Семён Клебанов - Настроение на завтра
— Таких много… Но для начала советую одного. Мягков Юрий Васильевич. Токарь. Двадцать шесть лет. Кажется, о нем еще не писали. Восемь лет на заводе.
— А кроме анкетных данных, ничего не подскажете?
— Рекомендую, — помолчав, ответил Старбеев.
— Спасибо!
Мартынова поднялась, положила блокнот в сумку.
— Минуточку… — Старбеев лукаво улыбнулся. — Могу подсказать. Но не вижу смысла. Сами почувствуйте, поймите его настроение. Тогда и поговорим… — Посмотрел на часы. — Желаю удачи.
Мягков завершал последнюю деталь, когда к нему подошла Мартынова и учтиво сказала:
— Здравствуйте, Юрий Васильевич.
— Здрасте… А мы вроде незнакомы, — весело заметил Мягков.
— Мартынова. Корреспондент. — Она показала удостоверение.
— Теперь ясно. Тогда поскучайте немного. Кончу работу.
Мартынова отошла в сторону.
Мягков был в ладно пригнанном комбинезоне из джинсовки и светлой сорочке с жестким воротничком, словно работает он в лаборатории на испытательном стенде, а не в механическом цехе.
«Симпатичный», — подумала она, посмотрев на него с женской проницательностью.
— Готов! — окликнул Мягков.
— Я по вашу душу, — подойдя, сказала Мартынова.
— Что так? — удивился Мягков, скользнув взглядом по миловидному лицу журналистки. — Зачем ее тревожить?
Мартынова старалась сохранить деловой тон.
— Хочу поговорить с вами. Очень важно.
— Со мной? — удивился Мягков. — Странно.
— Старбеев рекомендовал именно вас.
— Это ошибка! Уверяю вас, я для газеты фигура неинтересная. — В его голосе звучала непреклонность.
— А вдруг!
— Для ясности сообщаю: в передовиках не значусь…
— Неужели отстающий? — запальчиво спросила Мартынова.
— Зачем так сразу? Середняк!
— Сами определили или…
— Сам, — отчеканил Мягков. — Человек должен знать свою полочку. Тогда в жизни поменьше неприятностей… Всяк сверчок знай свой шесток. — И словно освободившись от непосильного груза, добавил: — Не получается: пришел, увидел, победил…
— Тремя глаголами определили характер человека… Отлично! Кстати, древний мудрец вывел формулу, включающую три измерения человека. Первое: что он думает о себе. Второе: каков он на самом деле. И третье: что о нем думают другие… По-моему, последнее самое ценное…
— Бог с ним, с мудрецом. — Мягков махнул рукой. — Я полагаю, что важнее самому думать о себе. Ответственности больше и совесть при деле. А что думают другие, это частенько от тебя не зависит… Поскольку командует капризная дама… Фортуна. Точно вижу, вы не согласны. За мудреца держитесь. — Он пожал плечами. — Тоже позиция. Тем более что вы и есть представитель тех других кто о нас думает. Обо мне, например. Ведь вас «маяки интересуют. Вон слева на фрезерном станке Игнатов работает. Его прямо на первую страницу можно. У него всегда цифры кругленькие. Не промахнетесь!
— Учту, Юрий Васильевич.
— А вас как зовут?
— Нина… Нина Сергеевна.
— С ним поаккуратней, Нина Сергеевна. Игнатов — человек с норовом. О нем часто пишут.
— Значит, заслужил, — стараясь скрыть подступавшее раздражение, сказала Мартынова.
— Это как посмотреть, — многозначительно ответил Мягков. — Разве только в цифрах дело? Важен облик человека. А Игнатов локтями бойко орудует. Есть такие люди…
— Зачем же к нему посылаете?
— Зря обиделись. Может, разберетесь, что к чему… Мартынова. Мартынова… Не видел я вашей фамилии в газете. Или позабыл…
— Я здесь недавно. Два месяца как приехала. Окончила университет в Москве. Получила назначение.
— Из Москвы уехали? Похвально. Почти подвиг.
— Просто жизнь. Давайте по делу говорить.
— Подождем. Так будет лучше… Может, стану интересным.
— Назначьте срок.
— Кабы знала, кабы ведала… — отшутился Мягков. — Это у начальника цеха надо спросить. Старбеева. У меня с ним, как бы вам сказать… Сложные отношения.
— Сложные? — удивилась Мартынова. — Действительно так?
— Да, — твердо ответил Мягков. — Оба в разведке находимся. Он ко мне ключи подбирает, а я к нему.
— Характерами не сошлись?
— Человек он совестливый. Уважаю.
— А он вас?
— Не жалуюсь.
— Так в чем же дело? Юрий Васильевич! — Что-то важное ускользало от нее, терялось в трудном разговоре. А может, он не сказал еще своего главного? И не скажет… Она вспомнила просьбу Старбеева. Попробуй прощупай такого… И вдруг сказала: — Юрий Васильевич, вы оценили мой приезд из Москвы словами: «Похвально. Почти подвиг…»
— Говорил. Не отрекаюсь.
— Может, вы будете благосклонны к моей работе и посильно поддержите скромный подвиг. Вам ведь знакомы чувства молодых. Трудно переживают неудачи. Не скрою, я из того же теста.
Мягков растерялся, ему стало жалко тихую, незащищенную девушку.
— Со мной мороки много. Зря рекомендовал Старбеев. Я правду говорю… В цехе решают важную проблему. Но ее не осилишь приказом. Не поможет! Цель ясна, а пути к ней пролегают через души людские. Столкнулись технология с психологией. Такой вот спектакль… Еще до его отпуска был у нас разговор по поводу новых станков. Старбеев убеждал: мол, дело интересное. Хорошо бы молодым освоить эти агрегаты. Я сразу понял, что Старбеев задумал пустить меня в первый бросок атаки. У него фронтовая закалка. Того и жди, прикажет: шаг вперед! Нутром я слышу его команду, а все стою на месте. Думаете, страх сдерживает, нет! Потому что одного шага мало. Это ж дорога в жизнь. Не так все просто. — Он вздохнул. — Теперь ясно: опять на меня нацелился. И вас подключил. Дожимает. Не серчайте. Все сказал честно.
— Верю. Спасибо, — вяло сказала она и почувствовала, как робость сковывает ее, обрекает на неудачу. Что же делать? Как поступить?
Мягков понимал, что невольно стал причиной огорчения Мартыновой. Но он был откровенен. И это дало ему право посоветовать:
— Нина Сергеевна, дело, конечно, ваше… И вам виднее. Все, что сказал, можете писать. У меня секретов нет. А следует ли сейчас? Не знаю. Думаю, лучше подождать. Узнаете побольше, поймете глубже, тогда и слова верные найдутся. А главное, от статьи польза будет. Прочтут люди и поймут: про нашу жизнь. А так ни к чему. Все стрижено, брито. Хотите, я вашему редактору позвоню?
— Не надо! Я сама расскажу.
— Только не тушуйтесь. Тогда провал.
— Постараюсь.
— Вам сколько лет? — спросил Мягков.
— Двадцать четыре, — машинально ответила Мартынова.
— Почти ровесница, — заметил он и добавил: — Время еще есть, многое напишете. А вот будет ли это в радость — от вас зависит.
Мартынова поглядела на страницу блокнота, где была всего лишь одна строчка: «Механический цех, Мягков Юрий Васильевич», и без надежды на успех сказала:
— Я буду приходить сюда. У вас прекрасная березовая роща.
И она ушла.
Ранние сумерки опускались на город. Вскоре зажглись уличные фонари. Пунктир ярких светлячков убегал к улице, где помещалась редакция. Но туда не пошла. Хотелось побыть одной. В ушах звучали слова Мягкова: «Похвально. Почти подвиг…» Ее не покидали дума о чужой жизни, которую должна понять и осмыслить.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Березняк с нетерпением ждал разговора со Старбеевым. Он надеялся, что все прояснится и Старбеев поймет его состояние, которое привело к неожиданной размолвке.
Вчера Старбеев редко появлялся в конторке, подолгу говорил с мастерами, бригадирами. И только перед уходом домой они повидались, но мимолетный разговор дела не коснулся.
Березняк полагал, что беседа состоится сегодня. По утрам они всегда совещались, решали неотложные вопросы. Березняк вошел в конторку, отметив про себя, что выглядит Старбеев хорошо, с лица сошла бледная усталость и он вроде бы помолодел.
Березняк раскрыл синюю папку с листками записей и доложил о выполнении плана. Но когда заговорил о новых агрегатах, Старбеев прервал его и без раздражения сказал, что надо два-три дня повременить, потом потолкуем.
И все же Березняк напомнил о телеграмме Старбеева, рассчитывая, что тот продолжит разговор. Но опять последовал сдержанный ответ: «И об этом поговорим…» Березняк выжидающе смотрел на Старбеева и не мог понять его внезапную отчужденность и, как ему показалось, скрытую неприязнь. Такого в их отношениях раньше не было.
— Извини, Павел Петрович, что вошел без стука, — ершисто произнес Березняк.
— А вот это лишнее… Не надо задираться, — сказал Старбеев и резко отодвинул настольный календарь. — Ты вон с папочкой пришел. Подготовился. Дай и мне собраться с мыслями. Иначе разговора не получится. Ты хочешь спорить не с завтрашним Старбеевым, а с тем, что был месяц назад. Того Старбеева при желании можно повалить. А у меня настрой — выстоять. Серьезный экзамен сдаю. Тройка — балл непроходной.
