Элен Макклой - Две три призрака
— Где же мистер Коттл? Я жажду с ним познакомиться, — объявила она тоном ребенка, требующего обещанную ему конфету. Филиппа, как лунатик, повела миссис Пуси к группе мужчин, стоявших возле бассейна. Гостья сияла.
— Мистер Коттл, вы не представляете, какое я испытывала наслаждение, когда читала «Никогда не зови к отступлению»… Моя племянница служила в Женском вспомогательном корпусе, и я все знаю о войне. Вы так прекрасно о ней написали. Прямо как «Война и мир», только еще лучше. Да-да, все так трогательно. Мне очень понравилась, а Ида нет. Я была очень рада, что Сандра его в конце концов заполучила, пусть они даже не могли пожениться. Это и называется реализмом. Знаете, мистер Коттл, мне кажется, что Сандра немного похожа на меня, ну конечно же, в молодости. Я хочу вас спросить, дорогой мистер Коттл, как вы начинаете роман? Для меня самое трудное — начало. Все мои друзья считают, что я пишу замечательные письма, и они советуют мне попробовать написать что-нибудь для газет. Но я все никак не могу найти время, и потом, я не знаю, с чего начать. А мне есть что вспомнить. В моей жизни происходили самые невероятные события. Знали бы вы только, как моя мачеха пыталась лишить меня наследства! Пруст и Фолкнер отдали бы все на свете за такой сюжет!
Пока миссис Пуси превозносила Амоса, тот тихо мурлыкал что-то себе под нос, но, когда она заговорила о себе, его глаза стали стеклянными.
— Как я начинаю писать роман? — переспросил он довольно грубо. — Я вам скажу, мадам. Я…
Но тут вмешался Гас:
— Амос, мне кажется, есть экземпляр «Никогда не зови к отступлению». Было бы замечательно, если бы вы надписали его и подарили миссис Пуси.
— О, мистер Коттл, неужели это возможно? Вы не представляете! Бедная провинциалка, и вдруг… Если бы действительно подарили мне книгу с вашей подписью, я… я…
Амос витиевато выругался. Все попытались сделать вид, что ничего не случилось, но Сидни решился вмешаться и спасти положение.
— Мама, как тебе не стыдно беспокоить своими глупостями великого художника.
— Сидни, дорогой, не груби мне, — сказала миссис Пуси, беспомощно глядя на Бэзила.
— Я должен принести извинения, мистер Коттл, — несколько напыщенно произнес Сидни. — Вряд ли маму можно назвать бедной да еще провинциалкой. Она родилась в Нэшвилле. Мой дед был биржевым маклером на Уолл-стрит.
— Но, Сидни, дорогой, я только…
— Мистер Коттл, — все так же торжественно продолжал юный Сидни, — я хочу сказать, что вы самый смелый и самый оригинальный писатель вашего поколения. Вы оставили далеко позади самого Фолкнера. Он писал беспорядочно, а вы поразительно лапидарны. Больше всего меня привлекает в вашем творчестве чувство формы. Все знают, что Голсуорси — не писатель, а фикция. В литературе он то же самое, что Сарджент в живописи. Но Голсуорси критик однажды сказал: «Форма — это жизнь». Я же думаю, что форма — это литература. Ваше органическое чувство контура напоминает мне биологический принцип…
Амос ненавидящим, совиным взглядом уставился на Тони.
— Что бы мне выпить? — сказал он, делая паузу после каждого слова.
Сидни замолчал.
— Сейчас, старик, сейчас, — поспешно проговорил Тони.
Он взял Бэзила под руку и увлек за собой.
— Я бы тоже выпил. А вы?
— После такого зрелища…
Тони тяжело вздохнул.
— Кошмар. Много лет считалось, что он вылечился. С тех самых пор, как начал писать. А сегодня опять. Бог знает, что теперь будет. Да! Вы же психиатр. Вдруг можно что-нибудь сделать?
— Нет, он должен сначала проспаться. Почему он запил?
— Понятия не имею. Может быть, это как-то связано с его женой. Вон она. Ее зовут Вера. Знаете, об одной старухе, которая собирала фрукты в саду, кто-то сказал: «Я не желаю ей зла, о нет, я только молю Бога, чтобы она упала с яблони и сломала себе шею!»
Бэзил уже много раз слышал эту шутку, но все же заставил себя улыбнуться. Маленькая головка на длинной гибкой шее привлекли его внимание и вызвала безотчетную неприязнь.
— Рядом с ней Мэг Веси. Интересно, что Вера сказала ей такого, что на Мэг лица нет?
Бэзил перевел взгляд на полненькую и живую, как фазанья курочка, брюнетку. Действительно, она казалась глубоко несчастной, хотя ее лицо было просто создано для улыбок.
Бар был в другом конце зала. Вашингтон Ирвинг внес поднос с бокалами, и все двинулись в том направлении.
— Что вы собираетесь налить Коттлу? — спросил Бэзил.
— Как всегда, чай со льдом. Цветом он похож на виски. Пойду посмотрю, чтобы слуга не ошибся.
Вашингтон Ирвинг уже положил лед в бокалы. Тони налил виски, Гас добавил содовой, и мужчины стали передавать бокалы Женщинам. Потом Тони наполнил один бокал жидкостью из кувшина.
— Пожалуйста, Амос.
Он сделал это так спокойно, что никто Ничего не заметил, даже Амос, с жадностью Схвативший бокал.
Но после первого глотка на лице Коттла появилась отвратительная гримаса, словно он был готов швырнуть бокал Тони в лицо. Не произнеся ни слова, он вылил содержимое бокала на пол, подошел к бару и налил в него виски.
Гас шагнул было за ним, но Тони мягко остановил его.
— Не надо, Гас. Ничего не поделаешь.
Эйвери громко рассмеялся:
— Как же теперь обед в честь Премии переплетчиков?
Лептон покраснел и с ненавистью посмотрел на Эйвери.
— Поговорите об этом с Амосом. А заодно спросите его, что он думает по поводу вашей рецензии в «Трибюн». Он сейчас как раз в том состоянии, чтобы сказать все без утайки.
— Он сейчас как раз в том состоянии, чтобы побить меня, — сказал Эйвери. — Вам бы этого хотелось, не так ли, Леппи? Вы и сами не прочь, только уж слишком малы ростом.
Филиппа подошла к Бэзилу.
— Бэзил, как нам справиться с этим кошмаром? — прошептала она. — И почему эта глупая женщина привезла сюда именно Эммета Эйвери? Мне кажется, Амос еще не знает, кто он. Нужно что-то сделать. Придумайте что-нибудь. Какую-нибудь игру, что ли.
— Шараду?
— Нет. Что-то такое, во что можно было бы играть сидя. Может, он заснет. Придумала! Две трети призрака!
Филиппа почти побежала к гостям, стоявшим возле бассейна. Вашингтон Ирвинг начал разносить свои знаменитые горячие бутерброды.
— Внимание, — сказала Филиппа, — все знают, как играть в две трети призрака?
— Какая прелесть! — воскликнула миссис Пуси. — Миссис Кейн, я не играла в эту игру с тех пор, как маленькой девочкой жила в Теннеси.
— Ты мне никогда не говорила, — заметил Сидни.
— Это совсем просто. — Тони тут же подхватил идею Филиппы. — Ведущий задает вопросы всем игрокам. Не ответивший один раз становится одной третью призрака, два раза — двумя третями и в третий раз — призраком, то есть выбывает из игры. Тот, кто продержится дольше всех, становится ведущим.
— Звучит ужасно по-детски, — протянул Сидни Пуси. — Я бы предпочел обсудить значение эстетического в индустриальном обществе, если мистер Коттл не возражает.
— Но Амос тоже захочет играть с нами, — в голосе Тони послышалась безнадежность. — И потом, это вовсе не детская игра. Все зависит от вопросов, а Амос с его находчивостью и знаниями особенно силен в таких играх.
— Отлично, вы у меня получите удовольствие, — пробормотал Амос. Ему явно надоел молодой Пуси.
Тони вмешался и сделал это как раз вовремя, чтобы предотвратить очередной пьяный выпад.
— Итак, начинаем, — сказал он одновременно вкрадчивым и повелительным голосом члена конгресса, выступающего на телевидении. — Я начну. Амос, кто автор «Английских бардов и шотландских обозревателей» [3]?
— Будь я проклят, если знаю, — сказал Коттл, глядя на Тони сквозь стекло бокала.
Эммету Эйвери показалось, что он ослышался, и он пристально посмотрел на Амоса.
— Ладно, — сказал Тони. — Амос, вы — одна треть призрака.
Амос утешился еще одной порцией виски. Морис Лептон взял ведерко и стал раскладывать по бокалам лед. Мэг Веси была последняя в этом круге.
— Мэг, где находятся островки Лангерхаса? — спросил Тони.
Мэг поморгала, потом неуверенно ответила:
— Индонезия?
— Неправильно. Вы тоже одна треть призрака. Амос, опять вам вопрос. Где находятся островки Лангерхаса?
— Ну конечно, в человеческом теле. Лангерхас был врачом.
На третий раз ему опять не повезло. Он не смог ответить на вопрос: «Кто написал «Бремя страстей человеческих» [4]?».
Бэзил видел, как волнуется Тони, которому вовсе не хотелось, чтобы Амос выбыл из игры и занялся выпивкой. Поэтому, когда нужно было задать очередной вопрос, Тони постарался придумать такую ерунду, которая была бы по зубам даже пьяному Амосу.
— Что такое заключение договора? — спросил он.
Амос сощурил глаза.
— Рабы на галерах были прикованы к скамьям и гребли, пока не умирали. А издатели и агенты стояли над ними и подгоняли их плетьми. Это и есть договор.
