Марджери Аллингем - Тигр в дыму
— Волосы — светлые, темные?
— Не скажу точно. Он в шляпе был. Глаза карие, и вид такой, солидный — несмотря на молодость. Респектабельный, я все слово никак не могла вспомнить. Респектабельный. Знаете, как я удивилась, когда увидела, что он бегом побежал! Вроде как простой!
— Вероятно, необычный тип для Крамб-стрит? — пробормотал Кэмпион.
— Вот, вы сразу ухватили самую суть! — она в ответ изумленно улыбнулась. — Именно что необычный. В таком, понимаете ли, добротном темном пальто, в черной шляпе, и воротничок белый выглядывал. Ну, совершенно не тутошний!
— То есть, он был в вечернем костюме, — Люк что-то черкнул в журнале. — Почему бы с этого не начать?
— Потому что раньше я про другое думала, — терпеливо и кротко объяснила она. — А как только этот вот джентльмен сказал про Крамб-стрит, я и поняла, почему мне тогда показалось, что тот господин только что с поезда. У него был темно-синий галстук с двумя полосочками, одна серебристая, а другая, далеко от нее, красно-коричневая, а между ними какой-то цветок, из него птичья головка выглядывает, малюсенькая!
— Как-как вы говорите? — затаил дыхание Кэмпион. — Любопытно, очень любопытно, — он перегнулся через весь стол и написал на клочке промокательной бумаги «Галстук клуба Феникс Регби. Джеффри Ливетт?»
Люк на мгновение уставился на эти каракули, а потом, подняв голову, устремил выразительный взгляд на своего приятеля.
— Бегство! — проговорил он негромко. — Помните, вам показалось, что вы его тут видели днем?
Мистер Кэмпион выглядел глубоко несчастным.
— Разве это доказывает… — начал он.
— Господи, да нет, конечно. Это не доказывает, что там не был король Фарух, но предполагать мы можем. Хэлло, Энди, что там? — последняя реплика адресовалась наклонившемуся над его плечом секретарю, чье круглое лицо вдохновенно сияло.
— Согласно распоряжению, мы обследовали личные вещи убитого, и вот что оказалось в его бумажнике. Обратите внимание на штемпель, сэр!
Люк взял у него вскрытый конверт, адресованный Дж. Ливетту, эсквайру, в Парфенон-клуб. На обороте был приписан адрес офиса и телефон. Необычайно четкий штемпель с сегодняшним числом свидетельствовал, что еще утром письмо было на почте.
Люк указал на карандашную приписку:
— Это — его почерк?
— Боюсь, что да. И разумеется, адрес его собственного офиса.
Некоторое время оба молчали, не сводя глаз друг с друга, наконец Люк высказался:
— Зачем же ему было давать свой адрес, а потом гнаться за ним… Такая версия не выдерживает критики. Если бы он хотел потолковать с этим молодым человеком…
— Ну что, помогла я? — энергично вмешалась миссис Голли. — Я, значит…
Люк обернулся к ней — и замер. Дверь за ее спиной отворилась, и высокая скорбная фигура тихо вступила в кабинет.
Заместитель комиссара полиции, Станислос Оутс, шеф Скотленд-Ярда, носил свой титул, как носил все остальное — весьма уныло. С тех пор, как Кэмпион впервые его увидел, а это случилось более двадцати лет тому назад, мистер Оутс практически не изменился, сохраняя все тот же понурый и болезненный вид. Разве что неожиданно округлился в талии, и все так же кисло взирал на грешный мир из-под обвислых полей шляпы, — но впрочем, на Кэмпиона, как на старого знакомого, он посмотрел несколько теплее, и кивнув стоящему навытяжку Люку, прошел вперед, протягивая руку.
— Хэлло, Кэмпион, я так и подумал, что встречу вас тут. Погодка в самый раз для подобных неприятностей, не правда ли?
Высокое звание обладает, как известно, рядом магических свойств: детектив Слени переместил миссис Голли в помещение уголовной полиции, так что дама не успела и рта раскрыть. Гэллоуэй исчез в нише, где помещался его стол, так что не прошло и нескольких секунд, как трое, непосредственно занятые этим делом, остались наедине.
Оутс снял свой старомодный плащ-дождевик и, аккуратно сложив, повесил на спинку стула.
— Суперинтендант Йео привязан к телефону, ко всем своим телефонам, — произнес он, на миг остановив холодный взгляд на лице Люка, — так что я предпочел ускользнуть и повидаться с вами, Чарльз.
У него был печальный голос и манера растягивать слова, как у старого учителя.
— У вас тут, видимо, результатов даже больше, чем вам самим кажется. Уже что-то удалось?
Люк отбарабанил ему все наиболее существенные подробности при минимально возможном количестве жестов и с четкостью, к которой его долго приучали. Заместитель комиссара внимал, время от времени благосклонно кивая, словно слушая хорошо вызубренный урок. Выслушав до конца, Оутс поднял конверт и перевернул его:
— Гм!
— Он, видимо, ждал Шмотку тут на улице, — задумчиво заметил Кэмпион, — мог, скажем, следить за входом в участок из фойе гостиницы напротив. А когда мы Шмотку отпустили, он, должно быть, пошел следом, завел того в первую попавшуюся пивную, где попытался вытянуть из этого молодого человека все, что тот знает, — но не сумел, дал адрес своего офиса, ну а потом что?
— А потом Шмотка сдрейфил, — вклинился Люк, — потому что не принадлежал себе, — то есть, работал на кого-то другого, и как только появился шанс, удрал. Ливетт ринулся за ним, но задержался, чтобы оплатить счет, — а это, кстати, доказывает, что он был вполне в своем уме, — и потерял малого из виду, поскольку Шмотка сделал круг и свернул в проезд Памп. Куда ему удалось добежать — известно. Но вот что с Ливеттом? И где он теперь?
— Ваш суперинтендант тоже хотел бы это знать, потому что именно по этому поводу ему названивают три четверти всех влиятельных людей этого скверного города, — с кислой улыбкой заявил Оутс. — Мистер Ливетт запланировал на сегодня этакий классический элитный вечер, сперва телефонные звонки по всему свету, потом выступление на банкете, а потом, уже у себя на квартире — деловая беседа с одним из членов правительства Франции. Никто из этих знакомых не может его отыскать, и все они желают знать, почему этого не можем сделать мы, — он посмотрел на настольные часы. — Однако здорово же он опаздывает, а вроде бы такой аккуратист!
Мистер Кэмпион соскользнул со стола, на котором сидел все это время, покачивая ногой и засунув руки в карманы.
— Медицинское заключение предполагает, что Шмотку били ногами, — вставил он. — Я как-то не представляю себе Ливетта за этим занятием.
Старик Оутс вопросительно глянул на него:
— А вы его вообще убийцей представляете, мистер Кэмпион?
— Откровенно говоря, нет.
— Но, с другой-то стороны, вы могли бы раньше представить, чтобы он мог вот так сорвать все свои деловые встречи? Встречи важные, все до единой?
— Это странно, — Кэмпион нахмурился. — На мой взгляд, Джеффри принадлежит к числу эдаких положительных, респектабельных молодых людей. Из породы уравновешенных, тех, кто мыслит здраво и не рискует.
— Большинство людей именно так и считает, — землистое лицо заместителя комиссара чуть сморщилось в слабом подобии улыбки, выражающей удовлетворенность собственным высказыванием. — Но он-то не таков, и вы это знаете. Я о нем кое-что слышал. Он — владелец «Подшипников Ливетта» и еще парочки небольших, но солидных фирм, так что человек он весьма состоятельный. Правда, теперь у нас в стране, как известно, богатых не любят, а у нас если чего не полюбят, от того норовят поскорее избавиться. Сегодня я навел кое-какие справки, и оказалось вот что. Вернувшись с войны, Ливетт обнаружил, что после того, как он рассчитается со всеми, у кого, по его представлению, имеются основания для претензий к нему или к его семье и имуществу, — в том числе когда он обеспечит своих пенсионеров, — на жизнь ему остается, за вычетом налогов, тридцать семь фунтов пять шиллингов в год. Он мог либо пойти на махинации, прибегнув к помощи целой армии бухгалтеров, знающих лазейки в законе, либо играть на бирже. Он предпочел второе, и в течение двух с половиной лет не было биржевого игрока крупнее по эту сторону Атлантики. Он увеличил свое состояние вчетверо, и тогда остановился.
Бледное лицо мистера Кэмпиона не выразило удивления.
— Я слышал об этом, но слыхал также и о том, что его имя безупречно.
— Разумеется, — Оутс закипал. — Я ничего такого и не говорил. Он не сделал ничего незаконного или предосудительного. Игра — это единственное, за что не привлекают к ответственности. Это вам не работа, за которую и наказать могут. Биржевая игра — занятие респектабельное. У меня у самого два шиллинга в неделю уходят на ставки. Надо думать о старости. На мою пенсию не продержишься. Я говорю это только к тому, что этот парень, Ливетт, вовсе не чурается риска. Он как раз не из тех, кто боится рисковать! Больше двух лет непрерывного риска! Если ты привык рисковать — это на всю жизнь. Ты опустил свои подъемные мосты, и твоя крепость отныне уязвима!
Чарльз Люк нервничал. Бугры мускулов на его спине ходили под пиджаком, покуда он безостановочно мерил комнату шагами.
