Джозефина Тэй - Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени
— Что же вас остановило?
— Камин был электрическим. — Кэррэдайн вытянул свои длинные ноги и рассмеялся. — Мне не терпится ткнуть в нос британской публике парочку фактов из ее же истории. Чувствую уже, как закипает в жилах кровь Кэррэдайна Первого.
— Наверное, весьма активный был человек?
— Да уж, и безжалостный вдобавок. Старик начал простым лесорубом, а под конец жизни у него был замок в стиле ренессанс, и две яхты, и собственный вагон. Железнодорожный. Зеленые шелковые занавески с бомбошками и такая инкрустация по дереву, что видеть надо! Но в последнее время кое-кто начал поговаривать — и среди них не последним Кэррэдайн Третий, — что фамильная кровь стала совсем жидкой. Это они меня в виду имеют. Но сейчас я — Кэррэдайн Первый. Теперь знаю, как чувствовал себя старик, когда хотел купить какой-нибудь очередной лес, а ему отказывали… Все, отправляюсь работать!
— Вот и прекрасно, — похвалил Грант. — А я буду с нетерпением ждать обещанного посвящения. — Он взял со стола блокнот и протянул юноше. — Я тут кое-что нацарапал, вроде полицейского досье. Возможно, вам пригодится.
Кэррэдайн с уважением посмотрел на блокнот.
— Выдирайте нужные страницы и забирайте. Я уже покончил со всем этим.
— Теперь вы, конечно, займетесь настоящими делами и позабудете про наше исследование, — с тоской произнес Кэррэдайн.
— Никакое дело не доставит мне столько удовольствия, как наше, — чистосердечно признался Грант. Он посмотрел на портрет, который все еще стоял на тумбочке, прислоненный к стопке книг. — Марта считает, что он похож на Лоренцо Великолепного. Ее приятель Джеймс говорит, что это лицо святого, а мой хирург — что это лицо калеки. Сержант Уильямс думает, что он походит на судью. Но мне кажется, что ближе всех к истине была старшая сестра.
— А как она считает?
— Она заявила, что лицо выражает самые тяжкие страдания.
— Да, пожалуй, что так. И после всего, что мы выяснили, вас это удивляет?
— Нет. События последних двух лет его жизни обрушились на него, как снежная лавина. А ведь до этого все шло так хорошо. Англию наконец-то не раздирали междоусобицы. Гражданская война забывалась, здравое правление сохраняло мир, торговля приносила стране процветание. И вдруг в два коротких года — его жена, сын, и покой…
— Я знаю, от чего он был избавлен.
— От чего?
— От мысли о том, что его имя в последующих веках станет притчей во языцех.
— Подобная мысль разбила бы его сердце. Знаете, какой довод более всего убеждает меня в том, что Ричард вовсе не стремился узурпировать власть?
— Нет. Какой?
— То, что ему пришлось посылать на Север за войсками, когда Стиллингтон сообщил ему новость. Знай он заранее, что поведает Стиллингтон, он привел бы эти войска с собой. Если не в Лондон, то в соседние графства, чтобы иметь их под рукой. Тот факт, что он срочно послал в Йорк, а затем к своим кузенам Невиллам за помощью, доказывает, что признание Стиллингтона оказалось для него совершенно неожиданным.
— Да. Ричард не спеша двигался со своей свитой в Лондон, где должен был стать регентом юного короля. Подъезжая к Нортхэмптону, он узнает о неприятностях, которыми грозит ему двухтысячный вудвилловский отряд, но это его не смущает. Ричард переманивает отряд на свою сторону и продолжает путь в столицу, как ни в чем не бывало. Там его ожидает, как он думает, лишь участие в обычной церемонии коронации. И лишь после признания Стиллингтона он посылает за собственными войсками. Причем в критический миг посылать приходится очень далеко, на самый Север Англии.
— Да, вы правы. Сообщение Стиллингтона застало его врасплох. — Кэррэдайн привычным жестом поправил дужку очков. — А знаете, что, по моему мнению, убедительно доказывает вину Генриха?
— Что же?
— Скрытность.
— Скрытность?
— Да. Скрытность его поступков, шушуканье и возня за углом.
— Вы хотите сказать, что это было в его натуре?
— Нет, никаких таких тонкостей. Разве вы не видите — Ричарду не было нужды действовать скрытно, в то время как у Генриха все зависело от того, чтобы кончина мальчиков оставалась тайной за семью печатями. Никто так и не смог придумать объяснение тому тайному способу убийства, к которому Ричард якобы прибег. Для него действовать подобным образом было бы безумием. Он не мог надеяться сохранить содеянное в тайне. Раньше или позже ему пришлось бы отчитываться за то, почему мальчиков не оказалось в Тауэре. А ведь он, конечно, рассчитывал на долгое царствование. Никто так и не объяснил, зачем ему было избирать такой сложный и опасный путь. Ведь он мог действовать куда проще: удушить мальчиков и выставить их напоказ всему Лондону, который рыдал бы над телами двух юных принцев, безвременно скончавшихся от лихорадки. Так бы он все и проделал — если бы потребовалось. Ведь для Ричарда смысл убийства мальчиков мог заключаться единственно в том, чтобы предотвратить возможные мятежи. Поэтому, если бы он собирался как-то выгадать от их убийства, самый факт смерти следовало придать огласке возможно скорее. А теперь посмотрим на Генриха. Генрих должен был отыскать способ убрать мальчиков с дороги, а самому при этом оставаться в тени. И он должен был скрыть, когда и как они умерли. Судьба Генриха целиком и полностью зависела от того, чтобы никто точно не знал, что именно случилось с мальчиками.
— Так оно и было, Брент, так оно и было, — улыбаясь проговорил Грант, глядя на раскрасневшееся от возбуждения лицо собеседника. — Вам следовало бы служить у нас в Скотленд-Ярде, мистер Кэррэдайн!
Брент рассмеялся:
— Ограничусь расследованием Тонипэнди. Бьюсь об заклад, что есть еще куча подобных случаев, о которых мы слыхом не слыхивали. Книги по истории, небось, кишат ими…
— Да, между прочим, не забудьте забрать своего сэра Кэтберта Олифанта. — Грант взял с тумбочки солидный фолиант. — Историков следует в принудительном порядке обязывать пройти курс психологии, прежде чем разрешать им сочинять свои труды.
— Ну, это им не поможет. Человек, который на самом деле интересуется поведением других людей, не станет тратить время на историю. Он будет писать романы, или изучать психиатрию, или сделается судьей…
— …или мошенником.
— Или мошенником. Или предсказателем будущего. Человека, который разбирается в людях, не тянет в историю… История — как игра в оловянных солдатиков.
— Ну, что вы! Это уж слишком строго… Все-таки, такое ученое занятие…
— Нет, я о другом, — заметил Кэррэдайн и пояснил: — Я имею в виду, что это похоже на передвижение маленьких фигурок по плоскости. Почти математика… или шахматы, если задуматься.
— Если это математика, то какого черта они пользуются закулисными сплетнями, — рявкнул Грант, внезапно разозлившись. Воспоминания о «святом» Море все еще раздражали его. На прощание он быстро перелистал толстого и уважаемого сэра Кэтберта, пока, почти в самом конце, не остановился на одной из страниц.
— Странно, — произнес Грант. — Как они все готовы признать за человеком храбрость в битве. Осталось только устное предание, но ни один из противников Ричарда не ставит под сомнение его отвагу. Наоборот, все в один голос восхваляют ее.
— Похвала побежденному, возвышающая победителя, — напомнил Кэррэдайн. — Кстати, эта традиция началась с баллады, написанной кем-то из стана Тюдоров.
— Да, одним из людей Стенли, — добавил Грант. Перевернув пару страниц, он разыскал балладу и принялся декламировать странные звучные строки…
«Никто не может вынести их натиск. Сильней ударов Стенли — лишь гордыня.Оставьте нам случайности усобиц, боюсь, вы слишком мешкаете ныне.Ваш конь оседлан — ржет нетерпеливо, а в день другой — победу вырвав сами.Наденете английскую корону, и станете вновь царствовать над нами».«Мой боевой топор меня заждался. Корону водрузите мне на шлем.Создатель наш, клянусь всуе тобою, что я умру — сегодня — Королем!Покуда жив — не отступлю и шагу.Пусть враг бежит, меня завидев близко!» —Так он сказал — и сделал, перед Богом,Представ наутро королем английским».[29]
- «Мой боевой топор меня заждался… Корону водрузите мне на шлем», — повторил Кэррэдайн слова Ричарда перед роковой битвой. — Кстати, знаете, эту корону потом нашли в кусте боярышника.
— Кто-то, видимо, уже успел припрятать.
— Раньше я представлял себе эту корону такой внушительной, роскошной, вроде той, которой у нас пользуются теперь… А, оказывается, она была просто золотым обручем.
— Да. Ее можно было надевать поверх боевого шлема.
— Черт побери! — внезапно воскликнул Кэррэдайн. — На месте Генриха мне было бы противно носить эту корону! — Он помолчал и добавил: — Знаете, что в городе Йорке написали в своей хронике про битву при Босворте?
