Эрл Гарднер - Дело смеющейся гориллы

— У Эддикса были знакомые в Голливуде?

— Нет, в том-то и дело, что не было. Конечно, благодаря своему положению он вполне мог бы завязать там знакомства, но дело в том, что мистер Эддикс… Мне не очень хочется обсуждать моего бывшего хозяина, мистер Мейсон, но мистер Эддикс очень, очень необщителен. Я думаю, что на его образ жизни в сильнейшей степени повлияло… Ну, я полагаю, вам известно, что стряслось с ним?

— И что же с ним случилось?

— Он совершил убийство.

— Где?

— Где-то за границей. Кажется, в Австралии.

— Он был осужден?

— По-моему, да. Мне точно известно лишь то, что мистер Эддикс совершил убийство и что он был очень, очень привязан к своему брату, и, по-видимому, мистер Эддикс… ну, если вас интересует мое мнение… Он боится.

— Боится чего?

— Боится самого себя. Боится, что это своего рода семейное проклятие, что у него нечто вроде предрасположенности к убийству, как и у его брата. Я думаю, он пытался каким-то образом это выяснить.

— И поэтому он экспериментирует с обезьянами?

— Да, в основном с гориллами. Он говорит, что гориллы ближе всего к человеку по особенностям психики, что шимпанзе слишком дружелюбны и все такое, поэтому его интересуют именно гориллы.

— И он держит их в клетках?

— Конечно. И разумеется, клетки для них должны быть очень прочными, потому что…

— У них специальный дрессировщик?

— Несколько дрессировщиков и психолог, который…

— И где живут все эти люди? — спросил Мейсон. — Кто обслуживает их? Кто готовит им еду?

— Они живут у себя дома. А работают в полностью изолированном крыле здания, выходящем на другую улицу. Они приходят туда и уходят, когда им заблагорассудится. Им категорически запрещено выходить в парк, окружающий особняк. В главное здание они могут пройти по коридору, но только если их вызовут.

— Кто следит за гориллами ночью?

— Никто. Они заперты в надежных металлических клетках.

— А вдруг ночью случится пожар?

— Об этом даже подумать страшно. Если уж на то пошло, подумайте, что будет, если пожар случится днем. Нельзя же просто открыть клетку с гориллами и сказать: «А ну-ка, выходи отсюда!»

— Эти гориллы злые? — спросил Мейсон, прищурившись.

— По-моему, очень. Я баловала только одну, самую маленькую. Она любила меня. Некоторые из них хорошо относятся к людям, а некоторые не очень… Отдельные эксперименты проводились специально для того, чтобы довести их до помешательства. Их приучали брать пищу из ящика, только когда звенит звонок. В другое время они получали удар электричеством, если пытались открыть ящик. Затем дрессировщики меняли абсолютно все сигналы — они это как-то объясняли — что-то вроде потери ориентации. Мне это не нравилось. И Элен тоже.

— Ну ладно, — заключил Мейсон. — Как бы там ни было, но меня больше всего заинтересовало то, что вы сообщили о дневнике. Большое спасибо.

— Элен была очень скрытной, мистер Мейсон, — сказала миссис Кемптон. — У нее были огромные амбиции. Ради них она была готова все принести в жертву, и, разумеется, когда-то в прошлом у нее была несчастная любовь.

— Она вам об этом рассказывала?

— Боже милостивый, конечно нет. Да и не было никакой необходимости. Все и так было ясно как божий день.

— И в чем это выражалось?

— Она была, очевидно, безответно влюблена в кого-то, кто… ну, иногда у меня мелькала мысль, что это был некто из высших слоев общества, считавший, что она ему не пара. И Элен, похоже, посвятила всю свою жизнь, чтобы доказать ему, что она сама может добиться успеха в жизни, а единственное, в чем она действительно могла бы преуспеть, так это… ну, что-нибудь вроде съемок в кино. Она была действительно красива.

— Похоже, вы правы, — сказал Мейсон, — я видел несколько ее фотографий. Вы не знаете, кто ее снимал?

— Наверное, мистер Эддикс. Он постоянно всех щелкал, и в общем у него получались довольно приличные снимки.

— У него и на яхте был фотоаппарат?

— У него и на яхте были фотоаппараты, и дома у него были фотоаппараты, и где их только не было. У него множество камер самых разных марок.

— А вот насчет неудачной любви Элен — откуда у вас такая информация?

— Это же просто как дважды два. Она была симпатичной нормальной девушкой, но, похоже, не слишком стремилась бывать в обществе. Она работала, вела дневник, загорала. У нее даже была кварцевая лампа специально для сумрачных дождливых дней.

— И в этом заключалась вся ее жизнь?

— Да, и еще работа. Конечно, у нее не было определенных рабочих часов. Она всегда была наготове, на случай, если вдруг возникнет в ней необходимость, и, само собой разумеется, она сопровождала мистера Эддикса, куда бы тот ни отправлялся.

— И часто такое случалось?

— О да. У него на плите всегда грелось много утюгов. Случалось, что ему звонили по поводу его рудников или чего-нибудь еще и он срывался с места, бросая вещи в машину и тут же отправлялся — иногда вместе с Херши, иногда с Фэллоном, иногда один — ну, если, конечно, не считать Элен. Она сопровождала его во всех поездках.

— Позвольте напоследок задать вам еще один вопрос. Не кажется ли вам, что было нечто странное в обстоятельствах смерти Элен?

— Ну конечно же.

— Я имею в виду: не было ли у нас такого чувства, что она не могла покончить жизнь самоубийством?

— То есть что ее случайно смыло за борт?

— Я прошу вас ответить на мой вопрос, — настаивал Мейсон.

— Мистер Мейсон, — ответила она, — я никогда не говорю того, что могло бы поставить кого-то в затруднительное положение. Мне слишком хорошо известно, как начинают ползти слухи и как они могут отравить кому-нибудь всю жизнь, но… в общем, на месте полиции я бы так просто это дело не оставила.

— Почему?

— Потому что… ну, потому, что я уверена, я просто абсолютно уверена — Элен не могла покончить жизнь самоубийством, и я знаю, что кто-то взял ее дневник и выбросил за борт.

— Откуда вам это известно?

— Потому что ее дневник пропал, а я точно знаю, что он всегда был при ней.

— Откуда вы знаете, что он пропал?

— Мне пришлось впоследствии побывать в каюте Элен — чтобы прибрать там и собрать вещи для судебного исполнителя. Мы пришли туда вместе с ним и тщательно все осмотрели. Он положил всю ее одежду и личные вещи в одну коробку, а книги в другую.

— У нее не осталось родственников?

— Никто не смог ничего о ней разузнать — ну, откуда она и все такое.

— Натан Фэллон увернет, что он ее дальний родственник, — сказал Мейсон.

— Натан Фэллон? — удивленно воскликнула миссис Кемптон.

Мейсон кивнул.

— Да она его люто ненавидела. Он скорее родственник не ей, а тем обезьянам в клетках.

— А вам не показалось, что они, возможно, были знакомы еще до того, как она получила это место и…

— Вы хотите сказать, что она устроилась на это место благодаря ему?

— Ну, в общем, да.

— Боже мой, конечно же, нет, Она ненавидела Натана Фэллона.

— А вы как к нему относились?

— Я считаю, что никого нельзя ненавидеть.

— Но он вам не нравится?

— Разумеется, нет.

— Не пытался ли Фэллон ухаживать за…

— Не пытался ли он за ней ухаживать? Конечно, пытался. Поначалу он просто прилип к ней — пока она не поставила его на место самым решительным образом. Он один из тех, кто так и будет ходить кругами, стараясь случайно коснуться, задеть локтем, притиснуться поближе. Он сперва дотронется до вашей руки, потом потреплет по плечу, а затем примется хватать за коленки. При удобном случае он вас тут же обнимет — руки его не знают покоя. Он какой-то… сальный. Иногда хочется просто плюнуть ему в физиономию.

— Ну что ж, полагаю, я узнал от вас все, что хотел, — сказал Мейсон, — вы меня в высшей степени заинтересовали, рассказав об исчезнувшем дневнике.

— Ну, меня это тоже… очень удивило. Ведь не могла же она прыгнуть за борт вместе с ним.

— А еще что-нибудь удивило?

— Да.

— Что именно?

— Ну, в общем, — проговорила она, — тот важный документ, который она печатала для мистера Эддикса. Меня это очень удивило, и я часто размышляла, что с ним могло случиться.

— Что вы имеете в виду?

— Его не было у нее в каюте, и я не думаю, что Эддикс забрал его с собой, уходя. Конечно, он мог его взять, но я сомневаюсь в этом. Она, по-моему, должна была перепечатать его к следующему утру. Они отложили работу, когда шторм усилился.

— Ну хорошо, давайте предположим, что ее смерть не была самоубийством и что это не был несчастный случай, — сказал Мейсон.

Она пристально посмотрела на него.

— Тогда остается убийство.

— Тогда остается убийство, — подтвердил Мейсон.

Лицо ее по-прежнему оставалось совершенно бесстрастным, губы были плотно сжаты.

— Что же вы молчите? — спросил ее Мейсон.

— А я и не собиралась ничего говорить.

Мейсон встал и пожал ей руку:

— Ну что ж, я рад, что смог хоть чем-то быть вам полезным, и рад, что вы сумели добиться компромисса, миссис Кемптон.