Рекс Стаут - Слишком много женщин

К тому времени, когда мы уселись в закутке, кое-что мне уже удалось узнать, например, что ее звали Роза Бендини и что она работала помощницей главного делопроизводителя в секции машин и запасных частей. Я также сделал некоторые выводы, среди которых тот, что ей двадцать четыре года, что она никогда не терялась, каковы бы ни были ситуация или обстоятельства, и что она вполне могла служить подтверждением замечания Керра Нейлора насчет девственниц.

Она сказала, что коктейли ей не нравятся и что она предпочитает вино, чем заработала одобрительный взгляд Вукчича, который заметил меня при входе и лично проводил нас наверх, восхваляя не меня, а своего старого друга Вульфа. Затем она испортила Вукчичу все впечатление о себе, так как наотрез отказалась от мусса из икры шотландских сельдей, предпочтя ему кусок мяса. Я последовал ее примеру за компанию.

Когда мы остались вдвоем, она не стала терять времени даром:

— Вы полицейский, мистер Трут?

Я ухмыльнулся:

— Послушай, девчушка. Со мной легко познакомиться. как ты убедилась, но меня очень трудно прижать к стенке Ты говорила, что хочешь многое сказать мне. Говори же. А потом поглядим, что я тебе должен сказать. С чего ты взяла, что я полицейский?

— Потому что вы спрашивали об Уальдо Муре, а единственное, что о нем можно спрашивать, — как он был убит, а это дело полиции, не так ли?

— Конечно. Это еще может спросить и любой, кто интересуется. Допустим, я интересуюсь. А ты!?

— Еще бы, конечно да!

— В чем же твой интерес?

— Ни в чем, просто так. Я не хочу, чтобы кто-нибудь уходил из жизни в результате убийства. — Затем в ее глазах блеснул огонек — одна вспышка, которая тут же погасла. Она добавила: — Он был моим другом!

— О, он был убит?

— Да.

— Кем?

— Я не знаю. — Вдруг быстрым, точным движением она накрыла мою руку, лежавшую на скатерти. Ее пальцы и ладони были теплые и твердые, не слишком влажные и не чересчур сухие. — А может, знаю. А что, если знаю?

— Ну, судя по твоему характеру, насколько я успел его понять, думаю, что ты будешь хорошей девочкой и расскажешь об этом своему папе.

Роза продолжала держать мою руку в своих.

— Я бы хотела, — сказала она, — чтобы вы отвезли меня туда, где мы могли бы оказаться одни. Я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал. Тогда мне становится ясно, что он за человек. Тогда я смогу сказать вам что угодно.

Я оценивал ее. Если бы я позволил себе запереться в кабинке у «Рустермана» с нимфоманкой, согласившись на все, что с этим связано, я по крайней мере сохранил бы свое достоинство, избежав дополнительных расходов. Но я сомневался, что в этом была необходимость. У меня сложилось мнение, что у нее просто был свой взгляд на то, как должны общаться между собой мужчины и женщины, а я не был готов спорить с ней.

Я встал из-за стола, поднялся, задернул шторку у входа в кабинку дабы избежать свидетелей и крепко обнял ее. Губы у нее, как и руки, были теплые и твердые — не влажные и не слитком сухие. У нее не только была собственная теория относительно общения мужчин и женщин, она демонстрировала ее на практике, опередив иных людей с их теориями.

Через полминуты я оторвался от нее, раздвинул шторки и вернулся на свое место. Как тодько я сделал это, вошел официант с запеченньия грейпфрутом. Когда он поставил его на стол и ушел, она спросила:

— Что вы делали в комнате Эстер Ливси? Неужели целовались так же, как со мной?

— Опять ты за свое, — запротестовал я. — Ты же обещала рассказывать, а сама только и делаешь, что спрашиваешь. Откуда ты знаешь, что Мур был убит?

Она съела немного грейпфрута:

— Я же не знала, когда вы меня обняли и поцеловали, что мне станет так хорошо!

— Глядя на меня, любая бы об этом догадалась. Кстати, спасибо за комплимент. Как же ты ухитрилась определить по его расплющенной голове, что он был убит? Этого не смогли сделать даже полицейские и судебные эксперты.

Ее ложка остановилась в воздухе:

— Какие ужасные вещи вы говорите!

— Ну уж! А разве не ужасно говорить, что парень бьи убит, особенно когда он был твоим другом? Насколько хорошим другом он был?

Она ела сосредоточенно, но, по-моему, не с целью выиграть время, чтобы обдумать ответ, а потому, что просто хотела есть. После того как у нее во рту исчезли еще три дольки грейпфрута, она заговорила:

— Я звала его Уалли, потому что мне не нравилось имя Уальдо: это звучит слишком заумно, и, кроме того, я всем даю прозвища, я это люблю. Моего мужа зовут Гарольд, но я зову его Гарри. Мы с Уалли были очень близкими ррузьями. Мы ими оставались, пока его не убили. Ведь я вам говорила, что у меня есть кое-что для вас? — Она зацепила ложкой грейпфрут.

— Твой муж? — я едва подавил удивление. — Бендини?

— Нет, его зовут Энтони, Гарольд Энтони. Когда я вышла замуж почти три года назад, я работала в «Нейлор — Керр» и не захотела менять фамилию. Я счастлива, что не сделала этого, потому что рано или поздно он разведется со мной. Когда он вернулся из армии, он, видимо, рассчитывал, что я так и буду храниться дома, пересыпанная средством от моли. Уалли никогда не был настолько глуп, чтобы подумать такое про меня. Вы бы тоже.

— Никогда, — заявил я. — Твой муж работает в «Нейлор — Керр»?

— Нет, он брокер, я имею в виду, что он работает в одной посреднической фирме на Нассау-стрит. Он получил образование, закончил колледж. Я никак не запомню, какой именно. Я уже не живу с ним несколько месяцев, но он так и не примирился с тем, что потерял меня, а я, похоже, не смогу убедить его, что мы несовместимы, хотя постоянно твержу ему, что это была не настоящая любовь, а только порыв. — Она положила ложку. — Я хочу вам сказать что-то, мистер Трут. Я действительно искренне любила Уалли Мура. Если я знаю, что люблю, я никогда не ревную, но с ним было по-другому. Я ревновала его к другим девушкам, даже желала, чтобы они сдохли. Вы бы никогда не подумали, что я могу быть такой, правда? Я сама не думала.

Ответил я уклончиво, потому что официант принес бифштекс. После того как он разложил по тарелкам мясо и поджаренный на гриле картофель с салатом, а также разлил вино, а то, что осталось, поставил на жаровню прямо на столе, я взял нож и вилку, но Роза меня остановила.

— Это выглядит великолепно. Ручаюсь, что шторка застряла, так что вы больше не сможете ее задернуть.

Я пошел и задернул шторку. На этот раз она тоже встала со стула, и мы снова обнялись. Все время, пока длился поцелуй, до нас доносился теплый, влекущий запах мяса, к которому примешивался острый запах бургундского, разлитого по бокалам, и сочетание всего этого создавало очень приятное чувство.

— Не позволим этому остыть, — сказал я наконец.

Она согласилась с чувством здорового практицизма, и я снова отодвинул шторку для циркуляции воздуха.

Так было разрушено большинство из остававшихся барьеров. К концу ужина у меня было столько информации, что я мог бы заполнить ею шесть страниц плотного текста. Большую часть этой информации она изложила обычным английским языком, но в двух или трех местах, где она ограничивалась намеками, я должен был делать собственный перевод.

С первого же дня своей работы Уальдо Уилмот Мур прошел через сотрудниц отдела фондов, как дельфин сквозь волны. Для оценки общего счета его жертв скромные мерки не подходили, потому что в его поведении не было ничего скромного. У меня создалось впечатление, что этот счет шел на дюжины, но Роза, по-видимому придав слишком большое значение сохранению лояльности к его памяти, назвала только четыре имени.

Гуинн Феррис, по словам Розы, была настоящей шлюхой. Прирожденная обольстительница и соблазнительница, она попыталась применить свои способности к Муру, но потеряла равновесие, и ее карьера обольстительницы и соблазнительницы вдруг оборвалась, по крайней мере на время. Лет ей было столько же, сколько и Розе, — двадцать с небольшим, и после двух лет работы она все еще была машинисткой в резервном отделе.

Бенджамин Френкель, серьезный и целеустремленный молодой человек, был помощником начальника секции и по общему признанию занимал третье место среди лучших по диктовке писем во всем отделе. Гуинн Феррис его тоже обольщала и соблазняла до такой степени, что он совсем потерял голову. Поэтому он возненавидел Уальдо Мура со всей присущей ему серьезностью и целеустремленностью, а может быть, и даже больше.

Эстер Ливси была притвора, обманщица и дура. Мур все время дурачил ее и никогда не имел ни малейшего намерения жениться на ней. Он ни на ком не собирался жениться, но она была слишком тупа, чтобы это понять. Некоторое время она верила, что Мур принадлежит ей на правах частной собственности, и когда она узнала, что он продолжал наслаждаться обществом Розы, не говоря уже о других, она совсем рехнулась и до сих пор не очухалась.

Самнер Хофф — уникальная личность, инженер и технический советник отдела. Он был герой или негодяй, в зависимости от позиции его коллег в наиболее драматическом эпизоде за всю историю с Муром. Однажды в октябре, незадолго до окончания рабочего дня, в общем зале около кабинета Дикерсона он ударил Мура в челюсть, и тот упал прямо на колени девушки, сидевшей за ближайшим столом, испортив письмо, которое она печатала. Прежде чем ударить, он заявил, что его разозлил акт проверки, который Мур подготовил по поводу составленного им письма, но, по словам Розы, причина была только одна: он не мог вынести, что Мур завоевал Эстер Ливси. Самиер Хофф исключительно корректно ухаживал за Эстер Ливси в течение года.