Александр Трапезников - Мышеловка
— Эй!
Я обернулся. В джипе сидело два камуфляжника — бритый наголо и с косичкой на затылке.
— Если это вы мне, то надо кричать: «Эй, Вадим Евгеньевич!»
— Хорошо, — согласился бритоголовый. — Вадим Евгеньевич. Эй! Так правильно?
— Вполне. Чего угодно?
— Нам угодно передать вам приглашение на чашечку кофе. С бисквитами. От Александра Генриховича Намцевича.
— Очень любезно с его стороны. Но сейчас я занят.
— Он очень, очень просит вас пожаловать. — Бритоголовый открыл дверцу джипа, а второй, с косичкой, подвинулся. Я немного поразмыслил и уселся рядом. Все равно наша встреча с Намцевичем рано или поздно должна была состояться. Так почему не сейчас? Джип рванул с места и помчался по поселку, а через пять минут остановился перед массивными чугунными воротами, украшенными львами, тиграми и пантерами. Наверняка то была работа кузнеца Ермольника. Бритый посигналил несколько раз, и створки ворот разъехались в разные стороны. Там находился еще один охранник с навешенным на плече короткоствольным автоматом. Джип медленно проехал по усыпанной гравием дорожке и замер перед толстыми мраморными колоннами. Слева и справа все было усажено цветами. В особняке Намцевича было три этажа, кроме того, со всех четырех сторон поднимались угловые башенки с маленькими оконцами-бойницами. Все это сильно напоминало средневековый замок, не хватало только земляного рва и подъемного моста на цепи. Построить такое шикарное жилище в глуши, где нет необходимых строительных материалов, — для этого нужен был немалый талант. И огромные деньги. Видно, и то и другое у Намцевича имелось.
— Прошу вас! — сказал бритый, показывая на дубовую дверь.
Я пошел следом за ним, оставив в джипе свой рюкзак и сумку. Мы поднялись по устланной ковром лестнице на второй этаж и оказались в просторном помещении, где стояли гипсовые статуи древнегреческих богов и богинь, а на стенах висели картины с изображением различных мифологических сюжетов. Затем мы вышли на широкий, тянущийся вдоль всего этажа балкон. Там, за сервированным столиком, и сидел в кресле сам хозяин этого замка. При виде меня он поднялся и шагнул навстречу.
— Московскому гостю — наше глубокое почтение, сельские жители приветствуют вас, о лучезарный! — витиевато произнес он, протягивая холеную руку. Очевидно, у него был довольно веселый нрав. На вид лет сорока пяти, в меру упитанный, но без складок жира (наверное, каждое утро занимается на тренажерах), с серыми прохладными глазами, темным волосом, упрямой морщинкой меж бровей и полными чувственными губами.
— Здравия желаю, — просто ответил я.
Бритоголовый тем временем как-то незаметно исчез, словно его и не было. «Хорошо вышколен», — подумал я, присаживаясь за столик. Тут же, между кофейником, чашечками и блюдцами со сладостями, лежал и полевой армейский бинокль. Должно быть, Намцевич любил издалека подглядывать за жизнью в поселке.
— Вам со сливками? — любезно осведомился он, наливая мне кофе. — Или желаете ликерчику? Испанский, настоящий.
— Нет, я с лимоном.
— Извольте. Не стесняйтесь. Чувствуйте себя свободно.
— Это чувство, по правде говоря, не покидает меня никогда.
— Даже в тюрьме?
— Там не был.
— Ну ничего, у вас еще все впереди, — засмеялся Намцевич, показывая великолепные белые зубы. — Как говорится, от сумы да от тюрьмы… Да и Джавахарлал Неру однажды изрек, что настоящий мужчина для полноты жизни обязательно должен провести хоть какое-то время за решеткой. И я, следуя его совету, оттрубил целых шесть лет в Красноярском крае. За так называемые экономические преступления, хотя если разобраться, то мне уже тогда должны были дать Государственную премию. Видите, я с вами вполне откровенен.
— Постараюсь ответить вам тем же, — произнес я.
— Как вам показался наш поселок?
— Миленький.
— Надолго ли к нам? — Этот традиционный вопрос так навяз у меня в зубах, что я уже и не знал, как ответить. Решил пойти по наезженной колее.
— Зависит от разных обстоятельств.
— Каких же, если не секрет?
— Ну, если я вам скажу, что надумал расчертить тут поле для гольфа, а ваш замок сдвинуть поближе к озеру, вы же мне все равно не поверите?
Намцевич засмеялся.
— Отчего же? Я человек доверчивый. Оттого и попадаю все время впросак. Гольф так гольф. Могу даже дать кредит.
— Я подумаю. Но вообще-то меня интересует странная смерть моего деда. Есть в ней что-то загадочное.
— Так, так, так… — быстро проговорил Намцевич. — Вы знаете, мы с вами мыслим в одном направлении. И я вижу в этом что-то противоестественное. Здоровый мужчина и… Да, да, да. Странно. Но! Вполне допустимо. Смерть не выбирает.
— Правильно. Выбирают люди, которые являются орудием смерти.
— Кто же здесь мог желать зла вашему деду?
— Бывают же не явные, но тайные причины, согласитесь?
— Охотно соглашусь, охотно, — потер руки Намцевич. В глазах его даже засветилась какая-то радость. — Я в вас не ошибся: вы интересный собеседник. Жаль, что скоро вы нас покинете. Очень жаль.
— Я пока не собираюсь никуда уезжать.
— Вот как? А я читаю по вашему лицу, что вы — не жилец в здешних местах. — Фраза эта прозвучала как-то зловеще, хотя Намцевич продолжал улыбаться.
— Вы — физиономист, гранд-сеньор? — произнес я. — Или намеренно подталкиваете меня к отъезду?
— Боже упаси!.. Чтобы я… да никогда в жизни! Живите сколько угодно. Только… подальше от Полыньи. — Теперь это уже был не намек, а самое настоящее требование. Откровеннее не скажешь.
— Ну а если я все-таки останусь?
— Вы совершите ошибку. Такую же, как и ваш дед.
Странные глаза были у этого феодального владетеля: то ласковые и внимательные, то жесткие и пронизывающие, а то и рассеянные и какие-то совершенно безумные. «Уж не псих ли он? — подумал я. — Да и станет ли нормальный человек с таким огромным богатством запирать себя в каком-то захолустье?»
— Почему вы обосновались именно здесь? — спросил я.
— Безысходность, — коротко ответил он. — Большой мир мне наскучил. И я бы все равно не смог его получить весь. Мне нужен маленький мир, вот такой, как тут. В сущности, он ничем не отличается от того, большого. Я сделаю Полынью не только центром своих желаний, но и Меккой, куда будет стремиться каждый прослышавший о ней. — Глаза Намцевича вновь стали рассеянно-безумными. — Здесь будет новая форма жизни: вечная молодость, любовь, счастье… Короче говоря, земной рай. И порядок. Я сломаю все эти домишки, — он провел рукой, охватывая поселок, — и построю на их месте хрустальные дворцы. Люди начнут поклоняться новому богу…
— …к которому их приучает проповедник Монк? — перебил я звенящую речь. — Что же это за религия такая?
Намцевич как-то сник, устало откинулся на спинку кресла.
— А вы сходите к нему, послушайте, — посоветовал он. И добавил: — Перед своим отъездом.
— А может быть, и я захочу жить в вашем раю?
— Сначала мне надо расчистить Авгиевы конюшни, — с нажимом ответил он. — А кто мне мешает — тот будет отброшен на обочину.
— Вы всерьез считаете, что можно построить рай с помощью бульдозера? А как же душа с ее микрокосмом? Вместилище покоя и света.
— Бросьте. Живая кровь, текущая по венам и капиллярным сосудам, определяет человеческие желания. Чем она гуще, полнее, тем больше радости и здорового состояния духа. Любая болезнь — это порождение беспомощного разума. Вот здесь, — он постучал себя по виску, — сокрыты внутренние резервы организма. Об этом, кстати, говорил мне и ваш дед. Человек привык использовать свой мозг всего на семь процентов. Дальше — табу, тормоз. А мы должны научиться достигать тридцати, семидесяти, ста процентов. Вот тогда будут подвластны любые достижения. Вплоть до самых невозможных, не укладывающихся в сознании. А душа здесь ни при чем.
— В таком случае лучший человек — это компьютер.
— Опять вы все переворачиваете, Вадим Евгеньевич. Не хотите вы меня понимать.
— Наверное, в ваших планах какую-то особую роль играет и тот космический камешек возле моего дома? Так, Александр Генрихович?
— Возможно, — хмуро откликнулся он. — Экий вы прозорливый человечек!
В этот момент на балкон выскочила, почти вылетела черноволосая девушка и, словно разъяренная пантера, устремилась к Намцевичу. На меня она не обратила ни малейшего внимания.
Точеное, бледное, мраморное лицо ее было прекрасно, темные глаза пылали, а тонкие губы нервно подрагивали.
— Александр! Я жду тебя уже полчаса… Ты обещал! — выпалила она, уперев кулачки в бока. На девушке была надета просторная греческая туника красного цвета с разрезами. В этом доме вообще витал какой-то древнегреческий дух. Наверное, и сам Намцевич ощущал себя не иначе как Зевсом-громовержцем, вершащим судьбу более мелких олимпийских богов и копошащихся внизу людей.
