Жорж Сименон - У фламандцев
Что это было? Удивление? Ужас? Просто досада? Во всяком случае, лицо этого человека с набитым ртом скривилось в гримасе.
— Что вы хотите осмотреть?
— Минутку…
И Мегрэ вышел. Но он тотчас же вернулся с таможенным чиновником в блестящем от дождя плаще. Хозяин баржи усмехнулся:
— Я уже прошел досмотр…
Комиссар сказал таможеннику:
— Вы ведь привыкли… Я думаю, почти все баржи в большей или меньшей степени перевозят контрабандные товары.
— Даже не почти все, а все!
— Где они обычно прячут эти товары?
— По-разному… Прежде они складывали их в водонепроницаемые мешки, которые привязывали под баржей… Но теперь мы пропускаем цепь под килем, так что это невозможно… Иногда под полом, то есть между полом и дном… Но мы обычно проделываем несколько дыр с помощью огромного сверла.
— И значит…
— Постойте!.. Какой у тебя груз?
— Железный лом.
— Это будет слишком уж долго, — проворчал таможенник. — Надо искать в другом месте.
А Мегрэ не спускал глаз с хозяина баржи. Он надеялся, что тот невольно укажет взглядом какой-то тайник.
Речник продолжал есть без аппетита, просто, чтобы чем-нибудь заняться. Он не испугался, напротив, упорно не вставал с места.
— Встань!
На этот раз он нехотя повиновался.
Значит, теперь я даже не имею права сидеть у себя дома?
На стуле лежала просаленная подушка. Мегрэ взял ее. Три стороны подушки были зашиты обычным образом. На четвертой виднелись грубые стежки, совсем не похожие на работу портнихи.
— Благодарю вас! Вы мне больше не нужны! — сказал комиссар таможеннику.
— Вы считаете, что он мошенничает?
— И не думаю… Благодарю вас…
И он подождал, пока чиновник удалился.
— А это что такое?
— Да ничего!
— Ты всегда засовываешь в подушки такие твердые предметы?
Шов распоролся. В отверстии виднелось что-то черное. И вскоре Мегрэ развернул маленький плащ из саржи, потрепанный и смятый. Это была такая же саржа, как та, что упоминалась в отчете бельгийской прокуратуры.
Фирменной этикетки не было. Плащ был сшит самой Жерменой Пьедбёф.
Но это было не самое интересное. В плащ был завернут молоток с ручкой, отполированной от долгого употребления.
— Забавнее всего то, — проворчал речник, — что вы сейчас попадете пальцем в небо… Я ничего не сделал…
А эти две штуки я вытащил из Мёзы четвертого января, в первом часу ночи.
— И тебе явилась удачная мысль хорошенько припрятать их!
— Начинаю привыкать! — ответил хозяин с довольным видом. — Вы меня арестуете?
— Это все, что ты можешь сказать?
— Нет, еще то… что вы попали пальцем в небо!
— Ты все же уходишь завтра?
— Возможно, если вы меня не арестуете.
Вероятно, он удивился, как никогда в жизни, увидев, что Мегрэ старательно завернул пакет, сунул его себе под пальто и ушел, не говоря ни слова.
Он смотрел, как комиссар удалялся по набережной, под дождем, как он прошел мимо таможенника, который отдал ему честь. Потом речник, почесывая голову, снова спустился в каюту и налил себе вина.
Глава 7
Перерыв на три часа
Когда Мегрэ вернулся в свою гостиницу, чтобы позавтракать, хозяин сказал ему, что почтальон приносил на его имя заказное письмо, но не захотел оставить.
Это был словно сигнал, после которого началось множество мелких неприятностей, совпавших, как будто намеренно, чтобы вывести человека из себя. Едва лишь сев за стол, комиссар справился о своем коллеге. Его никто не видел. Мегрэ попросил позвонить к нему в гостиницу. Оттуда ответили, что Машер ушел с полчаса назад.
В сущности, это было не важно. У Мегрэ даже не было права давать Машеру инструкции. Но комиссару хотелось посоветовать ему, чтобы он не терял из вида речника с баржи.
В два часа Мегрэ был на почте, где ему вручили заказное письмо. Глупая история. Он купил мебель, но когда ее доставили, отказался за нее заплатить, потому что она не соответствовала сделанному им заказу. Поставщик предъявил свои требования.
Ему пришлось добрых полчаса составлять ответ, потом писать письмо жене и объяснять ей, что в связи с этим нужно сделать.
Он еще не закончил письмо, когда его позвали к телефону. Это был начальник уголовной полиции, который спрашивал, когда он вернется, и просил сообщить кое-какие подробности, касающиеся двух или трех текущих дел.
На улице все еще шел дождь. Пол в кафе был покрыт опилками. В этот час там никого не было, и гарсон воспользовался свободным временем, чтобы тоже написать письмо.
Забавная деталь: Мегрэ терпеть не мог писать на мраморных столах, а других здесь не было.
— Позвоните в вокзальную гостиницу и спросите, не приходил ли инспектор.
Мегрэ овладело мрачное настроение, которое тем более угнетало, что для него не было серьезной причины. Два или три раза он подходил к окну и касался лбом запотевшего стекла. Небо немного посветлело, дождь редел. Но покрытая грязью набережная оставалась пустынной.
Около четырех часов комиссар услышал свисток. Он бросился к дверям и увидел буксир, который впервые после начала половодья выплевывал густой пар.
Река все еще с силой несла свои воды. Буксир, узенький и совсем легкий, по сравнению с баржами, похожий на чистокровного коня, отделился от берега и буквально поднялся носом вверх; казалось, его сейчас унесет течением.
Опять свисток, более пронзительный. И буксир выдержал. За ним виднелся натянутый канат. Первая баржа отделилась от группы ожидавших судов и стала поперек Мёзы.
На порогах нескольких кафе собрались люди, чтобы наблюдать за отправкой. В борьбу с рекой по очереди вступили две, потом три баржи; они описали полукруг, и тут, издав горделивый свисток, буксир рывком направился в Бельгию, а баржи, следуя за ним, стремились по возможности выстроиться в прямую линию.
«Полярной звезды» среди них не было.
«…и поэтому я прошу вас распорядиться, чтобы из моей квартиры на бульваре Ришар-Ленуар забрали мебель, которую…»
Мегрэ писал необыкновенно медленно, как будто пальцы его были слишком толсты для пера, которым он давил на бумагу. В результате получался очень мелкий, но жирный почерк, издали похожий на ряд пятен.
— Месье Питере едет мимо на мотоцикле… — объявил гарсон, который зажигал лампы и задергивал занавески на витрине.
Часы показывали половину пятого.
— Не всякий согласится проехать двести километров по такой погоде! Он с ног до головы в грязи!
— Альбер!.. Подойди к телефону! — крикнула хозяйка.
Мегрэ подписал письмо и вложил его в конверт.
— Это вас, господин комиссар… из Парижа…
И Мегрэ попытался обуздать свое плохое настроение.
Звонила его жена. Она спрашивала, когда он вернется.
— Алло… Приезжали за мебелью…
— Я знаю! Делаю все необходимое…
— Еще есть письмо от твоего английского коллеги, который…
— Да, дорогая! Это не важно…
— У вас там холодно? Одевайся потеплее. Ты ведь все еще простужен…
Почему его охватило почти болезненное нетерпение?
Он был во власти какого-то неясного чувства. Ему казалось, что он упускает что-то, теряет время, стоя в этой кабине.
— Я буду в Париже дня через два или три.
— Так нескоро!
— Да… Целую тебя… До свидания…
Вернувшись в кафе, он спросил, где почтовый ящик.
— Как раз на углу нашей улицы, возле табачной лавочки, — объяснил хозяин.
Стемнело. Мёза угадывалась только по отражениям фонарей. Возле ствола одного из деревьев комиссар заметил чей-то силуэт. Мегрэ удивился — вряд ли кто-нибудь вышел бы подышать свежим воздухом под таким дождем и ветром.
Он бросил письмо в почтовый ящик, обернулся и увидел, что силуэт отделился от дерева. Мегрэ сделал несколько шагов, а незнакомец последовал за ним.
Комиссар не стал мешкать. Он быстро обернулся и схватил человека за шиворот.
— Ты что здесь делаешь?
У него была слишком сильная хватка. Лицо незнакомца налилось кровью. Мегрэ разжал руку.
— Говори!
Что-то неприятно поражало его. Бегающий взгляд этого человека тревожил еще больше, чем его принужденная улыбка.
— Ты работаешь на «Полярной звезде»?
Человек радостно кивнул головой.
— Ты подстерегал меня?
На лице несчастного появилась какая-то смесь страха и радости. Но разве речник не сказал Мегрэ, что его работник не в своем уме и что по временам у него бывают приступы эпилепсии?
— Не смейся! Говори, что ты здесь делаешь!
— Смотрю на вас.
— Это твой хозяин велел тебе следить за мной?
Мегрэ не мог грубо обращаться с этим беднягой, который вызывал жалость, тем более что это был взрослый парень лет двадцати.
— Не бейте меня!
— Пошли!
Многие баржи уже сдвинулись с места. Впервые за последние несколько недель на их палубах царило оживление: готовились к отплытию. Женщины шли за провизией. Повсюду шныряли таможенники, поднимались на суда.
