Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
– Никакого света, – сказал он. – Увидят, как мы поднимаемся на скалу, и пойдут толки. Прислуга спит?
– Да.
– А Кларисса?
– Она весь день не выходила из спальни.
– Действительно, – сказал барон, – ей же нынче нездоровилось. В путь!
Д’Ормон и Рольвиль взялись за носилки. Все вышли в сад, пересекли поле и оказались на проселочной дороге, ведущей из деревни прямо к Лестнице Кюре. Небо было черное, беззвездное, заговорщики шагали почти на ощупь, то и дело спотыкаясь на рытвинах и кочках. Время от времени тишину нарушало чье-нибудь проклятье, но гнев Годфруа мгновенно заставлял нарушителя спокойствия умолкнуть.
– Ни звука, черт возьми! Нас могут узнать по голосам.
– Но кто, Годфруа? Здесь ни души… и ты же озаботился тем, чтобы нас не задержала береговая охрана?
– Да. Она вся сейчас в трактире, куда ее позвал человек, в котором я полностью уверен. Однако нельзя исключать появление дежурного патруля.
Плато сменилось впадиной, и дорога тоже пошла вниз. Кое-как они добрались до начала Лестницы. Когда-то ее вырубили в скале по распоряжению некоего приходского священника из Бенувиля, чтобы облегчить местным жителям путь к берегу. Днем проемы, пробитые в известняке, пропускают свет, и сквозь них открывается великолепный вид на море, где волны бьются о скалы… и с каждым шагом ты оказываешься к ним все ближе.
– Вам будет нелегко спускаться с носилками, – сказал Рольвиль. – Мы могли бы вам помочь. Освещать дорогу.
– Нет, – заявил барон. – Вам, безопасности ради, лучше уйти.
Трое молодых людей повиновались и повернули обратно, а кузены, не теряя времени, начали трудный спуск.
Он длился долго. Ступеньки были очень высокими, а повороты такими крутыми, что невозможно было развернуть носилки без того, чтобы не поднимать их вертикально. Карманный фонарь то и дело гас. Оскар Беннето злился все больше и распалился до такой степени, что, уже не стесняясь своих дурных манер неотесанного деревенщины, предлагал «выбросить все это за борт», то есть в один из проемов.
Наконец они вышли на пляж, усыпанный мелкой галькой, и смогли перевести дыхание. Неподалеку виднелись две лодки. Спокойное море, без малейшей волны, омывало их погруженные в воду кили. Беннето показал заткнутую до времени пуком соломы дыру, которую он пробил в меньшей из двух лодок, и кузены поместили в нее носилки.
– Надо привязать их к скамьям, – распорядился Годфруа д’Этиг.
Беннето заметил:
– Если когда-нибудь будет расследование и на дне моря найдут лодку с носилками, они станут против нас лучшим свидетельством!
– Поэтому мы должны отплыть от берега как можно дальше. Впрочем, эти носилки никто не опознает: их уже лет двадцать как выкинули, и я нашел их среди мусора в сарае. Бояться нечего.
Д’Этиг говорил дрожащим от страха голосом и был так растерян, что Беннето едва узнавал своего кузена.
– Что с тобой, Годфруа?
– Со мной? Ничего!
– В таком случае…
– В таком случае толкаем лодку… Но сначала нужно, как велел Боманьян, вынуть у нее кляп и спросить, желает ли она что-нибудь заявить. Хочешь сам это сделать?
Беннето пробормотал:
– Смотреть на нее? Трогать? Да я лучше сдохну… а ты?
– Я тоже не смогу… не смогу…
– Все-таки она виновна… Она убийца…
– Да-да… Во всяком случае, это очень даже возможно… Только у нее такое нежное лицо!..
– Верно, – согласился Беннето, – она божественно прекрасна… прекрасна, как Дева Мария…
И оба рухнули на колени прямо на гальку и начали вслух молиться и взывать к Богоматери за ту, что должна была умереть.
Годфруа бормотал то слова молитвы, то строки из псалмов, а Беннето сопровождал их пламенным «аминь». По-видимому, молитвы укрепили их, потому что они резко поднялись с колен, желая поскорее со всем покончить. Беннето взял большой камень, приготовленный заранее, торопливо привязал его к железному кольцу и толкнул лодку, которая сразу же заскользила по водной глади. Затем общими усилиями они столкнули в воду другую лодку и запрыгнули в нее. Годфруа взялся за весла, а Беннето привязал к корме лодку осужденной. Они направились в открытое море; тишина нарушалась только плеском от легких взмахов весла. Густые черные тени скал, выступавшие даже из глубокой темноты ночи, позволили им беспрепятственно миновать прибрежные воды. Однако спустя двадцать минут движение лодки замедлилось, и она остановилась.
– Я больше не могу… – пробормотал барон, почти теряя сознание. – У меня отнимаются руки… Твоя очередь.
– У меня тоже нет сил… – признался Беннето.
Годфруа снова было взялся за весла, но сразу бросил их и сказал:
– К чему плыть дальше? Мы, уж конечно, зашли далеко за линию отлива. Что скажешь?
Тот кивнул:
– Тем более что дует ветерок, он отнесет лодку еще дальше в море.
– Тогда вынь солому, которой ты заткнул дыру.
– Вынимать ее – твое дело, – возразил Беннето; для него подобный поступок был равносилен убийству.
– Хватит болтать ерунду! Давай уж покончим с этим!
Беннето потянул за соединявшую оба суденышка веревку. Киль качнулся прямо рядом с ним. Все, что ему нужно было сделать, – это наклониться и протянуть руку к заткнутому отверстию.
– Мне страшно, Годфруа, – пробормотал он, запинаясь. – Клянусь вечным спасением, я не буду этого делать, делай сам, слышишь?
Годфруа оттолкнул его и, перегнувшись через борт, одним движением вырвал соломенную затычку. Сразу послышалось бульканье бурлящей воды. Этот звук так его потряс, что он чуть было не бросился вновь затыкать дыру. Слишком поздно! Беннето взялся за весла и с неожиданным приливом энергии, тоже ужаснувшись клокотанию воды, начал грести с такой силой, что скоро лодки отдалились друг от друга на несколько метров.
– Остановись! – приказал вдруг Годфруа. – Стой! Я хочу ее спасти. Прекрати грести, черт возьми! А! Это ты ее убиваешь… Убийца, убийца… Я бы мог спасти ее.
Но Беннето, словно опьяненный страхом, ничего не слыша, так усердно греб к берегу, что весла скрежетали в уключинах.
Итак, труп был отдан на волю волн. Именно труп – а как иначе назвать неподвижное, обессиленное существо, обреченное на смерть в лодке с пробитым днищем? Вода наполнит лодку за несколько минут. Хрупкое суденышко затонет.
Годфруа д’Этиг знал это. Охваченный решимостью, он тоже взял весло, и заговорщики быстро добрались до берега. Там они, не заботясь о том, что их могут заметить, пригнулись и со всех ног бросились бежать подальше от места совершенного преступления. Они боялись услышать крик ужаса или жуткое бульканье вокруг идущей ко дну лодки.
Она покачивалась вровень с почти неподвижной водой, на которую, казалось, давили всей своей тяжестью низкие
