Батья Гур - Убийство в кибуце
Жак относился к тем холостякам, про похождения которых в семьях складываются мифы. Сам он никогда не хвастался этим, но на любое семейное торжество всегда приходил с новой избранницей. Когда он ее представлял семейству, то складывалось впечатление, будто только ее он удостаивал такой чести. Это от него Михаэль научился нависать над женщиной и заглядывать ей в глаза так, что женское сердце неизменно таяло. Всякий раз, когда Михаэль затевал новую интрижку, в ушах у него всегда звучали поучения Жака на этот счет. Больше всего дядюшке нравилась фраза, услышанная им однажды от какого-то юмориста: «Будь мужчиной — унизь себя сам! Если ты, Михаэль, будешь следовать этому совету, — добавлял он, — то никогда не совершишь ошибок. С такими глазами, стройным телом и выразительным ртом, доставшимся тебе от отца, ты далеко пойдешь, если научишься унижать себя сам — но не слишком». На последнем слове Жак разражался безудержным смехом, который, как сейчас решил Михаэль, был совершенно не похож на смех Махлуфа — ведь в глазах Леви никогда не появлялись озорные огоньки и он ни разу не позволил себе просто посмеяться. Объясняя эту фразу, Жак не раз говорил Михаэлю, что «унижать себя — это всего лишь не относиться к себе слишком серьезно».
Жак тоже носил золотой перстень на мизинце правой руки и крутил его, когда делал Михаэлю очередное внушение. Отец Михаэля умер, когда он был еще ребенком, и матери приходилось порой приглашать своего брата, чтобы тот вместо отца проводил с сыном воспитательную работу. Например, когда он подолгу отказывался есть после смерти отца, или когда хотел поступить в интернат в Иерусалиме, или когда исчез из дома на двое суток и объявился аж в Эйлате.
Жак умер через год после того, как Михаэль развелся. Пока он был женат, они встречались с Жаком раз в месяц, выбрав для своих встреч рыбный ресторанчик, в котором Жак был постоянным посетителем. Жак никогда не критиковал Ниру и относился с должным уважением к ее родителям, Юзеку и Феле. При первой же встрече ему удалось растопить сердце Фелы, воздав должное ее фаршированной рыбе и попросив добавку компота, которым она очень гордилась. Но окончательно покорило сердца Юзека и Фелы, которые поначалу с недоверием отнеслись к своему зятю, то, что Жак был легок в общении, никогда не смущался и отличался изысканными манерами. Появившись в их доме в первый раз, он вел себя за столом так, как будто бывал неоднократно в домах богатых ювелиров польского происхождения. Когда Жак появился у Михаэля и Ниры по случаю рождения Иувала на четвертом месяце их семейной жизни, Михаэль увидел, что Жак относится к его жене с удивительной нежностью. Только Жак мог заставить Ниру улыбаться от счастья и даже залиться румянцем. Он постоянно с ней флиртовал, не теряя при этом такта, никогда не приходил в дом без цветов и вообще любил у них бывать.
Жак жил в холостяцкой квартирке в самом центре Тель-Авива, откуда и совершал свои тайные набеги. Мать Михаэля боялась за его жизнь, поскольку он начал жить один, когда ему было всего шестнадцать. И даже сегодня, когда уже прошло столько лет после ее смерти, ему все слышались ее причитания по поводу «маленького братика, у которого даже жены нет, чтобы о нем заботиться». Михаэль любил своего дядю и гордился им.
Иувалу было семь, когда Жак умер, и в минуты необъяснимой грусти он просил отца рассказать что-нибудь о дяде Жаке, брал семейный альбом и радостно кричал: «Вот дядя Жак катается на лыжах с горы Хермон, а вот он занимается виндсерфингом, а вот…» Расчувствовавшись, ребенок позволял себе даже всплакнуть.
Однажды, когда Иувалу было уже четырнадцать и зашел разговор о дедушке Юзеке, он сказал:
— Дедушка ни разу не отозвался плохо о дяде Жаке, но и не горевал особо, когда говорил о нем. Даже улыбался. — Иувал вздохнул и стал рассматривать черно-белую фотографию Михаэля, сидевшего на крутом мотоцикле, обняв за талию дядю Жака и расплывшись в широкой улыбке. — Жаль, что он умер, — добавил Иувал. — Я видел тебя таким счастливым только с ним.
— Я действительно любил его, — сказал Михаэль сыну, — но я и тебя люблю не меньше. — И конец этой фразы, произнесенной на одном дыхании, прозвучал как извинение.
Жак был единственным, кто не посмеивался над тем, как Михаэль пытался опекать Иувала. На второй день после рождения Иувала Жак явился с огромным плюшевым мишкой. «Да, на ребенка я так и не решился, — тихо прошептал Жак Михаэлю, когда они стояли, склонившись над колыбелькой. — Смелости у меня на это не хватило. Так и не пойму, как вы будете за ним смотреть? Это же просто чудо! — И Жак притронулся к высунувшейся из-под одеяла ножке ребенка. — Береги его!» — И с этими словами он вышел из квартиры.
Сейчас, глядя на напрягшиеся руки Махлуфа Леви, Михаэль слышал нежность в его голосе и решил, что схожесть между этим полицейским и дядей, скорее, надуманна. Жак был единственным человеком, который поддержал его решение уйти из университета, отказаться от учебы в Кембридже, от блестящей научной карьеры, которую ему прочили все, лишь для того, чтобы ему после развода быть как можно больше с Иувалом. Жак и познакомил его с Шорером. «Мой лучший друг, — представил он его, — начальник следственного управления». С тех пор между ними установились особые отношения, маловероятные для людей, так отличающихся по званию. Коллеги относились к этому с завистью, а Михаэль знал, что за это ему нужно благодарить своего дядю Жака.
Когда несколько недель назад Михаэля перевели в «важняки» и ему пришлось из-за этого каждый день ездить в Петах-Тикву, он даже не мог представить, что первым делом, которое ему поручат в этой должности, станет убийство в кибуце. Когда ему впервые намекнули на то, что эта смерть может быть результатом убийства, он сначала даже не поверил:
— Разве в кибуцах кого-нибудь убивали?
Нахари нахмурился и ответил:
— Было два случая, но не такие, как сейчас. Одно убийство было не так давно — сумасшедший в припадке бешенства убил человека, а второе — еще в пятидесятых. Покушение на убийство. И там тоже: женщина свихнулась и хотела убить человека, который ей ничего не сделал плохого. Да, вот, можешь прочесть приговор. — И он передал Михаэлю ксерокопию судебного решения.
Михаэль стал читать про себя: «Жалоба на действия Генпрокуратуры и встречная жалоба, рассмотренные Верховным судом в заседании по рассмотрению апелляций по уголовным делам». В марте 1957 года суд в течение 10 дней рассматривал дело женщины, осужденной на 16 месяцев тюрьмы, и жалобу прокурора на мягкость наказания. Когда до Михаэля дошло, что перед ним дело тридцатилетней давности, он стал относиться к листочкам как к исторической реликвии. Через несколько минут он уже забыл про Нахари, углубившись в чтение приговора:
Заявитель, женщина, которая ранее была членом кибуца М., однажды вечером сидела в столовой кибуца. В это время в столовой находился только учитель А., остальные кибуцники еще не подошли. Когда учитель закончил обедать, к нему подошла заявительница и предложила шоколадный пудинг. Учитель А. был очень удивлен по нескольким причинам: во-первых, его удивило присутствие в столовой заявительницы, смена которой в столовой закончилась еще утром…
Его чтение прервал голос Нахари:
— Я не предполагал, что ты будешь читать все это сейчас. Можешь забрать документы с собой. Я просто хотел показать, что такие случаи в кибуцах уже были.
Михаэль свернул документы и сунул их в карман рубахи. Теперь он снова вернулся к размышлению об этих бумагах, тем более что Махлуф Леви говорил об обстоятельствах дела, которые были хорошо известны всем присутствующим.
— Пятого числа этого месяца, — начал Махлуф официальным тоном, — мы получили телефонный звонок из ашкелонского полицейского участка. Звонила доктор Гильбо, работающая в больнице Барзилая. На звонок ответил…
— Давай без этих подробностей, — нетерпеливо прервал его Нахари. — Переходи сразу к сути.
Лицо Леви вспыхнуло от этой явной грубости, и Михаэль еще раз ругнул себя за то, что в Леви он увидел что-то от дяди Жака.
— Пусть докладывает, как может, — сказал Шорер, стараясь предупредить выпад со стороны Махлуфа. — Ничего, если это займет на несколько минут дольше. Мы должны еще раз услышать все обстоятельства дела. — После этих слов он повернулся к докладчику: — Продолжай, как считаешь нужным, излагая все подробности. — В его голосе звучали хорошо знакомые Михаэлю начальственные нотки, которые тем не менее удивили его, поскольку появлялись всегда в самый неподходящий момент.
— Короче говоря, сержант Кохава Штраус и я отправились в больницу, и доктор Гильбо все нам обстоятельно рассказала. Им доставили тело сорокапятилетней Оснат Хорель, которая, вероятнее всего, умерла в результате реакции на введенный ей в кибуце пенициллин. Медсестра из кибуца привезла ее на «скорой помощи», когда она была уже мертва. Им нужно было только выяснить причину смерти. В реанимационной началась суматоха в надежде на то, что им удастся оживить женщину, но все оказалось напрасным. Доктор Гильбо — молодой, но хороший доктор, — уверенно произнес Махлуф Леви. — Мне уже несколько раз приходилось видеть ее в деле. — Он уже был готов сыпать фактами в подтверждение своей характеристики, но, встретившись взглядом с Нахари, быстро передумал. — Как бы там ни было, — продолжил он, — доктор объяснила родственникам и терапевту кибуца, что надлежит сделать вскрытие, для чего тело придется отправить в Институт судебной медицины в Абу-Кабир.
