Агата Кристи - Игра зеркал
— Ну так вот, мы неплохо расчистили площадку!
Сержант Лэйк думал так же.
— Слуги здесь не замешаны, — произнес он. — Все, кто ночует в доме, в момент убийства были вместе. А остальные разошлись по домам раньше.
Карри утвердительно кивнул. Он порядком устал, допрашивая психиатров, преподавателей и тех трех «молодых каторжников» (как он их мысленно называл), которым в день убийства подошла очередь ужинать в семейном кругу. Все показания сходились и лишь дополняли друг друга. Под конец был оставлен доктор Мэйверик, который, насколько инспектор мог об этом судить, был самым главным лицом в заведении.
— Теперь мы встретимся с ним, — сказал он Лэйку.
Молодой врач вошел в кабинет с очень озабоченным видом. Он был элегантно, с иголочки, одет, пенсне придавало ему немного отсутствующий вид. Мэйверик подтвердил показания остальных сотрудников и был во всем согласен с инспектором Карри.
— А теперь, доктор, я попрошу вас дать полный отчет о том, чем вы занимались в этот день.
— Мне это будет очень просто. Специально для вас я записал все, что делал, и приблизительно указал время. Я покинул холл в 21.15 вместе с мистером Лэси и доктором Баумгартнером. Затем мы зашли к доктору Баумгартнеру, и я оставался у него до того момента, когда вбежала мисс Белевер и попросила меня вернуться в холл. Это было примерно в 21.30. Я тотчас отправился туда и нашел Эдгара в состоянии полной прострации.
Инспектор Карри шевельнулся.
— Одну минутку, доктор. Этот молодой человек в самом деле душевнобольной?
Доктор Мэйверик обескураживающе улыбнулся и произнес с оттенком некоторого превосходства:
— Каждый из нас душевнобольной, инспектор!
«Очень глупо», — подумал инспектор. Он-то нисколько не сомневался, что сам он вовсе не болен. Чего однако не мог сказать определенно о докторе Мэйверике.
— Таким образом, он отвечает за свои поступки?
— Полностью.
— Значит, стреляя в мистера Серроколда, он совершил попытку умышленного убийства?
— Да нет же, инспектор. Об этом и речи не может быть. Лоусон не имел желания причинить ему ни малейшего вреда. Он очень любит мистера Серроколда.
— И нашел весьма странный способ это ему доказать.
Мэйверик снова улыбнулся. Инспектор с трудом выдержал эту улыбку.
— Я хотел бы побеседовать с этим юношей, — заявил он.
— Нет ничего проще. После вчерашнего приступа он, похоже, успокоился. Сегодня ему гораздо лучше. Мистер Серроколд будет доволен.
Карри пристально взглянул на доктора, но тот был все так же непроницаемо серьезен.
— У вас есть мышьяк? — неожиданно спросил инспектор.
Было видно, что Мэйверик не ожидал такого вопроса.
— Мышьяк? При чем тут мышьяк?
— Отвечайте только на мой вопрос!
— Нет. У меня нет мышьяка. Ни в каком виде.
— Но у вас же есть лекарства?
— Разумеется. Успокоительное, снотворное, морфий… — в общем, самые обычные средства.
— А миссис Серроколд лечите вы?
— Нет. Она пациентка доктора Гантера из Маркет-Кэмбл, он их домашний врач. У меня, естественно, медицинское образование, но я работаю исключительно как психиатр.
— Понимаю. Ну что ж, спасибо, доктор!
Мэйверик закрыл за собой дверь, и инспектор сразу же сказал сержанту Лэйку, что от психиатров у него уже начинается приступ ревматизма.
— Теперь возьмемся за семейку, — объявил он. — Прежде всего, я хочу видеть молодого Уолтера Хадда.
Уолтер Хадд держался настороженно. Он с некоторым недоверием посмотрел на полицейского офицера, но выразил полную готовность к сотрудничеству.
Он объяснил, что электропроводка в Стоунгейтсе очень старая, многие провода уже истлели, и что у них, в Соединенных Штатах, такую проводку давно бы уже заменили. Пробки, с которыми были связаны почти все лампы в холле, перегорели, и он пошел посмотреть, что случилось. Заменив предохранитель, он вернулся в холл.
— Сколько времени у вас это заняло?
— Точно сказать не могу. Пробки расположены в таком неудобном месте. Пришлось искать стремянку, свечи… Пожалуй, мне понадобилось минут десять… или пятнадцать.
— Вы слышали выстрел?
— Нет. Ничего похожего я не слышал. Двери, выходящие в коридор и кухню, обиты войлоком.
— Хорошо. А что происходило в холле, когда вы туда вернулись?
— Они все столпились перед дверью в кабинет мистера, Серроколда. Миссис Смит кричала, что мистер Серроколд убит, но это ведь была неправда. Этот псих промахнулся!
— Вы узнали револьвер?
— Да, это был мой револьвер.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Два или три дня назад.
— Где вы его обычно храните?
— В ящике стола у меня в спальне.
— Кто еще знал, что он там находился? — спросил инспектор.
— В этом доме никогда не знаешь, что о тебе известно окружающим, а что неизвестно.
— Что вы имеете в виду, мистер Хадд?
— Они все здесь чокнутые.
— Да, возможно. Но кто, по-вашему, мог убить мистера Гэлбрандсена?
— На вашем месте я бы поставил на Алекса Рестарика.
— Что заставляет вас так думать?
— У него была хорошая возможность убить. Он был в парке, в своей машине, совсем один.
— А зачем ему убивать Кристиана Гэлбрандсена?
Уолтер пожал плечами.
— Я иностранец. И мне трудно понять все здешние семейные истории и проблемы. Может, старик что-то узнал об Алексе и хотел раскрыть все это Серроколдам.
— И к чему это могло бы привести?
— Они бы лишили его своих денег. А уж тратить-то денежки он умеет!
— Вы имеете в виду его театральные постановки?
— Так он это называет.
— Вы считаете, что он их тратит на что-то другое?
Уолтер снова пожал плечами.
* * *Алекс Рестарик был весьма словоохотлив. Разговаривая, он много жестикулировал.
— Знаю! Знаю! Я — идеальный подозреваемый. Приезжаю сюда один, на машине, и вдруг в парке, на аллее, меня озаряет. Я даже не прошу вас меня понять. Догадываюсь, что это невозможно.
— А может быть, мне и повезет, — иронически заметил Карри.
Но Алекс продолжал:
— Иногда бывает бесполезно пытаться понять, как и почему… Правда! Приходит мысль, идея… и все остальное меркнет, исчезает, как облака. На следующей неделе я ставлю в театре «Ночи в Лаймхаузе». И вот вчера вечером я вдруг увидел удивительную декорацию… Освещение, о котором я мог только мечтать. Казалось, туман отбрасывал свет фар. И, отраженный туманом, этот свет впыхивал на стенах построек. Тут было все: выстрелы, быстрые шаги, шум мотора…
Инспектор перебил его:
— Вы слышали выстрелы? Где?
Алекс небрежно махнул своими гладкими ухоженными руками.
— Где-то в тумане, инспектор. Это и впрямь было великолепно!
— А… вам не пришло в голову, что происходит нечто серьезное?
— Серьезное? Почему?
— Разве вы так уж часто слышите револьверные выстрелы?
— Я так и знал, что вы не поймете. Эти выстрелы! Они же так подходили к сцене, которую я себе в тот момент представлял. Мне нужны были выстрелы… опасность… истории с наркотиками… подозрительные сделки… И абсолютно было наплевать на то, что эти выстрелы означали на самом деле!
— Сколько выстрелов вы слышали?
— Не знаю! — выкрикнул Алекс, которого безумно раздражало это грубое вмешательство в ход его мыслей. — Два или три!.. Два подряд, это я хорошо помню.
Инспектор Карри покачал головой.
— А быстрые шаги, о которых вы упоминали — с какой стороны вы их слышали?
— Они слышались сквозь туман. Где-то около дома.
— Это наводит на мысль, — тихо сказал инспектор — что убийца Кристиана Гэлбрандсена шел по улице.
— Ну конечно! Почему вы в этом сомневаетесь? Надеюсь, вы, по крайней мере, не думаете, что он шел из дома?
Не замечая этого вопроса, инспектор спокойно сказал:
— Интересуют ли вас яды, мистер Рестарик?
— Яды? Но Кристиана ведь не отравили, прежде чем в него выстрелить! Это уж совсем походило бы на полицейские романы!
— Нет, его не отравили. Но вы не ответили на мой вопрос.
— В ядах есть нечто соблазнительное. Яд — менее грубое средство, чем пуля, и более изощренное, чем кинжал. Ничего другого я вам, пожалуй, сказать не могу. Вы именно это хотели узнать?
— У вас когда-нибудь был мышьяк?
— Мне это никогда не приходило в голову. Если не ошибаюсь, мышьяк входит в состав препаратов, применяемых против мух и сорняков.
— Вы часто бываете в Стоунгейтсе, мистер Рестарик?
— Когда как, инспектор. Иногда не бываю неделями. Но всякий раз, когда есть возможность, я приезжаю сюда на выходные. Я всегда считал Стоунгейтс своим родным домом.
— Это заслуга миссис Серроколд?
— Я никогда не смогу отплатить миссис Серроколд за все, что она сумела дать мне: свою симпатию, понимание, привязанность…
