Анна и Сергей Литвиновы - Дата собственной смерти
Ходасевич посчитал быстро. Задумчиво произнес:
– Два с лишним миллиона долларов, и это только акции… Но ведь есть еще активы фирмы, имущество… – И неожиданно спросил: – А кто будет преемником Бориса Андреевича в «Древэкспорте»?
Инков опустил глаза и промолчал.
«Неужели рассчитывал, что Конышев назовет своим преемником его?» – изумился Валерий Петрович.
Он весь вечер наблюдал за Михаилом Вячеславовичем и пришел к выводу: тот совсем не годился на роль руководителя. Инков, по сути своей, секретарь. Исполнительный помощник. Толковая «шестерка». Но раз на поминках присутствовал только он и больше никого из «Древэкспорта»… Значит, получается, что Борис Конышев правил своей фирмой единолично. И преемника себе не готовил.
– Вы надеялись… – мягко начал Валерий Петрович.
Инков договорить не дал – оборвал его:
– Да ни на что я не надеялся!
Ходасевич не обратил внимания на его тон, сказал задумчиво:
– А вот мне завещать особенно и нечего, богатств не нажил: однокомнатная квартирка да коллекция видеокассет. Квартирку – отдам падчерице. А кассеты – завещал другу.
Инков продолжал смотреть в пол, но в его глазах что-то дрогнуло.
– У Бориса Андреевича были друзья? – осторожно спросил Ходасевич.
– Знаете, как Дюма писал в «Графе Монте-Кристо»? – вдруг усмехнулся Инков. – В деловом мире друзей нет: есть только корреспонденты.
– Хорошо. – Валерий Петрович решил зайти с другой стороны. – Как называлась ваша должность в фирме Конышева?
Инков поморщился:
– Заместитель директора.
– По каким вопросам? – подтолкнул Ходасевич.
– По общим, – неохотно ответил Инков.
– А другие замы у Конышева были?
– Нет, – поспешно ответил Инков.
– То есть политику фирмы вы с Борисом Андреевичем определяли единолично, – продолжал наседать Ходасевич.
– Еще Вероника была… – неохотно буркнул Инков.
– Это кто? – быстро спросил Ходасевич.
– Антипова Вероника Львовна, – вздохнул зам Конышева. – Главный бухгалтер «Древэкспорта».
– Ее координаты можете мне подсказать?
Инков с готовностью полез в карман, вынул визитницу – дрянную, из кожзаменителя, – и протянул полковнику карточку:
– Вот. Тут все ее телефоны. Рабочий, домашний, мобильный.
– Я возьму? – просьба Валерия Петровича прозвучала как приказ.
– Берите, – вздохнул Инков.
В его глазах читалось: берите что угодно, только оставьте меня в покое.
– Знаете, Валерий Петрович, – вдруг произнес он. – Я что-то себя неважно чувствую… – Инков поднялся. – Вы позволите?..
– Хотите уехать? – сочувственно спросил полковник.
– Хотел бы, – вздохнул Инков. – Только я, увы, человек маленький и шофера у меня нет. А выпил я изрядно. Пойду, пожалуй, в свою комнату. Переночую здесь, а завтра уж поеду. Можно?
Полковник удивленно взглянул на Инкова – странно было, что солидный и совсем немолодой человек просит у него позволения.
– Конечно, идите, – кивнул Ходасевич.
– Спасибо, – пробормотал Инков и пошаркал к выходу из комнаты.
Полковник проводил взглядом жалкую, согбенную фигурку – и вдруг подумал: «А ты, дядя, не так уж и прост».
НаташаХотя Наташа и делала вид, что на отцовское завещание ей наплевать, а все равно нервничала. Сложно чувствовать себя хладнокровной, когда совсем рядом, в дрожащих лапках нотариуса, спрятаны миллионы. Миллионы рублей – наверняка, а, скорее всего, и миллионы долларов. Интересно, насколько все же богат отец? Раньше Наташа никогда не задавалась этим вопросом. Гордая была: мне, мол, чужих богатств не надо – свои заработаю. Но теперь, когда жизнь шарахнула так, что приходится чуть ли не ежедневно выдергивать из шевелюры седые волоски, уже не до гордости. Поневоле начнешь надеяться на отцовские капиталы.
Ну-ка, попробуем прикинуть… Сколько, к примеру, стоит этот особнячок? Трехэтажный, кирпичный, на участке в полгектара? Наверно, не меньше миллиона долларов: здесь, в Теляево, земля дорогая… А еще, Наташа вспомнила, у папы имеется «дачка» на Кипре, бунгало в Америке, где-то в Майами, и роскошная квартира в Петербурге, на канале Грибоедова. Ну, и в Швейцарию отец сколько раз ездил – не только же на лыжах кататься? Наверняка у него и счета в швейцарских банках есть… И теперь – часть всей этой роскоши достанется ей! Как здорово!.. И как стыдно – что отца только сегодня похоронили, а она – радуется. Радуется тихо, наедине с собой – но все же… Нехорошо это: нацеливаться на деньги покойника, когда его тело едва успели предать земле. Но только что с собой поделаешь? И, если уж совсем честно, об отцовских деньгах Наташа думала и раньше – когда он был еще жив. Нет, пока у нее самой имелось дело – «Настоящий» магазин, она даже гордилась, что «плывет по жизни» сама, без отцовской помощи. Но теперь, когда дело ее разорено… Когда она вдосталь хлебнула унизительной жизни в роли тренера, читай – прислуги… Когда безденежье перестало забавлять и начало бесить…
«Хотя бы тысяч сто он мне оставил, чтобы можно было новый магазин открыть», – мечтала Наташа, пока все рассаживались по кожаным диванам и креслам. «А лучше, конечно, двести: чтобы не мучиться с арендой, а сразу подыскать нормальное помещение в собственность», – постепенно разохочивалась она, ожидая, пока нотариус водрузит на нос очки и распечатает конверт с сургучной, как в приключенческих фильмах, печатью. «Но самое шикарное – если б оставил полмиллиона: тогда можно будет сразу открыть не один магазин, а несколько: как сам отец и говорил, «мелкий бизнес и бизнес сетевой – это большая разница…»
– Дамы и господа! – Нотариус наконец угнездился в самом почетном, во главе длинного письменного стола, кресле. – Прошу внимания, я приступаю к оглашению завещания.
Старичок обвел Конышевых и примкнувшую к ним домработницу пронизывающим взглядом. Кажется, он наслаждался тем, что сейчас, пусть ненадолго, но он среди них – самый главный, и их судьбы – в его сухоньких, испещренных старческими пятнами руках…
– Считаю своим долгом проинформировать, – нотариус, похоже, специально старался выражаться высокопарно и витиевато, – что завещание Бориса Андреевича Конышева составлено в произвольной форме. Прошу не удивляться, законом это дозволено, и я…
– А можно ближе к делу? – нетерпеливо перебил его Денис.
Нотариус снял очки, наградил Дениса уничижительным взглядом – и продолжил свою речь, словно Денисовой реплики и не было:
– …И я со всей ответственностью заявляю вам, что данное завещание имеет полную юридическую силу.
Рита, под насмешливым взглядом мачехи, принялась нервно выстукивать по полу носком туфли.
– Впрочем, к делу, – наконец пощадил их Иннокентий Ильич. Снова водрузил на нос очки и принялся читать:
«Дорогие мои! Вот вы и дождались!»
Наташа вздрогнула. Мачеха осталась бесстрастной, Рита пожала плечами, Денис пробормотал:
– Папаня в своем репертуаре…
– Попрошу не перебивать, – пригвоздил его нотариус и продолжил: – «Итак, я мертв, и презренный металл мне больше не нужен. Вы, конечно, не раз задавались вопросом: а много ли у старого хрыча денег? Что ж, сейчас узнаете. Отвечаю, как на духу: достаточно. Хотите убедиться? Пожалуйста. Этот дом, здесь, в Теляево, оценен в миллион долларов. Квартира в Москве – еще четыреста. Квартира в Петербурге – сто пятьдесят. Бунгало в Майами – семьсот тысяч. Коттедж на Кипре – пятьсот семьдесят».
«Неплохо, совсем неплохо!» – Наташе было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла: пыталась сложить в уме стоимость отцовских домов и поделить сумму на четверых: себя, сестру, брата и мачеху. Она бросила на родственников мимолетный взгляд и убедилась: похоже, брат с сестрой и даже глупышка Майя занимаются тем же самым. Вика же – поедает их всех завистливым взглядом. Одна только мачеха, вот артистка, так и хранит на челе маску безутешной вдовы и притворяется, будто ей все равно…
– «Теперь о банковских счетах, – нотариус, видно для пущего эффекта, повысил голос: – На момент составления данного завещания мои капиталы, размещенные на личных счетах в трех различных банках, составляли три миллиона шестьсот восемьдесят тысяч долларов».
Наталье еле удалось сдержать глупую и радостную улыбку. Может, ну его, этот возрожденный «Настоящий»? Зачем вообще работать, если на тебя такие деньги сваливаются?!
Но Иннокентий Ильич еще не закончил:
– «Также, как вам известно, я являюсь президентом и владельцем контрольного пакета акций акционерного общества „Древэкспорт“. Хотя котировки акций и зависят от колебанийрынка, но заявляю вам со всей ответственностью: даже после того, как биржу наверняка всколыхнет известие о моей смерти, стоимость принадлежащих мне акций моей фирмы вряд ли составит менее двух миллионов семисот тысяч долларов».
