Эллери Квин - Происхождение зла
ЕГО ПАРТНЕРА НИКТО НЕ УБИВАЛ
«Заявив, что его жизни никто не угрожает, состоятельный лос-анджелесский оптовый торговец драгоценными камнями Роджер Прайам не допустил нынче утром в свой уединенный дом над «Голливудской чашей» журналистов, до которых дошел слух о замысле убийства, жертвой которого он должен стать и которое предположительно унесло жизнь его делового партнера Леандра Хилла на прошлой неделе…»
Видимо, мистер Прайам, выставив репортеров, сделал краткое заявление через своего секретаря Альфреда Уоллеса, повторив, что никакой угрозы не получал, и добавив, что причина смерти Хилла указана в «официальном заключении».
Детективы из голливудского отделения лос-анджелесского полицейского управления признали, что в то утро дочь Хилла Лорел заявила, будто ее отец был «до смерти испуган», но не нашли никаких доказательств, подтверждающих «фантастическое», по их словам, утверждение.
Мисс Хилл, отвечая на вопросы у себя дома по соседству с усадьбой Прайама, сказала: «Если Роджеру Прайаму хочется спрятать голову в песок, это его дело», тогда как у нее «есть все основания думать», что некий «старый враг» приговорил ее отца и Прайама к смерти.
История завершалась напоминанием, что «мистер Прайам является отчимом двадцатитрехлетнего Кроува Макгоуэна, привлекшего к себе недавно внимание прессы тем, что в ожидании конца света в атомный век сбросил с себя одежду и поселился в доме на дереве в поместье отчима».
Отметив про себя, что лос-анджелесская журналистика придерживается привычных стандартов, Эллери направился к телефону и позвонил в дом Хилла.
— Лорел? Не думал, что вы сегодня сами будете подходить к телефону.
— Мне скрывать нечего, — ответила девушка с легким ударением на местоимении. Тон холодный, очень холодный.
— Один вопрос. Вы шепнули газетчикам насчет Прайама?
— Нет.
— Можете перекреститься?
— Я сказала, нет! — Решительный щелчок.
Любопытно. Эллери ломал голову во время завтрака, который миссис Уильямс с явным неодобрением упорно именовала полдником. Только допил вторую чашку кофе, как вошел Китc с газетой в кармане.
— Я надеялся, что вы заскочите. — Миссис Уильямс поставила другой прибор. — Спасибо, миссис Уильямс, дальше я сам справлюсь… Не зная, что куда просочится, не рискнул вам звонить. Пока держусь в сторонке.
— Значит, не вы бросили кискам рыбку? — спросил Китc. — Спасибо. Без сливок и без сахара.
— Нет, конечно. Думал, уж не вы ли?
— Не я. Видимо, девчонка Хилл.
— Нет, я спрашивал.
— Странно.
— Очень. Как были получены сведения?
— В городское отделение позвонили по телефону. Голос глухой, искаженный, засечь не удалось.
— Мужской, женский?
— Говорят, мужской, однако неестественный, необычно высокий… возможно, и женский. В городе столько актеров шатается, ничего не разберешь. — Китc автоматически чиркнул спичкой, потом тряхнул головой и бросил ее в пепельницу. — Знаете, мистер Квин, — сказал он, хмурясь на сигарету, — если тут есть хоть какая-то связь, слух, возможно, пустил… Понимаю, что дико звучит…
— Автор записки? Я сам об этом думал, лейтенант.
— Скажем, чтобы оказать давление.
— Завязать с Прайамом войну нервов.
— Если у него самого железные нервы. — Китc встал. — Ну, так мы ни к чему не придем.
— Есть что-нибудь насчет Хилла и Прайама?
— Пока нет. — Он медленно раздавил в пепельнице сигарету. — Кажется, задача трудней, чем я думал, мистер Квин. Еще до первой базы не добрался.
— Что мешает?
— Не знаю. Дайте еще несколько дней.
— А Уоллес?
— Непременно дам знать.
* * *Позже днем — 21-го, после шествия храмовников, — Эллери поднял голову от пишущей машинки, увидев под своим фасадным окном кремовый нос автомобиля Делии Прайам.
Нарочно заставил себя обождать, пока дверь откроет миссис Уильямс. Пригладил волосы.
— К вам голый мужчина, — доложила экономка. — Вы дома?
Макгоуэн оказался один, в лесном костюме — одной набедренной повязке, на сей раз пламенного цвета. Он вяло пожал руку Эллери, принял скотч со льдом, уселся на диван, забросил на подоконник босые голые ноги.
— Мне показалось, я узнал машину, — заметил хозяин.
— Автомобиль мамин, мой не заправлен. Я вам помешал? — Гигант покосился на пишущую машинку. — Стучите? Мне надо с вами повидаться. — Он был чем-то обеспокоен.
— По какому поводу?
— Ну… думаю, может, вы из-за денег не решаетесь браться за дело…
— Правда?
— Слушайте, я ведь могу добавить в котел, чтоб хватило.
— Хотите сказать, что вы тоже меня нанимаете, Мак?
— Угу. — Высказавшись, парень почувствовал облегчение. — По-моему… та самая записка, коробка, присланная Роджеру утром, когда старине Хиллу подбросили дохлого пса… Я хочу сказать, может, в конце концов, тут что-то есть, мистер Квин.
— Возможно. — Эллери с любопытством смотрел на него. — Почему это дело так вас интересует, что вы готовы платить за расследование?
— Да… Роджер ведь муж моей матери, правда?
— Очень трогательно. Когда вы успели полюбить друг друга?
Загорелая кожа Макгоуэна приобрела цвет красного дерева.
— То есть… Правда, мы с Роджером никогда не ладили. Он вечно пытается мною командовать, как и всеми прочими. Но намерения у него добрые, и…
— И поэтому, — улыбнулся Эллери, — вы носите фамилию Макгроув, а не Прайам.
Кроув рассмеялся:
— Правда, терпеть не могу ленивую задницу. Мы вечно грыземся, как пара бешеных собак. Когда Делия за него вышла, не пожелал меня официально усыновить, чтобы я от него постоянно зависел. Я его еще мальчишкой возненавидел. Предпочел отцовскую фамилию, отказался брать деньги у Роджера. Никакого геройства — я получаю небольшой доход с трастового фонда, завещанного отцом. Можете себе представить, как к этому относится мистер Прайам. — Он опять рассмеялся, после чего закончил неубедительно: — Кажется, я повзрослел за последние годы. Терплю ради матери. Вот именно, — Мак слегка просветлел, — ради мамы. Поэтому хочу разобраться до донышка. Понимаете, мистер Квин?
— Ваша мать любит Прайама?
— Она же за ним замужем…
— Бросьте, Мак. Я вам уже признался на дереве, что ваша мать обратилась к моим услугам. Не говоря о Лорел. В чем дело?
Макгоуэн разозлился:
— Какая разница, в чем? Я делаю честное предложение. Хочу только решить проклятую проблему. Назовите цену и кончим на этом!
— Как говорится в учебниках, Мак, — сказал Эллери, — дам знать. Максимум, что могу сделать.
— Чего ждете?
— Второго предупреждения. Если замысел продуман и рассчитан, будет второе предупреждение, и до тех пор ничего нельзя сделать. Вы с матерью лучше присматривайте за упершимся Прайамом, пока я буду думать.
— Чего ждать? — спросил юноша. — Другой загадочной коробки?
— Не имею понятия. Но что бы это ни было — посылка, происшествие, любое событие, даже самое тривиальное, глупое, — немедленно сообщите мне. Сами или, — добавил он, подумав, — мать попросите.
* * *Зазвонил телефон. Эллери открыл глаза, сообразив, что звонок не первый.
Сощурился на свету, глядя на часы.
Тридцать пять минут пятого. Лег не раньше половины второго.
— Алло, — пробормотал он.
— Мистер Квин?
Делия Прайам.
Эллери сразу проснулся.
— Мой сын Кроув велел вам позвонить в случае… — Голос далекий, испуганный.
— Что? Что случилось?
— Возможно, ничего. Вы наказали Кроуву…
— Делия, в чем дело?
— Роджеру плохо. Доктор Волюта здесь. Говорит, пищевое отравление трупным ядом. Но…
— Сейчас буду!
* * *Доктор Волюта представлял собой неприятного с первого взгляда нерасторопного мужчину с двойным подбородком, мутными глазами, зачесанными назад темными волосами с проседью. Ярко-синий пиджак яхтсмена поверх шелковой желтой рубашки, на ногах матерчатые тапки. Эллери дважды мысленно назвал его капитаном Блаем.[15] Не удивился бы, если б домашний врач Прайама со своей стороны счел его, в импровизированном костюме из грязных белых лосин и свитера с высоким воротом, мистером Христианом.[16]
— Ваша беда в том, — заявил доктор Волюта, соскребая в пробирку безобразную грязь с запачканных простыней, — что убийство вас поистине радует. Иначе не подозревали бы отравления в каждом расстройстве желудка.
— Ничего себе расстройство, — проворчал Эллери. — Пробка вон там над раковиной, доктор.
— Спасибо. Прайам — глупый боров. Чересчур много ест даже для здорового человека. Его пищеварительная система сама по себе представляет медицинскую проблему. Сколько лет я его предупреждаю, чтоб не ел на ночь, особенно копченую рыбу.
