Эллери Квин - Алые буквы
— Никого нет, — сообщила она, не поднимая головы.
— Нет, есть, — сурово возразил Эллери. — Вы и я, и если вы будете говорить откровенно, дальше меня это не пойдет.
— Что «это»? — осведомилась уборщица.
— Разве вы не знаете, мамаша, что за сделанное вами можно отправиться в тюрьму?
— Да ничего я не делала! — завопила старуха.
— Вот как? — И Эллери ткнул ей в нос фотографию Вэна Харрисона.
Старуха побледнела.
— Он сказал, что никто никогда не узнает…
— Вот именно. Вы достали их для него, верно?
Она посмотрела ему в глаза:
— Вы коп?
Эллери усмехнулся.
— Я похож на копа?
— Вы не расскажете управляющему?
— Не стану тратить на это время.
— Этот человек хорошо заплатил мне, чтобы я держала рот на замке…
— Значит, чтобы открыть его, придется заплатить еще больше… — И Эллери достал из бумажника банкноту.
— Я бедная женщина, — промолвила старая леди, не сводя глаз с купюры в руке Эллери, — а ведь это двадцатка, верно? Ладно, слушайте. Этот красивый джентльмен заявился сюда однажды после рабочего дня, как вы, и пообещал хорошо меня отблагодарить, если я раздобуду для него несколько конвертов из офисов на моих этажах — восьмом, девятом и десятом. Я ему сказала, что мы не сговоримся, так как это нечестно, а он возразил: «Что тут нечестного? Вы ведь слышали о людях, которые собирают марки или спичечные этикетки, а я собираю деловые конверты. Я хожу по всему городу и заключаю сделки с уборщицами, которым не помешают несколько лишних долларов, вместо того чтобы беспокоить бизнесменов, не слишком-то любящих таких посетителей». Ну, в общем, я принесла ему пачку конвертов из разных фирм на трех этажах, а он дал мне десять долларов и ушел. Больше я его не видела. Это чистая правда, мистер. Надеюсь, у меня не будет неприятностей с управляющим? Я ведь никакого вреда не причинила — просто дала ему пачку паршивых конвертов. Могу я взять эту двадцатку?
— Мальчишка из «Тупика»[28] — это явно про меня, — вздохнул Эллери. Он вручил купюру старой уборщице, приподнял шляпу и удалился.
Третье письмо пришло в следующую среду в конверте бухгалтерской фирмы на десятом этаже. Адрес и сообщение на белой бумаге были отпечатаны на машинке с красной лентой. Текст гласил:
«Четверг, 8.30 вечера, C».
Этот триумф логики утешал Эллери до следующего вечера, когда он выслеживал Марту почти по тому же маршруту, что и десятью днями ранее. На сей раз ее такси проехало дальше на юг по Бауэри, мимо въезда с Канал-стрит на Манхэттенский мост, и свернуло в тесный азиатский мир Мотт-стрит.
Машина остановилась у дома номер 45, и Марта исчезла в китайском ресторане.
Итак, «C» означало «Чайна-таун» или «Китайский ресторан», и больше не было оснований сомневаться в ортодоксальной последовательности алфавита в коде Харрисона.
Но это казалось важным открытием лишь на первый взгляд. При анализе выяснилось, что оно не ведет никуда.
Скверно было на душе у Эллери, когда он после необходимого интервала вошел в ресторан и занял столик на достаточном расстоянии от Марты и Харрисона, чтобы видеть и не быть увиденным. Все это выглядело абсолютно бессмысленным. Что он делает в Чайна-тауне, шпионя за двумя людьми, являющимися лакомыми кусочками для первых полос бульварных газет? Без всякого аппетита поглощая лот-фон-каре-нгоу-юк, оказавшийся на поверку говядиной с перцем и помидорами, Эллери продолжал следить за любовниками исключительно из чувства долга, не зная толком, в чем этот долг состоит.
Но внезапно он увидел нечто, сразу прервавшее эти мрачные размышления.
Эллери думал, что они держат друг друга за руки — по крайней мере, так это выглядело со стороны. Но когда появился официант, держащий поднос с чашками, от которых шел пар, их руки разделились, и Эллери увидел, что Харрисон сжимает какой-то предмет, переданный ему Мартой.
Это был маленький пакетик, и актер, оглядевшись вокруг, спрятал его в карман.
D
— Нет, — сказал Эллери, осторожно обводя Никки вокруг женщины в норковом манто, державшей на поводке скотч-терьера, который задумчиво разглядывал его ногу. — Пакет был завернут в бумагу — при электрическом освещении я не смог толком разобрать цвет — и имел размер около трех на шесть дюймов, а толщину около полдюйма.
— Буклет? — Никки остановилась, прислонившись к стене жилого дома. Была безлунная ночь — с реки доносились печальные звуки. Никки казалось, что все вокруг плывет — и люди, и звуки, и даже ее мысли.
— Размер вроде не тот. В чем дело, Никки?
— Я чувствую себя как под анестезией. Все кругом плавает. Я даже не помню, какой сегодня день.
— Это от перенапряжения. Никки, вы не можете продолжать вести подобный образ жизни. Вы сломаетесь. Почему бы не бросить все, как приятную попытку?
— Нет, — машинально отозвалась Никки и попросила сигарету.
Эллери нахмурился, зажигая для нее спичку. Он прежде не знал такую Никки. Девушка была неподвижна, как стена, к которой она прислонялась. Его интересовало, что сказала бы Марта, в какую пропасть стыда и угрызений совести она бы рухнула, если бы знала всю степень преданности Никки. Но Эллери понимал, что не может объяснить это никому в мире, а более всего Марте. Такое качество подобно слепой вере — его нельзя выразить словами. Ему внезапно пришло в голову, что Никки очень рано потеряла мать и никогда не имела сестры.
Он вздохнул.
— Полагаю, вы не замечали в квартире предмета подобного размера?
— Марта не стала бы оставлять его на виду, Эллери.
— Я бы счел это простым подарком, если бы Харрисон не выглядел так странно, когда прятал пакет в карман. Он делал это словно исподтишка. Это не в его характере — хотя, может быть, совсем наоборот. Имея дело с таким человеком, как Харрисон, приходится сдирать несколько слоев засохшего грима, пока доберешься до кожи… Мне показалось, что Марта при этом испытывала облегчение — как будто избавилась от тяжкого бремени. Не понимаю!
— А куда они пошли потом? — без особого интереса спросила Никки. — Марта вернулась только в половине двенадцатого.
— Никуда. Около десяти они вышли из китайского ресторана, сели в такси, и он высадил ее на углу Лексингтон-авеню и Сорок второй улицы. Марта взяла другое такси и поехала прямо домой. Как она объяснила свое отсутствие?
— Марта предупредила, что вечером пойдет в мюзик-холл на новый фильм Стэнли Крамера,[29] чтобы посмотреть неизвестную молодую актрису, которую она наметила на роль в пьесе Гринспан.
— Это риск, — пробормотал Эллери. — Предположим, Дерк спросил бы ее о фильме? Марта стала неосторожной.
— Нет, — возразила Никки. — Дерк не знает, что она уже видела эту картину на частном просмотре две недели тому назад.
— А-а, — протянул Эллери.
— Уже поздно, — сказала Никки. — Мне лучше вернуться.
Они медленно двинулись по тротуару.
— Насчет этого буклета… — заговорил Эллери.
— Я перерыла всю квартиру в его поисках. Проверила в ночном столике Марты, в ее секретере, туалетном столе, ящиках бюро, шляпных коробках, на верхней полке гардероба, даже в шкафу с постельным бельем и под матрасом. Всюду, где Дерк не может на него наткнуться. Я даже… дважды обыскала ее сумочку.
— Невероятно! — воскликнул Эллери. — Ведь Марта должна обращаться к буклету каждый раз, когда получает зашифрованное сообщение. Если только она не держит в памяти все закодированные места, что едва ли возможно. Вы догадались проследить за ней в те утра, когда приходили письма?
— Конечно, но я ведь не могла идти за ней в спальню, когда она закрывала дверь. Или в ванную.
— В самом деле. — Помолчав, Эллери заявил: — Никки, я должен проникнуть в квартиру.
Никки остановилась.
— Квартиру нужно обыскивать, пока мы не найдем буклет. Зная заранее, где они должны встретиться в указанное время, мы сумеем… одним словом, это может оказаться крайне важным. Кодовая книжка наверняка где-то в квартире — не могу себе представить, чтобы Марта рисковала, постоянно таская ее с собой. В какой из ближайших вечеров их обоих точно не будет дома?
— В эту субботу. Они собираются на вечеринку к Бойлендам в Скардейле.
— А они не могут ускользнуть оттуда раньше времени?
— Туда они поедут вместе с Сарой и Джимом Уайнгардами — на машине Джима. Значит, их обратная поездка более-менее зависит от Уайнгардов. А вы ведь знаете Джима — он всегда уходит последним.
— Отлично, — сказал Эллери. — Но будем действовать по-умному. Я приду — если они не будут возражать, — чтобы посоветоваться с вами по поводу одной рукописи, присланной в «Журнал тайн Эллери Квина». Тогда меня смогут обвинить только в эксплуатации. Спокойной ночи, Никки.
