Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт
Руки убийцы.
Изо рта вырвался вопль.
А в трубке звучал тревожный голос брата:
— Алиса! Алиса! В чем дело? Где мама?
Она так больше и не увидела свою мать, которую потом увезла «скорая помощь». Несколько дней спустя бабушка сказала ей, что мама всегда будет смотреть на нее с небес.
Все еще скорчившись, Алиса почти не дышала. Дыхание вернулось к ней лишь тогда, когда умолк заключительный аккорд музыкального отрывка, оживившего в ней кошмар, который она упорно пыталась позабыть долгие годы.
Глава 11
— «Я не привыкла высказываться определенно…» Так заявила Колетт одному журналисту в 1926 году. Постараемся ей подражать! Никто не имеет монополии на толкование ее текстов. Это неукротимое творчество…
Почти час Марго Лонваль очаровывала аудиторию своим юмором, оригинальностью критического мышления, ораторским талантом: искусство, с которым она преподносила увлечение трудом писательницы, создало ей репутацию известного во всех кругах колеттоведа.
Итак, семинар на тему «Зарождение Клодины» принял старт. В бывших конюшнях замка он вновь собрал членов Клуба почитателей Колетт, в недавнем прошлом расколовшегося из-за внутренних разногласий на региональную и парижскую ветви. И только Марго Лонваль, несмотря на частенько посещавшее ее искушение хлопнуть дверью, удалось притушить горячие споры и объединить клуб вокруг общей цели. Привлекательная в своем бледно-голубом с сиреневым оттенком платье, подчеркивавшем ее чувственные формы, она буквально расцветала пышным цветом в свою осеннюю женскую пору.
«Какой прекрасный образец для тех, кто боится стареть», — думала Лейла Джемани, сидящая рядом с Жан-Пьером Фушеру, которого захватила речь Марго, несколько успокоив его тревожные мысли.
— Я не хотела бы закончить, — продолжала докладчица, — не подумав, в частности, о жертвах драмы, только что поразившей Сен-Совер. — Она сделала паузу, прежде чем добавить: — И я с сожалением сообщаю вам, что — Мадлен Дюжарден подтвердит вам это, — она тщетно поискала ее глазами, — мы не сможем в ближайшее время посетить дом Колетт.
Ропот разочарования пробежал по залу. Разряжая атмосферу недовольства, она тотчас нашлась:
— Но я предлагаю по окончании семинара собраться у меня и вкусить того доброго вина из Треньи, которое так любила Колетт!
Зал взорвался аплодисментами. Ну что за чудо эта женщина: она обладала даром всех приводить в хорошее настроение. А местные жители были признательны ей за то, что она не строила из себя звезду. Никто не знал, каким тяжким грузом была для Марго международная известность, частые приглашения за рубеж, безостановочные просьбы побольше рассказывать о Колетт. Потому-то и обосновалась она в Пюизе вместе с именитым философом Аленом Лашалем, чтобы писать в спокойной обстановке. Поэтому перспектива нарушения этого спокойствия вкупе с вероятным недовольством ее сожителя почти сразу же заставили ее пожалеть о спонтанном, только что сделанном ею предложении.
Когда она спускалась с возвышения, все услышали, как с шумом открылась дверь, и увидели спешащую к Марго крайне возбужденную Мадлен Дюжарден.
Окинув подозрительным взглядом недоумевающую аудиторию, пришедшая прошептала на ухо выступающей несколько никем не расслышанных слов. Осознав важность произнесенного, Марго Лонваль успокоила ее теплым прикосновением руки и решила прервать заседание.
— Прежде чем мы заслушаем первое выступление, — непререкаемым тоном сказала она, — приглашаю вас пройти в соседнюю комнату и выпить по чашечке кофе, сваренного по рецепту Сидо.
Как только последний из присутствующих покинул зал, Марго Лонваль знаком подозвала к себе обоих полицейских.
Перевозбужденная Мадлен Дюжарден, у которой от волнения перекосились очки, пробормотала:
— Господин комиссар, случилось страшное… Украли бесценную часть нашего фонда!.. Целую пачку неопубликованных писем… Они впервые должны были быть зачитаны здесь.
— А где они находились, мадам?
— В зале будущего центра документации, где мы храним все относящееся к наследию Колетт… все, что мы намеревались предоставить в распоряжение исследователей. Но увы! Это еще не все! Исчезли также оригиналы переписки с Жермен Пата, золотая цепочка — подарок Мориса Гудеке к семидесяти пятилетию Колетт — и вся коллекция авторучек… — И, призывая Марго в свидетели, добавила: — Помните, мадам Лонваль, ту синюю фаянсовую вазочку, в которой она держала свои орудия труда?.. Они исчезли…
Марго Лонваль принялась ее успокаивать:
— Да что вы, Мадлен, все эти ручки и перья находятся в витрине на втором этаже, утром я видела их…
— Увы… это не оригиналы. По совету месье Ришело и во избежание кражи мы заказали копии тех ручек, которые держим под замком в хранилище. — При этом воспоминании она поникла. — Вы только поймите, господин комиссар, все это доверили мне… Я юридически ответственна… На нас подадут в суд… Конец клубу…
— Пока до этого не дошло, сударыня… Лучше скажите мне…
Новые причитания помешали ему продолжить:
— Хуже того, воры унесли и небольшую картину Гюстава Доре «Нищие». Во время последней инвентаризации она была оценена очень дорого… А я как раз сняла ее, чтобы отправить на реставрацию. Что теперь делать? Мы разорены, — простонала она.
Пока Мадлен Дюжарден сморкалась в платочек, комиссар Фушеру спросил ее:
— А кто проводил инвентаризацию?
— Конечно же, месье Ришело… ведь он эксперт… Кстати, еще тогда я отметила некоторые несоответствия… Мне бы все положить в банк…
Чтобы прервать поток запоздалых сожалений, Марго Лонваль дипломатично заметила:
— Может ли существовать связь между его смертью и украденными письмами?
— Это еще предстоит изучить, — ответил комиссар. Затем, повернувшись к Мадлен, произнес: — Вы не доверяли месье Ришело?
— Не полностью, — призналась она. — Но в этот раз он невиновен… Поскольку… он мертв. Как и Жюли…
С этими словами она закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. Марго усадила ее, дала стакан воды, с некоторой досадой взглянула на свои часы.
— Продолжайте работать как наметили, профессор Лонваль, — предложил комиссар, — а инспектор Джемани займется мадам Дюжарден.
Марго Лонваль отметила легкое беспокойство в его голосе (в этот момент он увидел Жизель Дамбер, с вопрошающим видом направляющуюся к ним во главе небольшой группы участников, которые начали проявлять нетерпение из-за перерыва в семинаре).
— Ну что ж, продолжим, — сказала Марго. — Дамы и господа, уважаемые коллеги…
Глава 12
Пока Мадлен Дюжарден показывала инспектору Джемани запасник и отвечала на его вопросы, уже закончилось первое утреннее заседание. Как и было условлено, она присоединилась к Жизель Дамбер, которой не терпелось вернуться в дом, где она оставила дочь под присмотром соседки.
Мадлен Дюжарден в свое время откупила дом Поля Думе на углу улицы Гран-Же. Своими классическими пропорциями и основательностью жилище наводило на мысли о родстве душ, которое можно встретить только в провинции. С улицы, через высокие окна, можно было видеть книжные полки с лежащими в восхитительном беспорядке книгами.
Когда они открыли дверь, кошка Жизель Дамбер не упустила случая выскользнуть на улицу из дома, где ее на два дня заперли для ее же собственной безопасности; она устала от такого заточения. Карамель, полосатая кошка Мадлен, возникла, словно фея, на прилегающей стене; ее желтые бока, пылающие на солнце, раздувались от ярости. Персидская кошка застыла на месте, и ее шерсть вздыбилась.
Обе кошки впились глазами друг в друга, обмениваясь протяжным угрожающим речитативом, предвестником битвы. Карамель урчала глухо, будто хищник, желающий парализовать свою жертву; временами ее утробное урчание перекрывалось более высокими нотами Катиши, которую, похоже, совсем не страшило завывание соперницы.
Женщины не двигались, дабы не нарушать проявления сигнального кода, заложенного в животных природой. Урчание Карамели стало более угрожающим, напоминающим хрип умирающего, и Жизель вздрогнула. По закону противоположностей угроза Катиши перешла в пронзительный, почти невыносимый вой. Инстинктивно стараясь спрятаться, обе подруги решили войти в дом, предоставив животным продолжать их нескончаемый дуэт.
Однако звук их шагов, как по мановению волшебной палочки, разрядил напряженность. Катиша последовала за Жизель и, словно голубая стрела, промчалась мимо и исчезла в доме. Лишившись объекта своей ярости, недоумевающая Карамель поменяла регистр, издала что-то вроде покашливания, чтобы не потерять лицо, и пометила отвоеванную территорию.
— Мама! Посмотри!
Анжела гордо протянула матери канву с большими дырами, по краям которых болтались обрывки зеленых и синих шерстяных ниток.
