Гэл Годфри - Дьявольский эликсир
Окончательно обессилев от своих нынешних бедствий и неприятностей, открывающихся перед ней в перспективе, Прюденс зарыдала в голос. Однако многое еще предстояло сделать, и она, немного успокоившись, умылась, напудрила пылающие щеки и принялась укладывать пожитки, которые должны были сопровождать Августу. Весь день она старалась как можно меньше показываться из своей комнаты, а за обедом объявила, что сестре лучше. Затем она добавила, что, может, проведет вечер в гостях, и потому просила не запирать дверь на цепь, чтобы она могла войти, воспользовавшись вторым ключом, позаимствованным у майора Джонса. Никто не сделал никаких комментариев. Всеобщее предубеждение относительно нее было настолько сильно, что никто не решался высказаться.
Прюденс, обрадовавшись тому, что легко отделалась, проскользнула наверх и нарядилась в черную шляпку, вуаль и длинную ротонду[11]. Тщательно закутав Августу в старую теплую шаль, она дала ей бутылочку и, спрятав младенца в широкие складки ротонды, осторожно выглянула в коридор. Убедившись, что там никого нет, Прюденс с виноватым видом, будто тащила серебро миссис Уилькокс, прокралась вниз, отворила наружную дверь и тихонько; закрыла ее за собой.
Бедняжка еле дышала, пока не выбралась из дома по улице Биконсфильд. Она так крепко прижимала к груди Августу, что, когда опомнилась, дрожь пробежала по ее телу.
«Она молчит! — подумала с ужасом Прюденс. — Не задушила ли я ее?»
Взглянув на Августу и убедившись, что с ней все в порядке, она успокоилась и поспешила дальше. Вдруг ноги ее подкосились: навстречу мисс Семафор шел старый майор Джонс. С послеобеденной сигарой в зубах он только что вышел из табачной лавки и пока не замечал Прюденс. Та бросилась на противоположную сторону улицы, повернула в переулок и, опасаясь встретить еще кого-нибудь из знакомых, бегом пробежала всю дорогу до станции Кенсингтон.
В дамской комнате первого класса, когда туда вошла обремененная своей ношей Прюденс, не оказалось никого, кроме пожилой смотрительницы в потрепанном черном чепце и вязаной косынке. Так как до встречи с миссис Браун оставалось еще двадцать минут, мисс Семафор, ослабевшая, измученная волнением и недоеданием — она почти не ела вот уже два дня, — дала смотрительнице шесть пенсов, чтобы та подержала Августу, а сама направилась в буфет выпить чашку чая.
Возвращаясь, она еще издали услышала пронзительные крики, доносившиеся из дамской комнаты. Это, выгибаясь, словно лук, в руках няньки, надрывалась Августа. Смотрительница неуклюже трясла ее и смотрела на нее недовольным, если не сказать злобным, взглядом.
— Слава господу, вы вернулись! — воскликнула она, протягивая Прюденс сестру. — Я в жизни не видывала такого беспокойного ребенка. Сначала я было подумала, что ей в пеленки попала булавка. Это же у вас девочка? Поглядела — нет, просто дурит, должно быть. На вашем месте, госпожа, уж вы только не обижайтесь, пожалуйста, просто отшлепала бы ее хорошенько. Это ничего, что она такая маленькая, но дурь-то из головы выбить как-то надо. Таких чем раньше начнешь воспитывать, тем лучше. Поглядите-ка, что она со мной сделала.
На щеке старухи краснела царапина. Прюденс молча взяла сестру и попыталась угомонить ее. Она знала, что Августа была брезглива и ей, возможно, просто не понравилось лежать на руках у какой-то грязной старухи, но при подобных обстоятельствах могла бы, конечно, и потерпеть. Ребенок между тем продолжал кричать, и в комнату уже начали заглядывать любопытные. Августа все пыталась выдернуть ногу из своих длинных и широких одежд и делала это с таким упорством, что Прюденс наконец решила посмотреть, в чем дело. Когда она подвернула платье, Августа перестала реветь. На ее красненькой ножке красовался порядочный синяк: очевидно, раздраженная смотрительница ущипнула ее.
При других обстоятельствах мягкосердечная Прюденс, наверное, набросилась бы на старуху за такую жестокость в отношении беззащитного младенца, но теперь она не решилась затевать скандал. Украдкой выразив Августе свое сочувствие, мисс Семафор попросила ее потерпеть.
Стрелки часов смилостивились наконец над Прюденс, беспрестанно бросавшей на них тревожные взгляды, и показали девять. В ту же минуту краснощекая энергичная женщина лет сорока пяти, пышная и прилично одетая, вошла в комнату, зорко огляделась и сразу же подошла к Прюденс.
— Извините, вы здесь насчет ребенка? — поинтересовалась она.
— А вы миссис Браун? — спросила Прюденс, приятно удивленная ее опрятностью и деловитостью.
— Да, она самая, иначе M., или добрая миссис Браун, как меня называют у нас, а вы, вероятно, П. С.?
— Да, — слабым голосом ответила Прюденс.
— Какой милый ребеночек! Какой дусенька хаёсенький! — засюсюкала она, увидев Августу, и ткнула в нее пальцем.
Та пристально посмотрела на нее, и Прюденс оставалось лишь надеяться, что впечатления Августы будут такими же благоприятными, как и ее собственные.
— Да, — проговорила мисс Семафор, — это ребенок, которого я хочу вам поручить и о котором, я надеюсь, вы хорошо позаботитесь.
— В этом вы можете быть совершенно уверены, — ответила миссис Браун. — А сколько нашему милому цыпленочку?
Прюденс совсем сконфузилась.
— Я, право, не знаю, — проговорила она, запинаясь. — Несколько лет, то есть несколько месяцев, недель шесть, я думаю.
— Да ваш ли ребенок-то? — спросила миссис Браун с некоторым удивлением.
— О боже мой, нет! — в ужасе воскликнула Прюденс. — Не мой! Ведь я же не замужем!
— В самом деле! Вы уж извините, что я вас спрашиваю, но ведь дело-то такое, осторожность не помешает. Вы же понимаете, надо, чтобы все начистоту, особенно при таком прекрасном домашнем уходе, какой я могу предложить. Позвольте спросить, кем вам приходится эта милая крошка? Все, что вы сообщите, обещаю хранить в строжайшем секрете.
— Это моя сестра.
— Ваша сестра? — переспросила миссис Браун и разинула рот от удивления. — О, вашей сестры! Ну, госпожа, а сестрица-то ваша, — извините, что я опять спрашиваю, — сестрица-то ваша замужняя?
— О, конечно, нет, — возразила Прюденс и с вымученной улыбкой прибавила: — Это, мне кажется, само собой разумеется!
«Конечно, нет, — повторила про себя миссис Браун в глубоком изумлении. — Конечно, нет! Эдакая рожа бесстыжая! А ведь тоже тихоней прикидывается!»
— Ну, — продолжила она вслух, — при таких обстоятельствах вы понимаете, конечно, что и условия мои будут соответственные?
— Соответственные?
— Да, соответственные обстоятельствам.
— Да, они действительно исключительны, — признала Прюденс, — и я готова щедро вознаградить вас за все хлопоты.
— Ребенок-то, хоть мне и не следовало бы этого говорить, должен всегда Бога благодарить, что попал к такому человеку, что будет любить и заботиться о нем как родная мать. Ведь это девочка, не так ли? И взять ее я могу не меньше чем за пятьдесят фунтов единовременно и фунт еженедельно.
— Дороговато за одного ребенка.
— Нет, госпожа, это не дорого, а дешево. Может, даже слишком дешево, но у меня тоже есть чувства, и к тому же она мне сразу приглянулась. Вот я и беру с вас и вашей сестрицы меньше, чем взяла бы с другой дамы при подобных обстоятельствах.
— Но я, к несчастью, — робко заговорила Прюденс, — я, к несчастью, не ожидала, что придется платить так много, и взяла с собой меньше.
— Сколько? — кратко осведомилась миссис Браун.
— Двадцать фунтов. Я, видите ли, никогда прежде… То есть мне не приходилось касаться… иметь дело с новорожденными… По крайней мере я думала, то есть мне казалось, что двадцать фунтов — это очень много, притом что я, кроме этого, буду платить еще и еженедельно.
— Двадцать фунтов? — вскрикнула миссис Браун. — Двадцать фунтов за материнскую любовь, хорошую обстановку и никаких неприятных вопросов!
— Конечно, нет, конечно, нет, — поспешила ответить Прюденс. — Теперь я вижу, что этого мало… Но как бы мне это устроить? У меня нет при себе пятидесяти фунтов.
— Я вам верю, госпожа, — сказала мисс Браун, смерив мисс Семафор зорким взглядом. — Уж очень я сердобольна, уж очень полюбилась мне эта милая малютка. Заплатите мне двадцать сейчас, а остальные тридцать пришлите не позже чем через сутки билетами Английского банка. Чеков не приму. А малютку я возьму с собой.
— Отлично, — произнесла Прюденс с облегчением, — так я и сделаю. Но, боже мой, миссис Браун, надеюсь, вы в самом деле будете заботиться о ней и у нее будет все, что нужно?
Две крупные слезы показались на глазах доброй мисс Семафор.
— Раз ребенок попал в мои руки, то он будет счастлив, — заверила ее миссис Браун. — А теперь скажите мне, пожалуйста, ваши имя и адрес, напишите вот на этой бумажке, что обязуетесь уплатить, дайте двадцать фунтов, а я дам вам расписку. Да давайте ребенка-то, а то сейчас придет мой поезд. Мое имя и адрес вам известны. О времени, когда пожелаете явиться повидать его, вы должны извещать заранее, а насчет платы… У меня не полагается задерживать ее больше чем на неделю. Если это происходит, то я возвращаю ребенка назад.