Морис Леблан - Золотой треугольник
— Да… В самом деле, эта дама может сказать вам почти то же, что и я, — начал он. — Вероятно, она уже посвятила вас в то, что произошло позавчера в ресторане?
— Да, как же…
— И про попытку увезти ее?
— Да.
— И про убийство?
— Да, и про это.
— И конечно, про попытку шантажа, имевшую место сегодня ночью, и про смерть полковника Факи, и про то, как ее супруг отдал четыре миллиона франков и потом говорил по телефону с неким Грегуаром, и, наконец, про то, чем ей грозил ее муж?
— Да, капитан, я знаю это и даже больше.
— Но тогда действительно мои показания не нужны, вы и без них можете сделать свои выводы.
И осторожно добавил, избегая вопросов:
— Могу ли я спросить, к какому заключению вы пришли?
— Пока я ничего не могу сказать, капитан… По-видимому, придется держаться версии, которую изложил господин Эссарец в своем письме к жене — мы нашли его неоконченным на камине. Письмо я прочел вслух по просьбе госпожи Эссарец, и она же просила передать его содержание вам. Вот оно:
«Сегодня, 4-го апреля в полдень.
Коралия!
Я жалею, что вчера ты не поняла причин, заставляющих меня уехать, и поэтому пришла к ошибочным заключениям. Единственная причина моего отъезда — это ненависть, которая меня окружает и которой вчера ты была свидетельницей… Против врагов, не останавливающихся ни перед каким насилием, остается одна защита — бегство. Я уезжаю, Коралия, но помни, что ты должна ко мне присоединиться по первому моему зову. Если ты не уедешь из Парижа, ничто не защитит тебя от вполне законного гнева, ничто, даже сама смерть! Я принял все меры к тому, чтобы в этом случае…»
— Письмо на этом прерывается, — пояснил Демальон, передавая его Коралии. — Оно было написано незадолго до кончины Эссарца: при падении он задел маленькие часики на камине, которые остановились на двадцати минутах первого. Я предполагаю, что он почувствовал себя нехорошо, захотел встать, но голова закружилась… К несчастью, рядом был горевший камин, и он упал головой на его решетку. При падении он расшиб голову, а затем огонь сделал свое страшное дело… Вы видели?
Бельваль, крайне изумленный, слушал.
— Значит, по-вашему мнению, — спросил он, — Эссарец умер случайной смертью и вовсе не был жертвой преступления?
— Преступления? То есть был убит, вы думаете? Нет, на это ровно ничего не указывает…
— Однако…
— Нет, капитан, ваша мысль никуда не годится, хотя она вполне извинительна после всего случившегося… Со вчерашнего дня вам пришлось быть свидетелем стольких ужасов, и вполне понятно, что думаете сами! Кто мог совершить здесь убийство? Бурнеф или его друзья? Но к чему им? Они забрали свои миллионы и теперь спокойны, а если предположить что Грегуар отнял у них деньги, то убийство Эссарца не вернуло бы им их… И потом, как они могли войти и выйти? Нет, простите меня, капитан, но вы глубоко ошибаетесь. Смерть Эссарца — чистая случайность. В таком же точно духе и рапорт нашего доктора…
Бельваль обратился к Коралии:
— Вы тоже так думаете?
Она ответила, слегка покраснев:
— Да.
— А мнение Симона? — продолжал капитан, снова обращаясь к судье.
— О, что касается его, то старик просто бредит. Если его послушать, то скоро все начнется снова, и страшная опасность грозит госпоже Эссарец, поэтому она должна бежать тотчас же… Вот все, что мне удалось из него вытянуть… Правда, он мне показал дверь из сада в переулок, идущий перпендикулярно к улице Раймон, там мы нашли мертвую сторожевую собаку и чьи-то следы, ведущие от этой калитки к дверям дома. Но вы-то знаете, чьи это следы, не правда ли, капитан? Они принадлежат вам и вашему сенегальцу? И собаку задушил тоже он?
Бельваль начинал кое-что понимать. Странные речи судьи, его соглашение с Коралией — все это приобретало теперь совершенно иное значение.
— Значит, преступления тут нет? — твердо спросил он.
— Нет.
— Значит, нет и следствия?
— Никакого.
— И никаких разговоров о деле, все предается забвению?
— Полнейшему.
Патриций вспомнил слова Эссарца: «Меня не арестуют, а если арестуют, то выпустят, и дело будет прекращено…». Эссарец предвидел, что правосудие будет молчать, но знал ли он, что оно найдет в Коралии свою помощницу?
Капитан понимал, что Коралия поступается собственными интересами в угоду каким-то незнакомцам… И для этого, прежде всего, им нужно отделаться от Бельваля.
«Этот судья начинает меня раздражать, — подумал Патриций, — ему решительно наплевать на меня».
Для виду он решил сдаться.
— Извините мою настойчивость, но мое поведение объясняется не только моей горячей симпатией к госпоже Эссарец. Нас связывает тайна, относящаяся к далекому прошлому… Госпожа Эссарец, вероятно, рассказала вам о тех странных совпадениях, которые я не могу не сопоставить с происшедшим.
Демальон посмотрел на Коралию, и она ответила ему молчаливым кивком головы.
— Да, как же, госпожа Эссарец посвятила меня в это, и кроме того…
Он опять заколебался и взглядом посоветовался с молодой женщиной, которая опять покраснела и смутилась.
Демальон выжидательно молчал, и наконец она тихо прошептала:
— Капитан Бельваль должен знать то, что нам удалось найти. Открытие касается его в равной степени… и поэтому мы не имеем права скрывать от него…
— Да, собственно, говорить тут нечего, капитан, — сказал судья. — Взгляните на этот альбом с фотографиями…
Он протянул Бельвалю тоненький альбом, перехваченный резинкой.
Патриций поспешил открыть его и воскликнул, изумленный:
— Не может быть!
На первой странице были две фотографии, мальчугана в курточке английского школьника и маленькой девочки. Под одной было написано: «Патриций, десяти лет», под другой — «Коралия, трех лет».
Крайне взволнованный, Бельваль перевернул страницу и опять увидел свою фотографию в пятнадцать лет и Коралии в восемь… Потом — в девятнадцать лет, двадцать три и двадцать восемь, и везде рядом были фотографии Коралии, запечатлевшие ее подростком, девушкой и, наконец, молодой женщиной.
— Возможно ли… — шептал капитан, — фотографии, о которых я не знал… По-видимому, любительские, отмечавшие различные периоды моей жизни. Вот тут я солдат, тут верхом… По чьему приказу делались эти снимки? Кто мог их соединить с вашими, Коралия?
Он внимательно посмотрел на молодую женщину, также крайне взволнованную, и спросил:
— Кто нас здесь соединил? Вы знаете? Откуда этот альбом?
За Коралию ответил Демальон:
— Это доктор, раздевая господина Эссарца, нашел альбом. Под рубашкой Эссарец носил фуфайку, и в ней, в зашитом наглухо кармане, был этот альбом.
Глаза Коралии и Бельваля встретились. Мысль, что Эссарец в течение двадцати лет собирал их фотографии, носил их, спрятанными на груди, и умер с ними, подействовала на обоих удручающе. Теперь более чем когда-либо им хотелось найти объяснение этим крайне странным фактам.
— Вы сами присутствовали при этом? — недоверчиво осведомился Бельваль.
Судья утвердительно кивнул головой.
— Да, сам… И кроме того, мне удалось сделать открытие, подтверждающее и дополняющее собой первое… Я нашел медальон из аметиста в филигранной оправе.
— Как? Медальон? Медальон из аметиста?
— Да, вот он.
И Демальон, еще раз вопросительно взглянув на Коралию, протянул Бельвалю медальон из аметиста, точно такого же, как в четках Коралии и на брелоке Патриция, и в такой же филигранной отделке из золота.
— Открыть? — спросил Бельваль.
Коралия кивнула.
В медальоне были две фотографии: Коралии — в костюме сестры милосердия и его самого, в военной форме и без ноги…
Ошеломленный Патриций не мог произнести ни слова.
— Откуда этот медальон? — наконец спросил он. — Это вы его нашли?
— Да, капитан, — ответил судья.
— И где же?
Демальон колебался. Бельваль видел, что Коралия тоже ждет ответа с нетерпением.
— Он был в руке умершего, — сказал Демальон.
— В руке умершего? В руке Эссарца? — переспросил Бельваль.
— Да… И я с трудом разжал его пальцы…
Капитан выпрямился и стукнул по столу кулаком.
— Теперь я скажу вам одну вещь, — воскликнул он, — которая заставит вас убедиться в том, что моя помощь может вам очень пригодиться! После всего это приобретает еще большее значение… Слушайте! Сегодня утром мне кто-то позвонил и едва нас соединили, человек, говоривший со мной, очевидно, подвергся нападению, так как я слышал крики о помощи, шум борьбы и стоны. Потом слабеющий голос произнес следующие слова: «Патриций… Коралия… медальон из аметиста… он на мне. Ах, слишком поздно теперь… а мне так хотелось…».
Вот что я слышал, и вот перед вами две наши фотографии в медальоне из аметиста. Сегодня утром в девятнадцать минут восьмого некто, носивший на себе медальон из аметиста, был убит… Этого факта оспорить нельзя… А несколькими часами позднее, в двадцать минут первого, в руке другого человека находят этот медальон… Этого также нельзя оспаривать, надеюсь? Теперь соедините оба факта. Сделав это, вы должны придти к заключению, что первое преступление, эхо которого донес мне телефон, произошло здесь, в этом доме и именно в библиотеке, где вчера на наших глазах произошли такие ужасные вещи…
