Агата Кристи - Лощина
— Я был счастлив увидеть вас снова. Но у вас — своя жизнь, у меня — своя. Каждый должен идти своей дорогой.
— То, что вы говорите, глупости! — воскликнула она. — Я вас люблю, вы любите меня, мы всегда любили друг друга. Раньше вы были ужасно упрямы, но сейчас это не имеет никакого значения. Наши дороги не так уж различны, как вам кажется. Я не хочу возвращаться в Соединенные Штаты. Когда я закончу фильм, в котором снимаюсь, я буду играть на большой сцене в Лондоне… Прекрасная роль в пьесе, которую специально для меня написал Элдертон. Это будет огромный успех.
— Я в этом не сомневаюсь.
— А вы сможете продолжать занятия медициной.
В тоне Вероники звучало снисхождение, когда она добавила:
— Вы, кажется, очень известный врач.
— Мое дороге дитя, — ответил он, — вы забываете о том, что я женат, что — я отец семейства.
— Женат? Я пока тоже замужем. При помощи хорошего адвоката эти дела можно быстро уладить. Я всегда была уверена, что когда-нибудь выйду за вас замуж. Я почему-то очень вас люблю, дорогой, сама этого не понимаю, но это так!
Она сказала это с лучезарной улыбкой.
— Я очень огорчен, Вероника, но для меня адвокаты ничего уладить не смогут. Наши жизни не имеют ничего общего!
— Даже после последней ночи?
— Вы же не ребенок, Вероника! У вас уже было два мужа и, наверное, много любовников. Приключение последней ночи ничего не значит. Абсолютно ничего! И вы это прекрасно знаете.
Она продолжала улыбаться и сказала:
— Если бы вы могли видеть себя вчера со стороны! Вы были так похожи на того страстного Джона, каким он был в Сан-Мигуэле.
— Вчера я и был в Сан-Мигуэле. Вы пришли из прошлого, и я оказался в прошлом. Но сегодня все не так! Я — мужчина, который стал старше на пятнадцать лет. Вы меня сейчас совершенно не знаете, и, поверьте, никогда бы не полюбили, если бы знали.
— Вы хотите сказать, что предпочитаете мне жену и детей?
В своем невероятном эгоизме она была искренне удивлена.
— Вам это покажется странным, но я вынужден сказать «да».
— Это не правда, Джон! Вы меня любите!
— Я должен сказать вам честно, — заявил он. — Вы, Вероника, женщина необыкновенной красоты, но я вас не люблю!
Сначала Вероника застыла, как статуя. Когда она заговорила, голос ее был полон ненависти.
— Как ее зовут?
— Кого?
— Женщину, которая стояла у камина вчера вечером? «Генриетта, — подумала он. — Интересно, как она догадалась?»
Вслух он произнес:
— Вы говорите, вероятно, о Мидж?
— Мидж?.. Нет. Мидж — это маленькая невзрачная брюнетка. Нет, я говорю не о ней и тем более не о вашей жене! Нет, я говорю о той нахальной женщине в костюме, которая стояла у камина! Это ей вы меня приносите в жертву! Не играйте в добродетель и не рассказывайте мне о своей любви к жене и детям! Вы мечтаете только о ней!
Она встала и подошла к нему.
— Неужели вы не понимаете, Джон, что с тех пор, как я вернулась в Англию — вот уже полтора года — я все время думала о вас? Почему вы воображаете, что я решила похоронить себя здесь, в этой дыре? Я здесь только потому, что узнала, что вы часто проводите выходные в поместье Эндкателлов.
— Значит, это не случай привел вас к ним вчера вечером?
— Вы принадлежите мне, Джон! Вы всегда мне принадлежали.
— Я не принадлежу никому, Вероника! Годы вас так и не научили, что нельзя завладеть телом и душой другого человека. Я вам тогда предложил разделить со мной жизнь. Вы этого не захотели.
— Потому что моя карьера была гораздо важнее вашей! Медициной может заниматься любой!
Он вспылил:
— Думаете, вы так оригинальны, как вам представляется?
— Вы хотите сказать, что я не достигла больших успехов? Возможно. Но я этого еще добьюсь!
Джон посмотрел на нее и понял, что она его совершенно не интересует.
— Я этому не верю, — сказал он. — Вам многого не хватает, Вероника. Вы хотите иметь все, все. Абсолютно все! Но у вас нет необходимой щедрости. Вы думаете только о себе. Поэтому вы никогда не достигнете вершин в искусстве.
— Я заставлю вас пожалеть об этом! — заявила она спокойно.
Он встал и пошел к двери.
— Я не хотел вас обидеть, Вероника. Вы очаровательная женщина, и я вас очень любил. Неужели мы ничего не сохраним?
— До свидания, Джон. Нет, мы ничего не сохраним Вы это скоро узнаете! Я вас ненавижу! Я даже не предполагала, что способна так ненавидеть!
Он пожал плечами:
— Мне очень жаль, прощайте!
Джон медленно шел по дороге в «Долину». У пруда стояла скамейка, он сел на нее и стал думать. Возможно, он был слишком суров с Вероникой, но он ни о чем не жалел. Он судил о ней без всякого пристрастия. В этой женщине было мало хорошего. Лучшее, что он сделал в своей жизни — это то, что он вовремя сбежал от нее. Кем бы он стал, если бы остался с ней?!
У Джона было чувство, что он начинает новую жизнь. Он вырвался из объятий прошлого. Конечно, последние годы он был трудным человеком, портил жизнь своим ближним. Он дал себе обещание лучше относиться к бедной Герде, она всегда так старается идти навстречу всем его желаниям. Он постарается не быть тираном по отношению к Генриетте. Она, конечно, все равно всегда поступала по-своему и была выше любых скандалов. Но надо стараться избегать этих приступов гнева. «Пойду и расскажу ей обо всем», — подумал Джон.
Легкий шум заставил его насторожиться. Где-то далеко в лесу раздавались выстрелы охотников. Вблизи лес жил своими знакомыми шорохами и звуками. Этот, почти неуловимый, шум отличался от других. Он был чужой, посторонний, не на своем месте, как щелчок…
Внезапно у него появилось острое чувство опасности. Сколько времени он здесь? Полчаса час, может быть, больше? Кто-то за ним следит. И что это за щелчок? Этого не может быть…
Он быстро обернулся, но недостаточно быстро. Он широко раскрыл глаза в величайшем изумлении, но не успел ничего сказать — грянул выстрел. Он рухнул на землю, на левой стороне груди быстро стало увеличиваться бурое пятно, потекла струйка крови…
Глава XI
Эркюль Пуаро указательным пальцем сбил пылинку с лацкана пиджака. Он долго одевался к завтраку в «Долине» и остался доволен результатом.
Он прекрасно знал, как принято одеваться в Англии, какой костюм подходит утром в воскресенье в деревне, но у него были свои взгляды на этот счет. Он систематически уклонялся от британских законов элегантности и одевался по своему вкусу и усмотрению. Он не был английским джентльменом, он был Эркюлем Пуаро.
Он действительно не любил деревню. Но все же дал себя уговорить и купил маленькую виллу.
Дом нравился ему только своей формой — он напоминал куб. Окружающий пейзаж его совершенно не интересовал, хотя эти места славились своей красотой. Природе очень не хватает симметрии. Деревья раздражали его своей отвратительной привычкой терять листья осенью. Тополя, ровно стоящие вдоль аллеи, — это еще ничего. Но лес, где бук и дуб растут так, как им заблагорассудится, — это нелепо! Такой ландшафт больше всего нравился ему из окна автомобиля, едущего по хорошей дороге. Тут даже можно было бы воскликнуть: «Какой очаровательный пейзаж!», и вернуться в комфортабельную гостиницу.
В своих новых владениях Пуаро больше всего любил огород с симметричными, хорошо ухоженными грядками. Об этом заботился Виктор, садовник бельгиец. Его жена Франсуаза прекрасно готовила и доставляла большое удовольствие своему хозяину, умевшему ценить вкусную еду.
Эркюль Пуаро вышел из дому, бросил взгляд на свои начищенные черные ботинки, поправил шляпу и осмотрелся. Как всегда, он поежился при виде «Голубятни». Его вилла «Покой» и соседняя «Голубятня» были построены двумя соперничающими архитекторами, первоначальные идеи которых были основательно урезаны энергичным вмешательством национального общества по сохранению ландшафта. Два дома представляли две школы: современную — «Покой», коробка под крышей, навевающая тоску. «Голубятня», напротив, сочетала в себе четыре или пять стилей в довольно экстравагантной комбинации.
Пуаро подумал о том, какой дорогой направиться в «Долину». Дорога через лес была короче на полмили, но не давала возможности войти в имение через главные ворота. С точки зрения этикета, для первого визита укороченный путь не подходил. И хозяева, и их гости занимали завидное положение в обществе, приглашение льстило Пуаро.
«Я становлюсь снобом», — подумал он. Он сохранил приятные воспоминания о встрече с Эндкателлами в Багдаде. Особенно понравилась ему леди Эндкателл — оригинальная и очаровательная женщина.
Он хорошо рассчитал график своего движения. Без четверти час, немного уставший и довольный, что он уже пришел (он испытывал отвращение к ходьбе), он позвонил у входной двери. Открыл величественный и торжественный Гуджен. Пуаро нашел его безукоризненным.
Однако прием оказался совсем не таким, на какой он надеялся.
