Жорж Сименон - Первое дело Мегрэ
Брат, подняв на Андрэ глаза, увидел, как тот покраснел и в сердцах повесил трубку.
— Твой сын был там как-то в четверг после обеда… По-видимому, он о чем-то догадывался. Ему ответили, что ты не работаешь уже три недели.
К чему было повторять, в каких выражениях об этом сказали мальчишке? А сказали ему следующее: «Этого идиота уже давно вышвырнули за дверь!»
Может быть, вовсе не из жестокости. Просто не подумали, вероятно, что имеют дело с его сыном.
— Ты начинаешь понимать, Оливье? А? Тот ведь каждый вечер уходил из дома, унося с собой свои бутерброды, рассказывал о типографии, что на улице Круассан, а мальчишка знал, что отец лжет. Не следует ли сделать вывод, что он знал правду и о пресловутом дядюшке Гедеоне? И просто умело подыгрывал отцу.
— А я-то обещал ему приемник!
Никто не осмеливался проронить хоть слово, ибо слова эти могли натолкнуть на самые страшные мысли.
Даже те, кто никогда не бывал на улице Васко да Гама, представляли себе нищее жилище, десятилетнего мальчугана, проводившего долгие часы в одиночестве, эту странную семью, где из страха причинить друг другу боль один обманывал другого.
Надо было поставить себя на место мальчишки и понять, как восприняла все это его детская душа: отец, наклонившись над ним, поцеловал его в лоб и ушел, а всюду празднуют рождество, соседи пьют и поют во всю глотку.
«Завтра утром тебя будет ждать сюрприз».
Это мог быть только обещанный приемник, а Биб отлично знал, сколько он стоит.
Известно ли ему было в тот вечер, что у отца ни гроша за душой?
Человек уходил вроде бы на работу, а никакой работы нет.
Пытался ли мальчуган уснуть? Напротив его окна по другую сторону двора высилась огромная стена с освещенными проемами окон, — там текла чужая, пестрая жизнь.
Кто знает, может быть, облокотившись на подоконник, он хотел заглянуть в эти окна?
Отец, у которого не было денег, собирался купить ему приемник.
Комиссар вздохнул, постучал трубкой о каблук и, выбивая пепел прямо на пол, сказал:
— Более чем вероятно, что он видел вас у старухи.
— Скорее всего.
— Постараюсь сейчас проверить одну деталь. Вы живете на третьем этаже, а она на первом. Вполне возможно, из ваших окон видна только часть комнаты.
— Совершенно верно.
— Ваш сын мог видеть, как вы оттуда выходили?
— Нет! Дверь находится в глубине комнаты.
— Вы подходили к окну?
— Я присел на подоконник.
— Весьма важная деталь. Скажите, окно было открыто?
— Да. Помню, мне сильно дуло в спину. Теща всегда спала с открытым окном, зимой и летом. Она из деревни. Первое время после нашей женитьбы она жила вместе с нами.
Комиссар повернулся к человеку, сидевшему у телефонного коммутатора.
— Вы об этом подумали, Лекер?
— Об узорах на окне? Я думаю об этом с самого утра. Если окно было открыто, разница между температурой в комнате и на улице была бы не столь уж велика, чтобы на окнах мог образоваться лед.
Сигнал. Вилка вставлена в гнездо.
— Да… Как вы сказали? Мальчишка?..
Все застыли в напряжении, не спуская глаз с Лекера.
— Да… Да… Как? Бросьте на поиски всех мотоциклистов… Пусть обыщут весь квартал. Я занимаюсь вокзалом. Сколько прошло времени с тех пор? Полчаса? Он не мог раньше предупредить?
И, не теряя времени на объяснения, Лекер переставил вилку в другое гнездо.
— Северный вокзал? Кто у аппарата? Это ты, Ламбер? Слушай, очень срочное дело… Тщательно обыщите весь вокзал. Наблюдайте за всеми помещениями и путями. Опроси всех служащих, не видели ли они мальчишку лет десяти. Он должен быть где-нибудь возле касс или в другом месте. Что ты говоришь? В сопровождении полицейского?.. Неважно… Очень возможно… Прошу тебя, поторопись. Держи меня в курсе. Ну конечно, задержать его…
— В сопровождении полицейского? — повторил, ничего не понимая, его брат.
— Все может быть. Возможно, это и не он, но если он, то мы на полчаса запоздали… Сообщение лавочника с улицы Мобеж, что рядом с Северным вокзалом. Он торгует прямо на улице… Видел, как какой-то мальчишка схватил с прилавка два апельсина и удрал. Он не побежал за ним вдогонку. Значительно позже, когда поблизости проходил полицейский, он для очистки совести рассказал ему о происшествии.
— У вашего сына были с собой деньги? — спросил комиссар. — Нет? Ни су? У него не было копилки?
— Была. Но я взял оттуда то немногое, что там было, — под тем предлогом, что не хочу менять крупные купюры…
Какое значение обретали теперь все эти детали!
— Как вы считаете, не лучше ли будет, если я сам отправлюсь сейчас на вокзал?
— Думаю, что это бесполезно, а здесь вы нам можете понадобиться.
Они были как бы узниками этой комнаты, в плену у большой настенной карты города, на которой то и дело загорались лампочки, в плену у телефонного коммутатора, связывавшего их со всеми концами Парижа. Что бы ни случилось, именно здесь все будет известно в первую очередь. Комиссар отлично понимал это и потому не торопился вернуться в свой кабинет на Набережной Орфевр. Наконец он снял с себя тяжелое пальто, будто решившись окончательно остаться в префектуре.
— Значит, он не мог сесть ни в метро, ни в автобус. В кафе он тоже не мог зайти, не мог позвонить из автомата… С шести утра он ничего не ел.
— Так где же он? Что он делает? — воскликнул отец, которого вновь охватила тревога. — И почему он просил меня приехать на Аустерлицкий вокзал?
— Вероятно, для того, чтобы вы могли бежать, — вполголоса сказал Сайяр.
— Бежать? Мне?
— Послушайте, друг мой…
Минутами комиссар забывал, что имеет дело с братом инспектора Лекера, и говорил с ним как с «клиентом».
— Мальчишка знает, что вы без работы, что у вас в кармане ни гроша, а между тем вы посулили ему роскошное рождество.
— Наша мать тоже отказывала себе во всем целыми месяцами, только бы справить нам праздник…
— Я же вас ни в чем не упрекаю. Я просто констатирую факт. Он облокачивается на подоконник и видит вас у старой ведьмы, дающей деньги под проценты. Что он мог подумать?
— Понимаю.
— Он говорит себе, что вы пошли взять у нее в долг. Ладно. Он растроган, а может быть, огорчен — этого я не знаю. Укладывается снова в постель, засыпает.
— Вы думаете?
— Мне кажется, так оно и было. Если бы он обнаружил в половине десятого то, что увидел в шесть утра, он бы не оставался спокойно в своей комнате.
— Понимаю.
— Итак, он засыпает. Может быть, он больше думает о приемнике, который вы ему пообещали, чем о вашей попытке раздобыть деньги. Вы ведь и то пошли в кино? Верно? Спит он беспокойно, как все дети в ночь под рождество. Просыпается раньше обычного, когда на дворе еще темно, и первое, что он видит, — мороз разрисовал окна узорами. Не забывайте, это первый раз за зиму. Ему захотелось ими полюбоваться, потрогать…
У другого Лекера, того, что сидел у коммутатора, того, что ставил крестики в своей записной книжке, на лице промелькнула улыбка: оказывается, грузный комиссар совсем не так уж далек от воспоминаний детства, как можно было предположить…
— Он поскреб ногтем…
— Как сегодня утром Бигуэ, — вставил Андрэ Лекер.
— Если понадобится, мы сумеем установить правильность моего предположения путем полицейской экспертизы, ибо там, где лед растаял, можно без труда обнаружить отпечатки пальцев на стекле. И что же сразу поражает ребенка? Во всем квартале темно, освещено лишь одно окно, окно той комнаты, в которой он в последний раз видел своего отца. Я все эти детали проверю. Однако готов поспорить, что он увидел лежащее тело, если не все тело, то часть. Может быть, только ноги. А так как комната была освещена, этого было вполне достаточно.
— И он подумал?.. — начал Оливье, широко раскрыв глаза.
— Он подумал, что вы ее убили, вот именно, так же как готов был подумать и я. Посудите сами. Человек, убивающий людей на протяжении последних нескольких недель в отдаленных кварталах Парижа, как и вы, живет ночной жизнью, как и вы, он, по-видимому, пережил тяжелый удар — ведь трудно предположить, что человек просто так, изо дня в день, идет на убийство. Ребенок, разумеется, не знал, что вы делаете по ночам с тех пор, как потеряли работу. Верно? Вы сказали нам, что присели на подоконник. Куда вы положили жестянку с бутербродами?
— На подоконник, я почти уверен…
— Значит, он ее увидел. В котором часу вы ушли от вашей тещи, он не знал. Не знал он также, была ли она еще жива после вашего ухода. В его воображении встало ночное видение. Что бы вас, будь вы на его месте, больше всего поразило?
— Жестянка…
— Совершенно верно… Жестянка, которая позволит полиции вас опознать. На жестянке есть ваше имя?
