Рут Ренделл - Со смертью от Дун

— Но почему вы уехали, мистер Парсонс?

— За городом жить дешевле, или так кажется, пока не попробуешь.

— Значит, ваш переезд никак не связан с тем фактом, что ваша жена некогда жила во Флагфорде?

— Маргарет не хотела сюда возвращаться, но подвернулась работа. Нищие не выбирают. Ей приходилось работать, пока мы жили в Лондоне. Я думал, тут она найдет покой… — Он закашлялся и всхлипнул. — И она его нашла, разве не так?

— Мне кажется, на чердаке у вас есть какие-то книги, мистер Парсонс. Я бы хотел получше их рассмотреть.

— Можете их забрать, — сказал Парсонс. — Я до самой смерти больше ни одной книги не раскрою. Но в них ничего нет. Она никогда и не заглядывала в них.

Темные лестницы теперь были ему знакомы и потому утратили большую часть той зловещей ауры, которую ощутил Барден во время первого своего визита сюда. Солнце освещало недавний налет пыли, и в его нежном свете дом перестал походить на место преступления — просто убогая развалюха. Воздух был очень спертый, и Вексфорд открыл окно. Он сдул пыль с крышки большого сундука и открыл ее. Сундук был набит книгами, и Барден взял несколько верхних. Это были романы Роды Броутон[10] («Эвелина» из серии «Библиотека для всех») и миссис Крейк[11] («Джон Галифакс, джентльмен»). Форзацы их были чисты, из страниц ничего не выпало, когда он перетряхнул их. Под ними лежали две связки школьных романов, среди которых было полное собрание сочинений Энджелы Брэзил[12]. Вексфорд сложил их на полу и извлек стопку дорогих книг. Некоторые были в замшевых переплетах, другие — в ароматизированной коже, третьи — в муаровом шелке.

Первая, которую он открыл, была в переплете из бледно-зеленой замши, с золотым обрезом. На форзаце кто-то тщательно написал печатными буквами:

Была бы любовь наша розойА я — лепестком на ней,То вместе с тобой мы б цвелиВ полях и садах земли[13].

И ниже:

Довольно сентиментально, Минна, но ты понимаешь, о чем я. С днем рождения. С любовью, Дун. 21 марта 1950.

Барден заглянул через плечо Вексфорда.

— Кто такая Минна?

— Надо будет спросить у Парсонса, — сказал Вексфорд. — Книга могла попасть к ней через третьи руки. С виду дорогая. Непонятно, почему она не держала ее внизу. Черт его знает, тут надо разобраться.

— А кто такой Дун? — спросил Барден.

— Вы вроде бы сыщик? Вот и ищите.

Он положил книгу на пол и взял следующую. Это был «Оксфордский сборник викторианской поэзии» в черно-жемчужно-серой обложке, внутри которой Дун оставил другое послание. Вексфорд бесстрастно зачитал его.

Я знаю, что тебе очень хотелось иметь эту книгу, Минна. Представь мое счастье, когда оказалось, что она уже ждет меня в магазине Фойла. Joyeux Noël[14], Дун, Рождество 1950.

Следующая книга была еще более роскошной, переплетенной в красный муаровый шелк и черную кожу.

— Возьмем книгу номер три, — сказал Вексфорд. — «Стихотворения Кристины Россетти». Очень милая, золоченые буквы, и все такое. Что нам скажет Дун на сей раз? «Просто подарок, дорогая Минна, с пожеланием вечного счастья. Дун. Июнь 1950». Может, миссис Парсонс по дешевке купила кучу книг у этой самой Минны?

— Я полагаю, что Минной может оказаться как раз миссис Парсонс. Может, это ее псевдоним.

— Как я не догадался! — саркастически отозвался Вексфорд. — Это слишком хорошие книги, Майк, такие не сдают на церковную распродажу, а миссис Парсонс, похоже, только на таких распродажах и бывала. Только посмотрите: Омар Хайям, уитменовские «Листья травы», Уильям Моррис… Если я не ошибаюсь, этот самый Омар Хайям стоит три или четыре фунта. А вот еще одна, «Стихотворения Уолтера Сэвиджа Лэндора»[15]. Книга старомодная, и страницы даже не разрезаны.

Он вслух прочитал стихотворение на форзаце:

Я обещаю привезти с собоюПодарок, что одной тебя достоин.И ни единый смертный никогдаЕго отнять не сможет у тебя.

Правда, удачно, Минна? С любовью, Дун.

21 марта 1951

— Не скажешь, чтобы очень уж удачно. И Минна, кем бы она ни была, не получила этого подарка. Она даже не разрезала страниц… Я намерен еще раз поговорить с Парсонсом, Майк, а затем мы переправим все это в участок. У меня от этого чердака мурашки по коже бегут.

Но Парсонс не знал, кто такая Минна, и удивился, когда Вексфорд упомянул эту дату — 21 марта.

— Я не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее Минной, — с отвращением сказал он, словно это имя оскорбляло ее память. — И моя жена никогда не рассказывала о приятеле по имени Дун. Я никогда толком не заглядывал в эти книги. Мы с Маргарет жили в доме ее тетки, пока не переехали сюда, и эти книги всегда лежали в сундуке. Мы привезли их вместе с прочей мебелью. Ничего не понимаю насчет даты — но день рождения Маргарет был двадцать первого марта.

— Это может не значить ничего, а может, в этом вся суть, — сказал Вексфорд, когда они садились в машину. — Дун пишет о магазине Фойла, а он, если вам сие неведомо, о мой провинциальный друг, находится в Лондоне на Чаринг-Кросс-роуд.

— Но миссис Парсонс в сорок девятом было шестнадцать лет, и она два года прожила во Флагфорде. Она ведь обитала всего в пяти милях оттуда, когда Дун подарил ей эти книги.

— Верно. Он тоже мог жить там и, скажем, сгонять в Лондон на день… Не понимаю, почему он писал свои послания печатными буквами, Майк. Почему не обычным образом? И почему миссис Парсонс прятала эти книги, словно стыдилась их?

— Они оказали бы на случайного гостя куда лучшее впечатление, чем «Невесты в Бате» или что там еще, — сказал Барден. — Этот Дун явно сох по ней.

Вексфорд достал из кармана фотографию миссис Парсонс. Невозможно поверить, чтобы эта женщина могла пробудить в ком-нибудь страсть или вдохновить на стихи!

— Вечное счастье, — тихо сказал он. — Но любовь — не роза… А вдруг любовь — дремучий темный лес, веревка, затягивающаяся на тонкой шее?

— Веревка? — сказал Барден. — Почему не накидка, розовая нейлоновая накидка? Дома ее нет.

— Возможно, и накидка… Могу поспорить, что она там же, где ключ и кошелек. Многих женщин удавили нейлоновыми чулками, Майк. Так почему бы и не нейлоновой накидкой?

Он забрал с собой Суинберна и Кристину Россетти.

«Не особо обнадеживающее начало, — подумал Барден. — Стопка старых книг и какой-то непонятный парень. Дун, — подумал он, — Дун… Если судить по Минне, то и это имя — Дун — должно быть псевдонимом. Сейчас этот Дун уже не мальчик, а мужчина тридцати — тридцати пяти лет, женатый, обремененный детьми и, возможно, уже позабывший свою прежнюю любовь. Интересно, где сейчас этот Дун? Затерялся в лабиринте Лондона или по-прежнему живет в паре миль отсюда…» У него упало сердце, когда он вспомнил новую фабрику в Стауэртоне, лабиринт переулков Помфрета с коттеджем на каждые две сотни ярдов, и Сьюингбери на севере, где послевоенные дороги разделяли дома, расходясь как лучи из ядра старого города. А кроме них, еще есть сам Кингсмаркхэм и прилегающие деревни, Флагфорд, Форби…

— Не думаю, чтобы Дуном мог быть тот тип, Миссал, — с надеждой сказал он.

— Если это Дун, — сказал Вексфорд, — то он чертовски сильно изменился.

Река моих лет вяло струилась, Минна, медленно впадая в море покоя. Ах, как давно мне хотелось броситься в стремнину жизни!

Но вчера вечером, вчера ты снова явилась предо мною, Минна. Не такой, какой ты так часто являлась ко мне во сне, но наяву. Мне хотелось следовать за тобою, в поисках лилий там, где ты ступала… На твоем пальце было золотое колечко, это звено в цепи кандалов докучливой любви, и душа моя возрыдала, и да, мне тоже стали ведомы ночные кошмары!

Но мой пир всегда был пиром души, и для другого обитателя моего убежища моя плоть осталась незажженной свечой. Свеча моей души оплыла, истаяла на жестоком ветру.

Но хотя вместилище моей души исчахло, и пламя уже не возгорится, однако же фитилек души плачет, жаждая руки, которая поддержит этот светоч приязни, этот факел сладостного доверия, искру возрожденной дружбы.

Я увижу тебя завтра, и мы вместе пустимся в путь по серебряным улицам нашей юности. Не бойся, ибо разум будет держать меня в узде, и нежная сдержанность будет править мною. Разве не будем мы счастливы, Минна, разве не охватит нас сладостное блаженство, как детей под теплыми солнечными лучами?

Глава 7

Когда распутает она

Все те обманы, что свила вокруг меня…

Когда в семь вечера Вексфорд и Барден въехали в ворота дома Миссалов, им в глаза бросился черный «Ягуар», не новый, но ухоженный, припаркованный возле дома. Запачканы были только колеса — их колпаки были в засохших брызгах грязи.