Рекс Стаут - Её запретный рыцарь
Лиля покраснела от негодования.
— Он не имеет права… — возбужденно начала она. — Я его ненавижу! Он испортил мне ужин — то есть хочу сказать, нам испортил.
Ноултон, который ничем не выдал своего беспокойства, рассмеялся в ответ на эти слова — в знак того, что Шермана бояться нечего. Ничто не может омрачить его радость оттого, что она рядом с ним, сказал он. Лиля вздохнула и принялась вяло ковырять вилкой в тарелке с устрицами.
— Этот типчик что-нибудь ест? — вскоре спросил Ноултон.
Лиля посмотрела в сторону двери.
— Нет, — ответила она. — Он пьет.
Услышав тревогу в ее голосе, Ноултон усмехнулся и заявил, что испытывает к мистеру Шерману жалость.
Вскоре, увлеченные ужином, они забыли о его присутствии. Ноултон прилагал все силы, чтобы отвлечь Лилю, и вскоре она уже весело смеялась, когда он рассказывал о своем детстве на ферме.
Он искрился весельем, а щечки девушки расцвели молодым, здоровым румянцем, ее глаза сияли от удовольствия.
— Пожалуйста, не так много! — запротестовала она, когда Ноултон начал накладывать ей на тарелку спаржу. — Я же не бедный голодный фермер, каким, судя по всему, были когда-то вы. Ну скажите мне правду, я вам нисколечко не верю!
— Не смею вас за это винить, — добродушно отозвался Ноултон. — Честно говоря, я и сам себе не верю.
На какое-то время они замолчали, Лиля слушала оркестр, а Ноултон с серьезным видом решал проблему салата.
— А теперь, — наконец с облегчением промолвил Ноултон, кладя вилку на пустую тарелку, — поговорим о вас. Смею надеяться, что вы будете так же откровенны, как и я. Ваш возраст мне уже известен, так что этого вопроса вы можете не касаться.
Лиля почувствовала, как у нее слегка кольнуло в сердце. Неужели он так хорошо помнит их первую встречу?
Она-то ее не забыла, но это совсем другое дело. Лиля решила его испытать.
— Так сколько же мне лет?
— Двадцать, — уверенно сказал Ноултон. — Неужели вы думаете, что я забыл? Мне казалось, что девятнадцать. Но вы сказали — двадцать.
Так он помнит! Лиля несколько секунд помолчала, чтобы унять дрожь в голосе, и улыбнулась:
— Мне не о чем особенно рассказывать. Утром встаю и иду на работу. Вечером возвращаюсь домой и ложусь спать. Вот и все.
— Давайте играть честно! — запротестовал он. — Теперь у меня появилась возможность кое-что о вас узнать, и спастись бегством вам не удастся. Пока мне удалось узнать о вас только одну вещь.
— Какую же?
— Что вы ангел.
Лиля не знала, радоваться ей или сердиться. Улыбка на лице Ноултона только усиливала ее колебания.
Но он поспешил ей на помощь, чтобы она справилась со своим смущением.
— Я узнал это от Догерти. В то утро, когда мне была оказана честь быть посвященным в Странные Рыцари, я воспользовался своим правом на получение кое-какой информации. И Том мне сказал что-то вроде этого. — Ноултон приподнял верхнюю губу и надул щеки, изображая бывшего призера-боксера: — «Послушай, Ноултон. Все, что мы знаем, это то, что она ангел. И тебе надо знать только это». И, — закончил он, — так как парень, судя по всему, знал, что говорит, я ему поверил.
Лиля открыла было рот, но вместо того, чтобы что-то ответить, посмотрела в сторону дверей. Потом со вздохом облегчения перевела взгляд на своего спутника.
— Он ушел, — объявила она.
— Кто?
— Мистер Шерман.
— Да? Я уже совсем о нем забыл. — Ноултон сделал знак официанту, попросил у него счет и продолжил: — Что ж, теперь мы за ним последуем — по крайней мере, до выхода из ресторана.
— Как! — воскликнула Лиля. — Мы уходим?
— Только для того, чтобы не опоздать. — Ноултон с улыбкой посмотрел на часы. — Сейчас четверть девятого. Чтобы добраться до театра, нам нужно десять минут.
— До театра!
Глаза Лили округлились.
Ноултон в свою очередь тоже изобразил удивление.
— Вы же не намереваетесь отослать меня прочь так рано? — воскликнул он. — Полагаю, это очевидно.
Лиля решительно тряхнула головой.
— Но… я не могу! — заявила она.
— Есть какие-то другие дела?
Лиля ничего не ответила.
— Вы хотите сказать, что не имеете желания идти?
— Я сказала: не могу.
— То есть не хотите.
Лиля промолчала.
Ноултон внимательно посмотрел на нее:
— Какие-то особые причины?
— Множество, — вздохнула Лиля. — Во-первых, моя одежда. Я в ней работала целый день. Только взгляните на нее.
Ноултон посмотрел на ее наряд. Это был темно-голубой костюм из ткани букле с белым отложным воротничком и манжетами. На невзыскательный вкус Ноултона ничего лучшего и желать было нельзя. Несколько секунд его испытующий взгляд скользил по фигурке Лили. Вогнав девушку в краску, он поднял глаза на ее лицо и улыбнулся:
— И в этом все дело?
Лиля немного поколебалась и согласилась, что так и есть.
— Тогда вы должны пойти, — заявил Ноултон. — Отказа я не приму. Ваш наряд вполне подходит для театра. Вы выглядите в тысячу раз лучше… То есть я хочу сказать, я бы предпочел…
Чтобы скрыть свое смущение, он встал со стула и помог Лиле надеть пальто. Все еще пытаясь вяло протестовать, она натянула перчатки и прошла с ним к выходу. У дверей Ноултон остановился и спросил, какой спектакль она хотела бы посмотреть. Лиля сказала, что ей все равно.
— Но вы пойдете?
Лиля кивнула.
Ноултон взглядом поблагодарил ее, они вышли из ресторана и зашагали по Бродвею.
На углу он остановил такси, велел водителю ехать к театру «Стайвесант» и накинул на Лилю автомобильный плед, потому что ночь была морозной.
— Не замерзли? Не устали? — спросил он, заботливо наклоняясь к ней.
— Нет, ничуть, — ответила Лиля. — Все очень хорошо. Накройтесь тоже пледом.
Ноултон отказался, заверив, что ему тепло, хотя у самого зубы стучали от холода.
Бродвей был забит кабриолетами и автомобилями, но тротуары казались почти пустынными. Ньюйоркцы не любители холодной погоды. Когда небо хмурится, они надевают пальто, но в мороз предпочитают оставаться дома.
Ноултон и Лиля приехали в театр как раз вовремя.
Едва они сели, занавес поднялся, и девушка даже не успела узнать, как называется пьеса. Она взглянула на свою программку, но свет уже погас и разглядеть слова на бумаге было невозможно. Она наклонилась к Ноултону и прошептала:
— Как называется пьеса?
— Не имеет значения, — прошептал он в ответ.
Лиля посмотрела на сцену и, увлеченная представлением, тут же забыла о его странном ответе.
Не буду пытаться описать происходившее на сцене.
Это была амбициозная попытка талантливого режиссера дать свою интерпретацию известной фантазии в одиннадцатой главе «Мадемуазель де Мопен» Теофиля Готье.
Ему сопутствовал успех, спектакль не был совершенным, но увлекал. По сцене летали жуки-светлячки, она была заполнена яркими цветами, глазами гномов и карликов на яблочно-зеленом фоне. Персонажи в остроконечных шляпах и широко раздутых чулках двигались грациозно и без какой-либо цели, говорили о том о сем, а больше ни о чем хорошо поставленными музыкальными и беззаботными голосами.
Лиля, конечно, «Мадемуазель де Мопен» не читала, происходившее было ей непонятно, но интересно. Все первое действие она смотрела на сцену с восторгом, затаив дыхание, ожидая, что вот-вот что-то случится. Конечно, ничего не случилось, но она не была разочарована. Когда занавес опустился, она глубоко вздохнула и повернулась к своему спутнику.
Он увидел ее восторженное лицо и улыбнулся.
— Что вы об этом думаете? — спросил он.
В ответ раздалось несколько «ох!» и «ах!» — возгласы восхищения.
— Но, — наконец призналась она, — я ничего не понимаю.
Ноултон рассказал ей о литературном первоисточнике и объяснил, что тут вряд ли что-то можно понять, потому что этому действию нет ни начала, ни конца, ни какой-то причины.
— Не следует искать в этом смысл, — закончил он. — Надо просто наслаждаться зрелищем.
Два следующих действия были точно такими же, как и первое, изменились только персонажи и костюмы.
Лиля по-прежнему сидела затаив дыхание, то и дело поворачивалась к Ноултону, чтобы убедиться, что он разделяет ее восторги.
Он каждый раз тоже смотрел на нее, они встречались взглядами и обменивались улыбками симпатии и понимания. Когда занавес опустился в последний раз, Лиля повернулась к Ноултону и с сожалением вздохнула.
— О, — промолвила она, — если бы весь мир был таким!
— Было бы весьма забавно — поначалу, — согласился он. — Но потом мы бы умерли от скуки. Все было бы очень легко. Никакой борьбы, никаких страстей, ни ненависти, ни любви.
Когда они выходили из театра, Лиля хранила молчание. Зрителей было немного, и они без труда прямо у входа поймали такси. Ноултон помог девушке сесть, потом устроился сам, наклонился вперед и велел водителю ехать в ресторан «Мантон».
Лиля положила ладонь на его руку:
