Жорж Сименон - Преступление в Голландии
Комиссар остался с Жаном Дюкло, низко склонившимся над тарелкой.
— Вы не посоветовали ему, в качестве соучастника, сунуть мне незаметно несколько флоринов?
Мегрэ говорил мягко, без язвительности. Дюкло поднял голову, открыл было рот, чтобы возразить.
— Тихо! У нас нет времени для споров. Это же вы рекомендовали ему устроить шикарный обед с вином. Вы сказали ему, что именно так во Франции ломают сопротивление чиновников… Тихо, кому сказал?.. И я растаю.
— Клянусь…
Мегрэ раскурил трубку, повернулся к Пейпекампу. Тот возвратился из телефонной кабины и, подойдя к столу, сконфуженно пробормотал:
— Позвольте предложить вам рюмочку коньяка. Здесь он неплохой.
— Позвольте это сделать мне. Только не сочтите за труд попросить хозяйку принести нам бутылочку старого доброго коньяка и дегустационные рюмки.
Однако г-жа Ван Хасселт принесла обыкновенные маленькие рюмочки. Комиссар встал, подошел к полке, взял другие и наполнил их до краев.
— За голландскую полицию! — провозгласил он.
Пейпекамп не осмелился протестовать. Коньяк был настолько крепкий, что у него выступили слезы на глазах. Но кровожадный комиссар, улыбаясь, без всякого перерыва поднял рюмку:
— За нашу полицию! Когда Баренс будет у вас?
— Через полчаса. Сигару?
— Спасибо, предпочитаю трубку.
Мегрэ снова наполнил рюмки и так властно, что ни Пейпекамп, ни Дюкло не посмели отказаться.
— Прекрасный день, — повторил он несколько раз. — Возможно, я ошибаюсь, но думаю, сегодня вечером убийца несчастного Попинги будет арестован.
— Если, конечно, он не плывет сейчас по волнам Балтийского моря, — возразил Пейпекамп.
— Вы полагаете, он так далеко?
Дюкло поднял бледное лицо.
— Это намек, комиссар? — резко спросил он.
— Какой намек?
— Вы, кажется, утверждаете, что если убийца не далеко, значит, он может быть совсем близко.
— Что за фантазии, профессор!
Обстановка накалилась до предела. И все из-за двух рюмочек коньяка. Пейпекамп был красен как рак, глаза его блестели. У Дюкло, напротив, опьянение проявилось в мертвенной бледности.
— По последней, господа, и пойдем допрашивать беднягу Баренса.
Бутылка стояла на столе. Каждый раз, когда Мегрэ наливал, г-жа Ван Хасселт слюнила кончик карандаша и отмечала в книге выпитое.
Выйдя из гостиницы, они окунулись в тяжелую атмосферу жары и тишины. Судно Остинга стояло на своем месте. Пейпекамп держался более напряженно, чем обычно.
Полицейский участок находился недалеко, метрах в трехстах. Вдоль пустынных улиц тянулись ряды лавочек, чистых и заваленных товарами, как на Всемирной выставке перед открытием.
— Найти матроса просто невозможно, — говорил Пейпекамп. — Но хорошо уже то, что убийца известен, — никого больше не надо подозревать. Я подготовлю донесение, чтобы господина Дюкло, вашего соотечественника, освободили из-под надзора.
Не вполне уверенным шагом он вошел в отделение местной полиции, наталкиваясь на мебель, добрался до кабинета и плюхнулся на стул.
Он не был пьян, но алкоголь лишил его той мягкости, той учтивости, которая характеризует голландцев. Непринужденным жестом инспектор нажал кнопку звонка. Откинувшись на спинку стула, он отдал полицейскому распоряжение ввести Корнелиуса.
Пейпекамп встретил его с преувеличенным радушием, но молодой человек, войдя в кабинет и увидев там Мегрэ, казалось, потерял почву под ногами.
— Комиссар хочет задать вам несколько вопросов, — сказал по-французски Пейпекамп.
Мегрэ не торопился. Дымя трубкой, он ходил взад-вперед.
— Дорогой Баренс, что вам рассказал Бас вчера вечером?
Словно встревоженная птица, тот покрутил по сторонам головой на тоненькой шейке.
— Я… я думаю…
— Ладно, я помогу вам… Ваш отец живет в Индонезии.
И он будет весьма огорчен, если с вами что-нибудь случится — скажем, неприятности, ну, я не знаю что. Так вот, за ложные показания в деле, подобном этому, полагается несколько месяцев тюрьмы.
Корнелиус задыхался. Он боялся пошевелиться, боялся поднять глаза.
— Сознайтесь, что вчера на берегу Амстердипа вас ждал Остинг, что он научил вас, как отвечать полиции. Сознайтесь, что вы никогда не видели высокого тощего человека около дома Попингов.
— Я…
Нет! Корнелиус не мог больше упорствовать и разрыдался. Он сдался.
Мегрэ посмотрел сначала на Жана Дюкло, потом на Пейпекампа тяжелым непроницаемым взглядом; из-за этого взгляда, неподвижного и казавшегося пустым, некоторые принимали его за слабоумного.
— Вы считаете… — заикнулся инспектор.
— Судите сами.
Молодой человек, совсем худенький в офицерской форме, высморкался, сжал зубы, сдерживая рыдания, и наконец пробормотал:
— Я ничего не сделал…
Пока он успокаивался, все молча на него смотрели.
— Хватит, — отрубил Мегрэ. — Я не сказал, что вы что-то сделали.. Остинг уговорил вас, и теперь вы утверждаете, что видели иностранца недалеко от дома, и он же намекнул, что это единственное средство кого-то спасти. Кого?
— Клянусь памятью матери, он не называл имен. Я не знаю… Лучше умереть…
— Черт возьми! В восемнадцать лет всегда хочется умереть. У вас больше нет вопросов, господин Пейпекамп?
Тот пожал плечами, показывая, что ничего не понимает.
— Можете идти, приятель.
— Бетье здесь ни при чем, вы знаете.
— Вполне возможно. Вам пора присоединиться к товарищам по училищу.
И он подтолкнул его к дверям, ворча:
— Где другой? Остинг пришел? Жаль, что он не понимает по-французски.
Прозвенел звонок, и полицейский ввел Баса, который держал в руке новую фуражку и потухшую трубку.
Бас бросил на Мегрэ один-единственный, но полный упрека взгляд. Потом он подошел к столу инспектора, поздоровался с ним.
— Спросите его, где он был в то время, когда убили Попишу?
Инспектор перевел. Остинг разразился длинной речью.
Ничего не понимая, Мегрэ оборвал его на полуслове:
— Стоп! Остановите его! Короче, в двух словах.
Пейпекамп перевел. Снова укоризненный взгляд и быстрый ответ:
— Он был на борту своего судна.
— Неправда!
Мегрэ все время ходил, заложив руки за спину.
— Что он скажет на это?
— Пусть поклянется!
— Хорошо. В таком случае, кто украл у него фуражку?
Пейпекамп был удивительно послушен. Справедливости ради следует признать: Мегрэ производил сильное впечатление.
— И что же?
— Он был в каюте. Занимался бухгалтерией. Видел в иллюминатор чьи-то ноги на палубе, матросские брюки.
— Он преследовал мужчину?
Остинг помолчал, прикрыв глаза, пощелкал пальцами и наконец быстро заговорил.
— Что он сказал?
— Что говорит правду. Он хорошо понимает, как важно установить его невиновность. Когда он поднялся на палубу, матрос уже уходил. Он пошел за ним следом, на расстоянии. Они шли по Амстердипу почти до самого дома Попингов. Там матрос спрятался. Заинтригованный Остинг тоже спрятался и стал ждать.
— Он слышал выстрел два часа спустя?
— Да, но ему не удалось поймать убегавшего мужчину.
— Он видел, как этот человек вошел в дом?
— По крайней мере, в сад. Он предполагает, что тот поднялся на второй этаж по водосточной трубе.
Мегрэ улыбался странной блаженной улыбкой человека с хорошим пищеварением.
— Он узнал бы мужчину?
Перевод. Бас пожал плечами.
— Он не уверен.
— Он видел Баренса, следившего за Бетье и преподавателем?
— Да.
— Но из боязни, что его обвинят, а с другой стороны, из желания вывести полицию на правильный след, он поручил Корнелиусу говорить за него.
— Именно это он и утверждает. Ему нельзя верить, согласны? Он виновен.
Жан Дюкло проявлял признаки нетерпения. Остинг же был спокоен как человек, готовый ко всему. Он что-то сказал, и инспектор сразу перевел.
— Он говорит, хотите верьте, хотите нет, но Попинга был его другом и благодетелем.
— Что вы собираетесь с ним делать?
— Отдать в руки правосудия. Он сознался, что был там.
Под воздействием коньяка голос Пейпекампа звучал громче обычного, жесты были резкими и решения носили соответствующий характер. Он хотел проявить категоричность перед иностранным коллегой, пытаясь спасти как свою личную репутацию, так и репутацию своей страны.
Приняв серьезный вид, он снова нажал кнопку.
Тотчас вошел полицейский. Постукивая по столу разрезным ножом, Пейпекамп приказал:
— Уведите этого человека — он задержан. Я вызову его позже.
Сказано было по-голландски, но достаточно красноречивый тон позволял понять смысл.
Инспектор встал.
— Я закончу расследование дела и не забуду подчеркнуть вашу роль. Разумеется, ваш соотечественник свободен.
Он и не догадывался, что Мегрэ, наблюдая за его жестикуляцией, за его горящими глазами, думал: «Через несколько часов, старина, когда успокоишься, ты горько пожалеешь о содеянном!..»
