Рекс Стаут - Убить зло
— Ты льешь кофе мимо.
Так оно и было; тонкая струйка кофе лилась прямо на носки твоих башмаков. Поставить термос на траву и обнять ее, чего тебе страстно хотелось, было слишком сложно. Ты наполнил чашку и протянул ей.
— Меня впервые поцеловали, — прошептала она.
— Не может быть!
— Правда. — Ее серьезные серые глаза чуть насмешливо блеснули. — Хотя если честно, то это первый раз, когда кому-то захотелось меня поцеловать.
— А твои братья и отец?
— А, они, конечно, целовали, в щеку.
— Но не хочешь же ты сказать… Должно быть, ребята…
Она засмеялась:
В школе один мальчик попытался меня поцеловать, но я так быстро отвернулась, что моя заколка оцарапала ему щеку. Он подумал, что я это сделала нарочно.
— А тебе понравилось, что я поцеловал тебя?
Она, не отвечая, отпила кофе.
— Люси, тебе понравился мой поцелуй?
— Да, понравился. — Затем торопливо добавила, когда ты придвинулся и наклонился: — Только сейчас больше этого не делай. Наверное, мне нравится, чтобы меня целовали. Я часто думала, поцелуешь ли ты меня. Знаю, это мне нравится, и ты мне не безразличен.
Она взяла твою руку в свои, крепко сжала ее и, прежде чем ты сообразил, что она собирается сделать, подняла ее и прижала к своим губам. Затем она вскочила, смеясь, и задорно пригласила поймать ее, зная, что ты не сможешь. Тем не менее ты бросился за ней и, когда, споткнувшись об упавшую ветку, рухнул на землю, отказался от своей попытки и вернулся к уже остывшему кофе.
Через неделю вы снова поехали за город, но почти весь день лил дождь, и наконец вы, промокшие, продрогшие и голодные, вернулись в гостиницу за окраиной города. Люси, казалось, все было нипочем, но ты очень расстроился и, когда она спросила, в чем дело, мрачно заметил, что теперь осталось чуть больше недели до ее отъезда и что тебе будет одиноко без нее.
— Одиноко! — воскликнула она. — Да у тебя здесь столько друзей!
— У меня нет ни одного настоящего друга, за исключением тебя.
Она молчала и смотрела тем странным взглядом, который, ничего не говоря, выражал очень многое.
— А куда ты поедешь летом? — внезапно спросила она.
Ты важно ответил, что должен работать.
— У тебя не будет отпуска?
— Ну, может, съезжу домой на недельку. Могу взять и месяц, но там нечего делать. Могу отправиться в Нью-Йорк, я там никогда не был.
Снова задумчивое молчание. Наконец она сказала:
— А хочешь поехать к нам домой? Там летом здорово. Я научу тебя доить корову и дам тебе покататься на Беби.
Это было удивительно, мысль об этом не приходила тебе в голову даже в самых буйных фантазиях, но сейчас, когда она сама сказала об этом, все казалось естественным и очевидным.
— Но я не могу, — возразил я. — Твои родители никогда не слышали обо мне. Мой приезд покажется им странным, верно?
— О, я давно рассказала им о тебе. Да и все равно, это не имеет значения. Там никого не будет, кроме мамы с папой и Джима. Они с удовольствием встретят тебя.
— Не знаю, — с сомнением сказал ты. — Может, тебе стоит написать отцу, чтобы убедиться, что они не станут возражать против моего приезда.
Ты знал, что поедешь. Одной мысли, что ты будешь с Люси, было достаточно. Сейчас ты ясно видишь: здесь все было настоящим с начала до конца. Она — единственный человек, который не нуждался ни в чьих оправданиях. То, что она делала или говорила, не имело ни малейшего значения по сравнению с живым фактом ее бытия. Ты не можешь сейчас сказать, какие платья она надевала по разным поводам и даже какого они были цвета; вероятно, ты не мог бы этого сказать и сразу после вашего расставания, хотя обычно обращал внимание на одежду женщин и можешь припомнить бесчисленные платья Эрмы, Джейн, Миллисент, даже некоторые из туалетов миссис Дэвис, которые она носила двадцать пять лет назад — особенно то платье из переливчатого шелка, которое ты однажды неосторожно порвал, и она заплакала, а потом хохотала, глядя, как ты пытаешься его зашить. Что же носила Люси? На ней всегда были шляпы с большими полями, но тогда их носили все. Ты не помнишь, как она одевалась на танцы. Ты даже не помнишь, в каком она была платье, когда сбросила его, в тот замечательный день…
Разумеется, все это говорит о тебе и ничего о Люси.
Возьми, например, Дика, вряд ли он обращал внимание на одежду своих женщин, за исключением того, насколько быстро она расстегивается, и даже это его не интересовало, если он не видел в этом немедленной и практической необходимости. Он никогда не придавал значения своим отношениям к женщинам, не интересовался даже их внешностью, его не волновали ни быстролетность связи, ни нравственная сторона соития. Для него в жизни существовал лишь один интерес — бизнес.
Тем летом, когда ты сказал ему, что хочешь взять отпуск на целый месяц, он проявил бы полное безразличие к твоим намерениям, если бы они не задели его собственные планы.
— Конечно, само собой разумеется, бери отпуск на месяц, раз хочешь, — сказал он. — Но надеюсь, ты ничего такого не замышляешь. Потому что мы хотим вчетвером поехать в Нортвуд кормить комаров и Харпер, Пит Морленд и Слим Эндикот рассчитывали, что ты тоже с ними поедешь. Уезжаем приблизительно в середине июля. Мне стоило заранее тебя предупредить. Ты же поедешь, верно?
Тебя одолевало искушение; особенное удовольствие доставило тебе то, что Дик явно рассчитывал на тебя; ты подозревал, что в бесконечном вращении его расширяющихся интересов и дел ты постепенно смещаешься из безопасного центра к краю, где тебе угрожает бензопила. Ты с облегчением понял, что положение так же надежно, как и прежде, но это ставило тебя в затруднительное положение.
— Кое-что я запланировал, — нерешительно сказал ты. — Жалко, что я не знал об этом раньше, я бы обязательно поехал. А сейчас даже не знаю… Я собирался отсутствовать весь июль.
— О, и не думай. Мы решили переловить всю рыбу к северу от Великих озер. Харпер уже ездил туда. Он там устроил четыре каноэ и целое племя проводников. Поедем, там собирается целая флотилия.
Мысль о такой роскошной рыбалке соблазняла тебя.
Между тем Дик продолжал:
— А что ты собираешься делать, поедешь домой? Ты же был там на Рождество.
— Да, может быть, загляну туда на недельку, — ответил ты. — Думал съездить еще и в Нью-Йорк, но Люси Крофтс пригласила меня провести месяц у нее на ферме недалеко от Дейтона.
Дик вытаращил глаза:
— Черт побери! Ах ты, старый Ромео! Будь настороже, Билл! Она из тех подружек, которые становится постоянными.
— Может быть. Я сказал ей, что поеду.
— Тогда поезжай. Не уверен, что ради этого я сам не пропустил бы поездку в Нортвуд, но через неделю мне бы это надоело. — Он усмехнулся и продолжал: — А знаешь, она меня отвергла. В клубе «Хэмптон», помнишь, ты привез ее туда, месяц назад? Я пригласил ее пообедать, а потом пойти на шоу, но она сказала, что не может. Тогда я сказал, что мое предложение действительно на любой подходящий для нее день. Люси снова отказалась; я спросил ее, что она имеет против меня, а она сказала, что вовсе ничего, а просто не хочет идти. В точности то же самое она выложила и Чарли Харперу.
Значит, Дик пытался ее сманить! И этот здоровенный бугай Харпер, этот мордатый… Что ж, все нормально. И он не нарушил дружеского кодекса чести, что оправдывало бы это возмущение, но все равно ты был возмущен.
— Значит, не возражаешь, если я возьму отпуск с первого июля? — спросил ты.
— Да благослови тебя Бог! Ты попался. Думаю, она не больше настаивает на том, чтобы ты на ней женился, чем бутылка вина требует, чтобы ее выпили. Но так уж оно все устроено.
В тот вечер, провожая Люси, ты сказал, что приедешь к ней на весь июль.
Ты негодовал на Дика, возмущался этой компанией, бесился на себя за то, что бывал с ней в их обществе. Но особенное негодование вызывал в тебе Дик. Ты никогда не понимал, какое место в твоей душе он занимал, слишком с ним сросся. Где бы его, в конце концов, нашли, если бы тебя разрезали и стали бы разбирать всех, которые вросли в тебя? Вероятно, в желчном пузыре. А в сердце? Господи, да есть ли кто-нибудь в твоем сердце? Джейн, Люси, Ларри — сердце — это холл, населенный призраками, где всегда кто-то бывает, но никто не живет.
«Ты живешь в моем сердце!» Какой грязный обман!
Точнее сказать, где ты умер! Дика никогда не было в твоем сердце. Теперь понятно, что в тебе всегда, с самого первого дня дружбы жило чувство обиды, негодования. Или теперешняя ярость, обернувшаяся против всей твоей жизни, обманывает тебя?
А все-таки забавна эта идея о вскрытии. Этот акт должен стать принятым ритуалом, и результат вскрытия следует читать на похоронах, чтобы узнать, какое место близкие люди занимали при твоей жизни. «Леди и джентльмены, оглашаем результат официального вскрытия. Сердце — пусто, за исключением неустановленных следов. Печень — Джон Дои и Ричард Рой. Желчный пузырь — следующие тридцать человек… Желудок — миссис Хэтти Хилл, вдова и главная плакальщица. Выросшие после операции гланды — следующие семьдесят один…»
