимые способы самоосвобождения. Иногда мне и правда хочется… — Он замолчал. Снова вздохнул и покачал головой.
Я улыбнулся.
— От всего освободиться?
Он повернулся ко мне и кивнул.
— Вот именно. То-то и оно. Может, пришло время и для меня жить так, как все. Может, наконец пришло время подумать и о себе. И о Бесс, конечно. Может, для нас обоих пришло время отыскать наш собственный рай, где мы могли бы… — Он запнулся. — Посмотрите, Фил!
Я остановился и посмотрел. По лужайке прыгала белка — рыжее пятно на зеленой траве.
— Это белка, Гарри, — сказал я.
Он восхищенно рассмеялся.
— Это же английская белка, Фил. Моя первая английская белка.
— Вы и раньше бывали в Англии.
— Да, но только в Лондоне. А в деревне не приходилось, да и живности никакой я не видел.
— Это же самая обыкновенная белка, Гарри.
— Да вы только представьте, Фил. Предки этой белки, наверное, видели, как подписывали Великую хартию вольностей.
— Может, они сами ее и подписали?
Он взглянул на меня и нахмурился.
— Какой вы неромантичный, Фил!
— Очень может быть, — согласился я.
Мы все шли по дорожке вокруг гигантского дома. Справа, примерно в сотне ярдов, за небольшой купой деревьев возвышалась задняя часть особняка, похожего на замок.
Я продолжал уверять себя, что нет никакой опасности, как вдруг увидел, что к нам кто-то приближается. Верхом, примерно в четверти мили от нас, как раз на повороте дорожки.
Великий человек перестал насыщаться легендарной красотой. Он рассказывал мне о том времени, когда он прыгал с моста Бель-Иль через реку Детройт. Дело было в декабре, вспоминал он, река замерзла, и он прыгал в прорубь в наручниках. Течение оказалось сильнее, чем он предполагал, его потащило подо льдом толщиной дюймов в семь, и он спасся только потому, что дышал тонкой прослойкой воздуха между льдом и водой. Гарри, конечно, изрядно приврал — я сразу смекнул, но вида не подал.
Потом он заметил:
— Кто-то едет, Фил.
— Угу, — подтвердил я. — Женщина.
Она была в черном. Большой гнедой жеребец под ней двигался к нам по дорожке неспешно и плавно.
— Это часом не мисс Фицуильям? — встревожился Великий человек.
— Похоже, мисс Тернер.
Глава девятая
Через несколько минут, когда она подъехала поближе, я убедился, что это действительно мисс Тернер. На ней были кокетливая черная шляпка, белая блузка, черная бабочка, черная куртка, черные бриджи для верховой езды и высокие черные ботфорты. По-моему, явный перебор с одеждой для такого теплого дня. Но англичане мало обращают внимания на погоду. Иначе они просто не смогли бы жить в Англии.
Когда мисс Тернер поравнялась с нами, я заметил, что она щурится. Потом понял: она же без очков.
Она сидела прямо, хотя и немного напряженно, но производила впечатление бывалой наездницы. Она знала, как и когда придержать лошадь, потому что та остановилась в нескольких ярдах от нас и принялась махать головой вверх и вниз. Длинные ноги мисс Тернер уверенно держались в стременах. Она наклонилась вперед и погладила изящную шею жеребца. Тот снова помахал головой. Ему нравилось. Я его понимаю.
— Господин Гудини, — сказала она. — Господин Бомон. Как дела? — Несколько прядей русых волос выбились из-под шляпки, закрывая стройную шею. Лицо было ясным и чистым — она снова выглядела моложе своих лет.
— Совсем неплохо, мисс Тернер, — сказал Великий человек, снимая шляпу. — А вы?
— Превосходно, благодарю, — проговорила она и неожиданно улыбнулась широкой приятной и довольной улыбкой. Она так шла к ее глазам. — Какой чудесный день, не правда ли?
— Просто дивный, — согласился Великий человек.
Я снял шляпу и спросил:
— Вам уже лучше?
Она покраснела и опустила глаза. Потом взглянула прямо на меня.
— Рада, что представился случай извиниться. Я вела себя как последняя идиотка.
— Вы ни перед кем не должны извиняться, — заметил я.
— Еще как должна. Вела себя как глупый истеричный ребенок.
— Мисс Тернер, — сказал Великий человек, — если у вас найдется свободная минутка, я бы хотел поговорить о видении, которое явилось вам ночью.
Она покачала головой.
— Видите ли, в том-то все и дело. Не было никакого видения. И быть не могло. Всего лишь кошмарный сон, а я, как последняя дура, убедила себя, что это было наяву.
Я сказал:
— Похоже, сегодня вы стараетесь убедить себя в обратном.
Она нахмурилась и снова покраснела, на этот раз от гнева. Поза стала более напряженной.
— Ничего подобного, — резко заявила она. — Я была дурой. Извините, что побеспокоила вас ночью. Всего доброго. Всего хорошего, господин Гудини.
Она легонько пришпорила жеребца, и он двинулся вперед, в обход нас. Мы снова надели шляпы и стали наблюдать, как лошадь с шага перешла на рысь, а потом в галоп.
— Темпераментная женщина, — заметил Великий человек.
— Угу.
Мы шли и шли. Когда же наконец вернулись туда, откуда вышли, я понял, что здесь, в Мейплуайте, обеспечить кому-либо безопасность невозможно. Во всяком случае, вне дома. Слишком много подходов и таких мест, где можно спрятаться.
Перед нами, справа от дорожки, высилось огромное дерево с бронзово-красными листьями. В тени дерева были установлены две кованые скамейки, выкрашенные белой эмалью. Одна из них была занята. Госпожой Аллардайс и госпожой Корнель.
— Йо-хо! Господин Гудини! — Это была госпожа Аллардайс. На ней было коричневое платье и белые перчатки, а над головой она держала бледно-голубой зонтик. Как будто хотела укрыться от собственной тени. — Присоединяйтесь к нам!
Мы с Великим человеком к ним присоединились. Сняли шляпы, поздоровались и сели на вторую скамейку. Я вынул из кармана часы и взглянул на время. Четверть первого.
Пока все тихо, подумал я.
Однако я ошибался, и сейчас, и в течение следующих нескольких минут, хотя об этом и не подозревал.
— Мы вас отвлекли, господин Бомон? — улыбнулась госпожа Корнель. На ее коленях лежала белая соломенная шляпа с большими полями. Другие части тела прикрывало белое льняное платье, на фоне которого ее темные волосы казались еще темнее. Подол платья был длиннее, чем у вчерашней ночной рубашки, но тем не менее он прикрывал ей ноги не до самых пят. А нога у нее, кстати, очень красивые.
Широкое синее небо, широкая зеленая лужайка, глаза мисс Тернер, ноги госпожи Корнель. Как тут не отвлекаться! Я положил часы обратно в карман.
— Мы с господином Гудини поспорили. Сколько нужно времени, чтобы обойти вокруг дома пешком.
— И кто выиграл?
— Спор еще не закончен.
Она повернулась к Великому человеку.
— Вам сегодня лучше, господин Гудини?
— Намного, — сказал он. — Спасибо.
— Мне бы и в голову никогда не пришло обходить дом кругом, — заявила госпожа Аллардайс. — Даже на лошади. — Она нахмурилась. — Вы не видели Джейн? Она где-то здесь, катается верхом. — Госпожа Аллардайс бегло посмотрела по сторонам.
— Да, — ответил Великий человек. — Мы только что разговаривали с ней. Она производит впечатление опытной наездницы.
— Кажется, вы не ошиблись. И, если подумать, это даже удивительно, ведь она, по сути, книжница. Если не пишет свои бесконечные письма, то сидит за книгой. Лично мне Джейн Остин никогда не казалась настолько увлекательной.
Она подалась вперед своим большим бюстом и с нетерпением посмотрела на Великого человека.
— Господин Бомон рассказал вам о ночном переполохе? О призраке Джейн? Ну, сегодня, разумеется, бедняжка поняла, что это был всего лишь кошмарный сон, причуда воображения, хотя вчера ночью у нее была жуткая истерика, верно, господин Бомон? Я старалась ее успокоить как могла. Иногда она бывает чересчур чувствительной.
