Герчо Атанасов - Операция «Сближение»
Через четверть часа они расположились в мансарде Балчева, и пока хозяин возился на кухне, Станчев разглядывал обстановку. Кушетка на полторы персоны с двумя тугими подушками, обитыми той же тканью, протертое кресло, маленький письменный стол, заваленный газетами и журналами, портативный телевизор, ветхий чипровский[14] ковер с веселыми птичками в ромбах, стенной платяной шкаф. Все это больше походило на жилье аспиранта или на худой конец молодого специалиста. Должно быть, Балчев оставил все нажитое бывшему семейству. Неужели же здесь он встречается со своей претенциозной пассией?
Вошел Симеон с подносом, вытащил из угла складной столик, наполнил рюмки.
– Твое здоровье, майор! Не знаю почему, но я-то тебе доверяю. Хотя ты меня не совсем понимаешь…
Симеон сделал глоток, крякнул, Станчев слегка отхлебнул.
– Балчев, мы с вами не так хорошо знаке..
– Майор, давай на „ты"… – Симеон приложил руку к груди. – Понимаешь, когда я говорю о серьезных вещах, нет сил соблюдать разные этикеты…
Или блефует, или, правда, он чист, подумал раздраженный Станчев.
– Я сказал, что мы плохо знакомы, а мне надо распутывать дело, сам знаешь какое. Поэтому предлагаю – начистоту. Начистоту – понимаешь, Балчев.
– Майор, ты меня обижаешь…
Лицо Станчева покрылось румянцем.
– Слушай, – он повысил голос, – с Кушевой ты был близок, она даже забеременела от тебя. Почему ты это скрывал?
Балчев побледнел, челюсть его дернулась, и он погасил сигарету.
– Ясно, аптекарша… Что тебе сказать, брат, приберег я эту историю, но несмотря на все я чист, чист – понимаешь?
– Симеон, ты отдаешь себе отчет в последствиях такого поведения?! Чего ты боишься, если так уж чист?
Балчев медленно приходил в себя.
– Майор, давай разберемся по-человечески. Анетта мертва, я ее бывший – повторяю – бывший любовник. Разве не естественно с моей стороны избегать лишних подозрений?
– Что за детский лепет? Ты что, думал, ваши отношения могут остаться для нас тайной?
– Ничего я не думал… Просто сработал инстинкт, ошибка вышла.
Балчев опрокинул еще одну рюмку.
– А сейчас я тебя попрошу освободиться от любых инстинктов, я понятно выражаюсь?
– Сглупил я, признаюсь, – простонал Симеон. – Все тебе расскажу, от А до Я.
Станчев помолчал, что-то обдумывая.
– Где и как познакомились – только точно!
Балчев подробно рассказывал, а следователь мысленно сверял факты, все совпадало с показаниями Ваневой.
– И дошли до беременности, которую ты тоже предпочел скрыть. Почему?
– Майор, это не имело ничего общего с концом, уверяю тебя.
– Откуда такая уверенность?
– Все очень просто: Анетта сделала аборт, это было давно, мы расстались, она – налево, я – направо, и с тех пор – хочешь верь, хочешь не верь – я к ней не прикасался.
Станчев где-то вычитал: когда женщина понесет новую жизнь, во Вселенной что-то изменяется, – и тогда эта мысль произвела на него сильное впечатление.
– Анетта хотела родить ребенка, она тебя любила. А ты?
Старомодный тип, подумал Балчев.
– Я знаю, что нехорошо возводить поклеп на мертвых. Но я, майор, не был уверен в ее чувствах, Анетта мне не намекала о ребенке, она не ожидала такого поворота событий – я, разумеется, тоже. И когда стряслась беда…
– Беда?
– Ну хорошо… случайность произошла. Зачем опять повторять, что у нас не было такого намерения, а она вдруг стала настаивать на этом ребенке.
– Ты хочешь сказать, что она рассчитывала выгодно выйти замуж?
– Я замечал в ней что-то подобное, и это меня отталкивало. Понимаешь, это было интуитивное ощущение, строившееся на мелочах.
– Можешь припомнить что-нибудь конкретное?
Балчев поморщился.
– Сейчас расскажу – было это ночью, она прошептала мне на ухо: Симо, а не отправиться ли нам в субботу в горы, кстати прихватим одну мою подружку?.. Я сразу не сообразил, в чем дело, и спросил, почему не вдвоем, а с какой-то подружкой – это было уже после развода. Она же в ответ: а что в этом плохого, ты ведь не любишь играть в прятки?.. Тут я понял, что к чему, – Анетта переходила в атаку…
– И что ты ей ответил?
– Что я ответил? Слишком уж я беззаботен для игры в прятки, у меня душа нараспашку. Так и сказал, а она навалилась, и все пошло колесом… – они переглянулись. – Ты спросишь, как она обвела вокруг пальца? Ох майор, Анетта была коварной женщиной – чувственной, страстной, но и опыта ей было не занимать.
– В сексе?
– Именно. Но послушай, что было потом… В самый разгар она виртуозно отпрыгнула, как тигрица, свилась в клубок и прошипела: мы, женщины, нужны только для постели, не так ли, товарищ директор? На большее не пригодны… И повернулась ко мне спиной, – они снова переглянулись. Станчев ждал еще информации, и Балчев заметил про себя, что следователь – малый не промах. – Я, раздосадованный, отвернулся, что-то во мне оборвалось, потом расслабился и уснул. Сейчас внимание – кошечка подстерегала меня, она выждала, пока я погружусь в сон, и мигом вскочила на меня, я даже не успел опомниться… Думаю, что именно тогда…
– Что тогда, Балчев?
Симеон долил в рюмки.
– Может быть, именно в ту ночь она зачала, в суматохе.
– Странное определение.
– Что в нем странного, майор?
– Что близость с женщиной ты называешь суматохой. Явно, ты ее не любил.
– Не совсем так – я увлекся. Анетта то швыряла меня на седьмое небо, то шмякала о землю, бывали сумасшедшие ночи, может быть, самые дикие…
– Балчев, обрати внимание: именно в период этих диких ночей у тебя и появилась новая пассия, извини за термин. Это как можно объяснить?
И об этом ему известно, снова скрипнул зубами Симеон.
– Что было, то было, – пробормотал он. – Но поверь, я и сам никак не могу найти сносного объяснения.
– Я из верующих, – Станчев с ностальгией вспомнил недавний разговор с дочерью. – Что было потом?
– После аборта?
– После зачатия.
– Как тебе сказать… Она хотела оставить ребенка, это правда. Думаю, что она даже сильно переживала известное время. Но потом как ножом отрезала, и это был конец наших отношений.
– Ей было известно о сопернице?
– Вопросов не было, должно быть, не знала.
– Так почему же – отрезала?
– Поняла, что я не хочу ребенка.
– И заводить семью?
– Да, и семью. Ты прав.
– И пошла на это в порыве оскорбленной гордости и отчаяния, не так ли?
– В порыве оскорбленной гордости и отчаяния, хорошо сказано, но я еще добавлю – подчинившись трезвости взглядов. Анетта никогда не строила иллюзий, и это меня подсознательно отталкивало от нее – я это понял уже позднее.
– Муки совести?
– Называй, как хочешь, просто мне было не по себе. Чувствовал какую-то вину.
– Из-за ребенка?
– Ты этого ребенка слегка обожествляешь, майор. Да нет, просто по-человечески.
– А ведь в жилах этого ребенка текла и твоя кровь!
– В его – да, в ее – нет. Анетта оказалась не моей группы крови.
Важное изречение, отметил Станчев.
– Продолжай, я тебя слушаю. Балчев встал, чтобы поразмяться.
– Майор, я вижу, ты меня подозреваешь… Как тебе объяснить, как тебе втемяшить, что у меня и мысли не было об убийстве? Я курицу зарезать не могу, никогда, даже во сне, меня и кошмары такие не навещают, слава богу… Уж если на то пошло, я ведь сам могу стать жертвой – да-да, по невниманию, рассеянности, из-за слабой самозащиты – как угодно, и это может случиться в любой день, но я, – Симеон уперся указательным пальцем себе в грудь, – я сам не способен на подобное, нет у меня этого в генах!
Станчев стоически слушал.
– Вижу, что не веришь. Вижу – и кипячусь от бессильной ярости… Хорошо, давай подумаем вместе, как товарищи, как люди, как коммунисты, если угодно. Я не могу понять и никогда не пойму – зачем?.. Нет, и вправду, зачем мне было посягать на жизнь Анетты и ставить себя под удар? А, Станчев? Нет у меня причин, мотивов нет, интереса, ничего нет. Если завтра мне накинут петлю на шею и спросят, ты меня спросишь: скажи нам всю правду, и тебя помилуют! – мне нечего будет сказать, и придется раскачиваться на виселице – хоть это ты можешь понять?
Следователь молчал.
– Мы расстались, она сделала аборт, ничего мне не сообщив. Помню ее взгляд перед расставанием – потухший, лишь в глубине тлел маленький уголек, как будто вспыхивая от ветерка, – не просто было выдержать такой взгляд… Да, Анетта как-то ушла в себя, не повышала голоса, не говорила лишних слов, не проклинала меня… Прощай, Симо, сказала и отвернулась… Поверь, я редко чувствовал себя таким ничтожеством, но, как ты знаешь, время – лучший лекарь… Позднее я узнал, что аборт прошел успешно…
– От кого, от Ваневой?
– От нее. Потом она мне сказала, что Анетта полностью оправилась от пережитого, – у меня на душе полегчало, я даже восхитился ею: она оказалась сильным человеком, несмотря ни на что.
– А ее новая работа? Такая гордячка – вдруг согласилась на ходатайство с твоей стороны?
