Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Налил в него. Выпил.
Несколько минут он тупо смотрел на пустой бокал, потом с силой запустил им в стенку контейнера. Крысы бросились врассыпную, а когда он приставил пустую бутылку к одному из контейнеров — может, пригодится какому–нибудь обнищавшему пьянице — снова заметил рядом щетинистые морды с длинными передними зубами.
Алда, я ничем не мог помочь тебе! Честное слово ничем! У меня ничего нет, кроме тех тряпок, что на мне!
Кубки! Я мог продать свои кубки, — пронеслось в голове, но мысль эта быстро угасла. Кто бы их купил? Кому они нужны? Лишь один из них серебряный, да и то стенки у него тонюсенькие. Пару сотен, может и удалось бы выручить. Ерунда! Они тебя не спасли бы!
Значит, это судьба, если уж так все закончилось. Иначе и быть не могло, ведь я неудачник, неудачи просто заложены в моих генах. Когда я наконец–то повстречал человека, когда мне чуть–чуть улыбнулось счастье, обязательно должно было случиться что–то такое, что сметает все как метлой… Только не радуйтесь — Константин сильный, он вынесет и это! Разве я мало вынес? А сколько еще предстоит?..
— Ты еще тут? Чего тебе надо? — жилы на мощной шее Константина напряглись, глаза налились кровью.
— Зачем вы приходили тогда к нам? Я вас раньше никогда не видела…
— Убирайся, или я спущу тебя с лестницы!
Девушка упрямо стояла, не двигаясь с места.
Константин как клещами схватил ее за плечо, дотащил до дверей и вытолкнул на лестницу.
— Нашлась тут… Константин Курдаш никого не боится!
Он добрался до плиты, сорвал с последней, полной, банки пластмассовую крышку. В воздухе распространился легкий запах бензина.
Курдаш пил прямо из банки. Кожа на подбородке от стекающего спирта стала сухой, сморщилась.
— Ну и дрянь!
На следующий день Ималда попыталась заговорить со швейцаром, когда он, выбритый и надушенный, стоял на своем посту у входа в «Ореанду», но Константин отчетливо и враждебно отрезал заранее заготовленными словами:
— Я тебя не знаю и никогда раньше не знал!
Было ясно, что сразу к Константину ей не подступиться. Она молча повернулась и пошла вверх по лестнице.
Ималда прошла один пролет, когда Курдаш ее окликнул:
— Беги, девонька, отсюда! Беги, пока не поздно! — сказал он так, словно говорил страшную тайну.
И наверное, скорее ради себя, чем ради Ималды.
«Моряки сильно терпят от крыс. Без крыс нет ни одного, сколько–нибудь большаго корабля. Из старых судов выжить их нет возможности, а новыя населяются ими при первой погрузке. В длинныя морския путешествия, особенно если на корабле много съедобнаго, крысы размножаются иногда до таких размеров, что делается почти невозможным оставаться на корабле. Когда корабль Кэна — во время путешествия в полярныя страны — затерло льдом около 80° широты, то крысы размножились до невероятной степени и причинили большой вред. Решились выкурить их дымом. Все люки были закрыты и в низу корабля зажгли смесь серы, кожи и мышьяка. Чтобы избавиться от такой язвы, экипаж решился провести холодную сентябрьскую ночь на палубе. Утром увидели, что это сильное средство не помогло: крысы бегали как ни в чем не бывало. Тогда зажгли древесный уголь, думая задушить крыс развивающимися газами. Запертое пространство действительно скоро заполнилось до того удушливыми газами, что два человека, неосторожно спустившись вниз, лишились чувств и с трудом могли быть вытащены на палубу; зажженный фонарь гаснул, когда его опускали в каюты. К несчастью, в другом месте корабля вспыхнул неожиданно склад угля, загорелся самый корабль и только с большими усилиями, даже с опасностью для жизни капитана, удалось потушить пожар. И между тем на следующий день на корабле было найдено только 28 крысиных трупов, а оставшиеся в живых размножились к следующей зиме до такой степени, что от них ничего нельзя было уберечь. Оне пожирали шубы, платье, сапоги, гнездились в постелях под одеялом, прятались в перчатки, в шапки, истребляли съестные припасыи и, к довершению всего, чрезвычайно искусно избегали преследований. Экипажу пришла раз мысль спустить в трюм, составлявший главное гнездо крыс, самую умную и бойкую из собак, в надежде, что она водворит там тишину и порядок. Вскоре, однако, послышались жалобные вопли собаки: оказалось, что не она победила крыс, а наоборот. Собаку вытащили и нашли, что крысы сгрызли ей кожу с подошв лап. Впоследствии эскимос вызвался перестрелять крыс мало–помалу стрелами и благодаря этому охотнику Кэн имел целую зиму суп из свежаго крысинаго мяса. Наконец поймали лисицу и посадили в трюм. Рейнеке чувствовал себя повидимому очень хорошо в этой большой компании и вдоволь питался ее членами.»
Мальчишка упрямился, не хотел идти, но поняв, что не отвертеться, деловито спросил:
— А где мне искать его?
— Не доходя углевозов, — объяснил дед. — Надень фуражку. И мигом — человек там платит за каждую минуту.
Резкий весенний ветер шаркнул по лицу как наждаком, мальчишка побежал вприпрыжку, словно скакал на коне с шашкой в руке — как в показанном недавно по телевизору фильме про гражданскую войну.
Сторожка с дедом и телефоном осталась позади. Только окно светилось в темноте, но и этот огонек вскоре затерялся среди других огней города, рассеянных по склону холма.
Рубя воображаемых врагов справа и слева, мальчишка скакал по проходу, по обе стороны которого как стены возвышались огромные стандартные контейнеры. Их используют для международных перевозок по железным дорогам, в специальных автопоездах и главным образом, конечно, на судах по морям и океанам: из–за высокого уровня механизации погрузочно–разгрузочных работ в портах этот вид транспортировки считается среди специалистов подлинным открытием нынешнего столетия.
Проход был длинный, с ответвлениями, и мальчишка видел над головой только полоску неба, усеянную звездами, жирафьи шеи портовых кранов — на них на разной высоте горели желтые, красные и зеленые огоньки. Шеи медленно поворачивались и наклонялись, во всю светили прожекторы — порт работал круглосуточно.
Мальчишка свернул влево и побежал дальше — топ–топ, топ–топ.
Пролез между товарными платформами — они были заставлены в два этажа экспортными «Самарами». Потом под длинным составом со связками толстых бревен, под еще более длинным составом из шестидесятитонных цистерн и выбрался на набережную.
Толстостенные стальные борта судов высились, как многоэтажные дома. Было еще не так поздно: на фоне неба виднелся их белый такелаж, горел свет в окнах иллюминаторов.
Огромные торговые суда стояли плотными рядами, их толстые якорные цепи казались мальчику похожими на хвосты бегемотов, опущенные в воду, дальше вдоль берега виднелись конусы гигантских угольных насыпей.
Мальчик устал бежать, пошел шагом.
Возле складов сновали электрокары и подъемники — их стальные держатели переносили с места на место доски — люди так же носят дрова. Концы досок раскачивались, словно крылья птиц.
— Сейчас улетят! — засмеялся мальчишка.
Буксир «Ислочь» стоял, зажатый между огромными «пятнадцатитысячниками» — с одной стороны вперед выступало почти полсудна, на носу которого красовалась надпись «EWERANNA», и под ней другая — буквами поменьше — «ANTWERPEN», над утлегарем соседнего танкера развевался норвежский флаг с крестом.
«Ислочь», коренастый крепыш, был грязный, с бортами, обвешанными старыми автопокрышками — чтобы от столкновения с боками другого судна или с молом не пострадала краска.
Трапа не было видно, и мальчишка подошел поближе. Остановившись напротив двери кубрика, прокричал:
— Эй, на «Ислочи»! Есть там кто–нибудь?
Показался вахтенный матрос.
— Чего надрываешься, юнга?
— К телефону зовут. Срочно!
— Меня?
— Забыл! — мальчишка чуть не заплакал. — Ей–богу, забыл! Такая чудная фамилия, что никак не запомнить. Междугородка… Из Риги…
— Подожди, сейчас…
Матрос просунул голову в приоткрытую дверь кубрика.
— Алексис Имантович! Звонят из Риги — может, вам?..
— Да, я жду звонка…
Они шагали быстро, мальчишка, чтобы поспеть за Алексисом, иногда переходил на бег.
— Кто звонит? Мужчина или женщина?
— Не знаю, дедушка разговаривал.
Если Таня, то надо решительно потребовать, чтобы больше никогда не звонила. Сколько раз уж со слезами обещала, но пройдет немного времени и звонит опять. Было бы еще о чем говорить! А то канючит и канючит свое! Дядьки из охраны разозлятся и не позовут больше. Как раз когда нужнее всего будет… Они ведь не обязаны, зовут только по доброте душевной.
— Жвачку любишь?
— М–м, — протянул мальчишка.
— Сложи–ка ладони… Вместе, вместе сложи, чтобы получилась нормальная пригоршня!
На ходу он высыпал в ладони мальчишки маленькие пачечки жевательной резинки.
