Энтони Беркли - Попрыгунья

— Да-да. Но знаешь, прошло всего восемь минут с того момента, как ты меня вызвал на крышу, — Рональд справился по наручным часам. — Так что времени мы не теряли. А ты пока что отведи Дэвида наверх, пусть выпьет чего-нибудь покрепче, — попросил он вполголоса.

Роджер кивнул. Дэвид Стреттон вряд ли испытывал большую привязанность к жене, и когда первоначальный шок от ее смерти пройдет, он вряд ли станет сильно сокрушаться. Но теперь он словно оцепенел.

— Пойдемте наверх, Стреттон? — обратился к нему Роджер.

Дэвид не ответил.

Рональд, проходя мимо него через дверь, братски стиснул его локоть:

— Выше нос, старик!

Дэвид поднял на него глаза.

— Да, я бы выпил, — произнес он совершенно нормальным голосом.

И покорно, как ребенок, поплелся наверх вслед за Роджером.

— Стало быть, — задумчиво проговорил Роджер, — в конце концов она это все-таки сделала.

— Почему "в конце концов"? — спросила миссис Лефрой.

Оба стояли в комнате с баром, возле камина. Объявив о случившимся дамам, Рональд позвонил обоим врачам и в полицию и теперь переодевался внизу. Силия Стреттон взяла на себя заботу о младшем братце, которого даже крепкая выпивка не сумела вывести из состояния транса, чем бы оно ни было вызвано — изумлением, или недоверием, или тайным облегчением, — состояния, временно лишившего Дэвида дара речи. Колин Николсон и Уильямсоны спорили в зале, надо ли переодеваться Лилиан Уильямсон, или лучше остаться в мужниных брюках, — что именно вызовет у местной полиции большие подозрения.

— Почему "в конце концов"? — повторил Роджер. — Потому что она сама признавалась мне чуть раньше, что ей бы хотелось покончить с собой, если б она знала "легкий способ".

— По-моему, она и Осберту говорила то же самое, — кивнула миссис Лефрой.

— Говорила. Он мне сам сказал.

Наступила пауза.

— Это, — произнесла миссис Лефрой, старательно подбирая слова, — может оказаться полезной информацией для полиции.

— Да. Но все же, — перед глазами Роджера стояло лицо с искаженными смертной мукой чертами, — по-моему, смерть через повешение не самый легкий способ, вам не кажется?

— Думаю, это кому как, — туманно ответила миссис Лефрой. Ее пальцы принялись нервно разглаживать белый шелк платья на талии. У нее очень красивые руки, заметил Роджер, маленькие и белые.

— Между прочим, — продолжил он тему, — я ни единой минуты не сомневался, что она сама не верит в то, что говорит. Ни единой минуты. Я полагал, она несет все это по глупости, ради дешевого эффекта. И все это наводило на мысль о старой доброй прописной истине.

— Какой же?

— Что те, кто грозится самоубийством, никогда не приведут его в исполнение. Более того, — продолжал размышлять Роджер, — я готов был поклясться, что к ней эта истина подходит гораздо точнее, чем к остальным. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен, что она попросту городила вздор. Полагаю, это не был несчастный случай?

— Неужели проницательный ум Великого Сыщика работает во имя нашего блага? — засмеялась миссис Лефрой, правда, смех ее звучал несколько принужденным.

— Вряд ли, — улыбнулся Роджер. — Но если хотите услышать мнение известного романиста, то оно таково: в литературе ситуация такого рода просто невозможна. Подобная художественная дерзость возможна только в реальности.

— Что вы имеете в виду?

— Да все эти совпадения. Имеется женщина, само существование которой раздражает — это еще мягко сказано — очень многих, весьма разных людей в силу различных причин. И как раз тогда, когда все эти люди злы на нее как никогда прежде, она крайне любезно и совершенно неожиданно сама себя убивает. Согласитесь, такое грубое совпадение никакой литературе не по зубам.

— Неужели? — спросила миссис Лефрой без особого интереса. — Лично мне все это не кажется таким ужасным.

— Правда?

— Ну, просто так само совпало, конечно же, вот и все.

— О, разумеется, — согласился Роджер.

Оба какое-то время глядели на огонь.

Миссис Лефрой оперлась голым локтем на толстый брус, служивший грубым подобием каминной полки и носком атласной белой туфельки принялась ворошить остывшие угли с краю очага.

— Хоть бы полиция поскорее приехала, — вдруг выпалила она.

— А мне показалось, вы ужасно боитесь ее приезда?

— Я? Какая ерунда. Разумеется, я не боюсь — с чего бы это мне ее бояться? — миссис Лефрой неестественно хихикнула.

Роджер промолчал.

По-видимому, поняв его молчание как попытку усовестить ее, миссис Лефрой добавила:

— Да, вы совершенно правы. На самом деле я ужасно боюсь. Было бы глупо притворяться.

— А почему вы боитесь?

Миссис Лефрой храбро глянула на него.

— Потому что нет ни одного человека, так или иначе связанного с этим семейством, кого не осчастливила бы смерть Ины. И незачем говорить экивоками — такого человека не найти. И я очень опасаюсь, что полиция об этом догадается.

— Ну и что, что догадается? Ведь, как вы сами сказали, миссис Стреттон была не самая приятная особа, и — чтобы и мне не говорить экивоками — я бы добавил, что своей смертью она принесла обществу куда больше пользы, нежели своей жизнью. Так что же изменится оттого, что полиция об этом узнает?

— Ну, это, наверное, не очень хорошо выглядит, верно? — ответила миссис Лефрой уклончиво.

— А внезапная смерть всегда выглядит не очень хорошо, — сурово проговорил Роджер.

Миссис Лефрой нетерпеливо прошлась по комнате.

— Только не надо банальностей!

— Разве вы сами их не говорили только что, миссис Лефрой?

— Вы же прекрасно понимаете, о чем я, правда? Вы ведь думаете то же самое! Хотите, скажу попросту: я ужасно боюсь, что если полиция об этом догадается, то заподозрит что-то совершенно несуразное!

— Да, — вздохнув, согласился Роджер, — вы правы. Я думал то же самое.

Доктор Чалмерс приехал раньше полиции и подрылся по лестнице. Роджер оглянулся на него, когда тот шел уже по верхнему короткому лестничному пролету.

— А, Чалмерс. Как вы быстро!

— Я еще не ложился. Ужасная история, Шерингэм.

— Да уж. Вы с Рональдом виделись?

— Нет, я сразу сюда — парадная дверь до сих пор не заперта. Где он?

— Думаю, у себя в ванной, переодевается.

— А миссис Стреттон?

— На кровати Рональда. Сообщить ему, что вы приехали?

— О, не стоит, спасибо, я сам его найду.

И доктор Чалмерс, повернувшись, пошел вниз.

— Заметили? — небрежно спросил Роджер, обратясь к миссис Лефрой. — Вы заметили, как изменилась его повадка? Прежде в нем ничего не выдавало врача — разве что слабый запах эфира, которым пропахли все врачи на свете. А теперь его ни с кем не спутаешь, даже голос стал врачебный, каким с больными разговаривают.

— Да, — согласилась его собеседница.

Из дверей зала выглянул Колин Николсон.

— Что, полиция?

— Нет — Чалмерс.

— Лилиан в конце концов надумала переодеться. Отбой, Лилиан, это не полиция. Агата, а ты не забыла, кто ты теперь?

Миссис Лефрой какое-то мгновение смотрела на него отсутствующим взглядом, потом ее лицо приобрело осмысленное выражение.

— О, ну да, разумеется. Я Генриетта Французская, верно? В конце концов, кому какая разница?

Лилиан Уильямсон помчалась переодеваться, а ее супруг, выйдя за нею следом, присоединился к группе мужчин в соседней комнате. Николсон принялся гадать, какие вопросы задаст им полиция.

Роджер, какое-то время потерянно постояв среди них, потихоньку двинулся к лестнице. Ему вдруг захотелось снова, более внимательно взглянуть на крышу — прежде, чем прибудет полиция.

Однако похоже, глядеть там было особо не на что.

В буквальном смысле. Мощные столбы виселицы, пара кресел — для желающих испытать на себе прохладу апрельской ночи, — да еще маленькая решетчатая беседка, оплетенная торчащими из кадок скорченными голыми стеблями дикого винограда и лианы под названием Polygonum baldschuanicum[10] — вот и все.

И все-таки Роджеру чудилось, что непременно должно быть еще что-то.

Он не знал что, но нечто ему мешало. Слишком уж все гладко, слишком чисто получается, слишком удобно, что Ина Стреттон наложила на себя руки именно при данном стечении обстоятельств, когда столько людей было в этом крайне заинтересовано.

Может, миссис Лефрой подозревала, что ее будущая свояченица вовсе не убивала себя? Миссис Лефрой женщина наблюдательная и к тому же весьма сообразительная. И ее что-то встревожило. Что же — то, о чем она сказала открыто, или нечто иное, невысказанное?

И все-таки Ина Стреттон наверняка сама покончила с собой. Нет никаких доказательств, что все было как-то иначе, — ни малейшей улики. Роджер от всей души надеялся, что это именно самоубийство. Ему было бы невыразимо жаль, если бы кого-то вздернули из-за подобной особы, этой болячки на человечестве…