Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть? - Мойес Патрисия

Генри вздохнул с облегчением, когда официантку позвали к другому столику, избавив тем самым его от необходимости отвечать на вопрос. Когда она ушла, он спросил Эмми:

— Так ты по-прежнему считаешь Эдварда Дюваля главным злодеем?

— Это же очевидно, разве нет? Он врач. Он знал, что в свое время Кристэл лечилась стрептомицином. Теперь нам известно, что ей стало плохо именно тогда, когда она единственный раз в жизни побывала у Дювалей. Разумеется, ему представился случай дать ей минимальную дозу, чтобы установить, есть ли у нее аллергия на стрептомицин. Ведь так говорил доктор Пауэрс-Томпсон? Как видишь, все сходится.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Генри.

— А что не сходится?

— Во-первых, совершенно ясно, что он не мог, как ты выражаешься, «нахимичить» с тортом, поскольку лабораторные исследования выявили бы там наличие стрептомицина.

— Он же врач. Он мог привезти антибиотик с собой и… ах вот оно что. Его же не было на торжестве.

— Вот именно.

— А если тут замешана еще и Примроуз?..

— Помимо того что я считаю эту версию очень маловероятной, — ответил Генри, — Примроуз вряд ли бы выдала себя, рассказав нам об обмороке Кристэл. Это еще одно слабое звено в цепи обвинений против Дюваля. Если бы он действительно установил, что у Кристэл аллергия на стрептомицин, зачем ему ждать десять лет, чтобы убить ее?

— И все же я считаю его главным подозреваемым, — заявила Эмми.

— Слишком уж все банально, — задумчиво произнес Генри. — Признаться, я много бы дал, чтобы знать, где он сейчас. Ну ладно, давай действовать методом исключения.

— Это как?

— Во-первых, наведем справки в Парижском институте иммунологии. Здесь нам уже делать нечего, а мне бы еще хотелось побеседовать с четой Суошгеймер.

Итак, с чувством сожаления и разочарования Генри и Эмми уложили чемоданы и попрощались с улыбчивой хозяйкой гостиницы, пообещав вернуться, как только смогут. И маленький их седан покатил в Париж.

Глава 18

Отель в Париже, где Эмми и Генри пришлось остановиться, почти не отличался от той крохотной гостиницы, в какой они жили в Лютри. Их номер оказался таким же отвратительным и убогим. Здание стояло в одном из переулков Монмартра, и вместо того чтобы любоваться пейзажем — горами или озером, — Тиббеты были вынуждены созерцать однообразие серых крыш и закрытых жалюзи с облупившейся краской. Правда, уют комнате придавала мебель, обитая приятной на взгляд пестрой тканью с изображением цветов и птиц. Сантехника функционировала исправно, краны не подтекали, кофе впоследствии показался им вкусным и по цене вполне приемлемой. Генри и Эмми поселились здесь вечером, в восемь часов. Устав от дороги, они умылись, поужинали в ближайшем кафе и легли спать.

На следующее утро, после легкого завтрака, Эмми пошла пройтись по рю Риволи. Сумма на кредитной карточке у них была небольшая, и она могла позволить себе разве что, как выразительно говорят французы, лизать витрины, и все же сочла это занимательным времяпрепровождением.

— А мне и не нужно ничего покупать, — сказала она Генри. — Я просто хочу посмотреть, что здесь продается, и буду в курсе последней моды. Это доставит мне радость. Как говорила Вирджиния Вулф, подобное занятие «освежает глаз».

— Разве только тебе. Но не мне. — Генри и подумать не мог, как такое возможно — два часа бродить по улицам, разглядывая витрины. Он с радостью отправился в институт иммунологии.

Учреждение занимало скромное здание, не совсем соответствующее громкому названию, выбитому на медной табличке перед входом. Более того, у Генри сложилось впечатление, что в таком непрестижном районе, куда он попал, могли трудиться лишь те, кому здорово не повезло в семейном бизнесе. Правда, молодая брюнетка за столом администратора оказалась симпатичной и весьма дружелюбной.

— Доктор Дюваль? Простите, месье, вы с ним немного разминулись.

— Немного? Он в Париже?

— Не могу этого утверждать, месье. Насколько я поняла, он собирался возвращаться в Швейцарию. Но он действительно был здесь… подождите, я уточню… да-да, буквально две недели назад. Если хотите, я могу дать вам его адрес в Лозанне… Нет?.. Понимаю… Нет, с тех пор он больше здесь не появлялся… Конференция? Какая конференция?

— Если я все правильно понял, доктор Дюваль должен был участвовать в конференции, которую проводил ваш институт, но его неожиданно вызвали в Англию.

Его слова удивили брюнетку.

— Нет-нет, месье, вас неправильно информировали. Мы проводим только одну, ежегодную, конференцию — в феврале, здесь, в Париже. Правда, доктор Дюваль может быть членом нескольких медицинских обществ… Видимо, какая-то другая организация устраивала эту конференцию.

— Итак, — заключил Генри, когда они с Эмми уже наслаждались крепким кофе под сенью вековых деревьев на Елисейских Полях, — Дюваля в Париже нет и не было. Как я и думал, он приезжал в институт пару недель назад, и Примроуз просто приплела к разговору его тогдашний визит. Либо для того чтобы скрыть правду, либо чтобы таким образом не выдать своего неведения по поводу местонахождения собственного супруга. Что же касается этой несуществующей конференции, то таким образом он просто придумал повод, чтобы не присутствовать на дне рождения тещи. Так сказать, дипломатический ход.

— И эту отговорку Примроуз охотно приняла! — заметила Эмми. — Судя по тому телефонному разговору, который ты случайно подслушал, когда она умоляла его приехать в Фокс-Трот.

— Разумеется, — задумчиво продолжил Генри, — нам известно, что у Эдварда были натянутые отношения с тещей. Видимо, ему просто не хотелось ехать туда, вот он и придумал для себя такой повод.

— Опять ты его защищаешь! — нахмурилась Эмми.

— Нет, я стараюсь не искать подтекст в простых действиях там, где человек вел себя совершенно искренне.

— Значит, ты полагаешь…

— Я полагаю, — перебил ее Генри, — тебе самое время заканчивать с кофе и не мешало бы стереть грязное пятнышко с носа. Нам пора навестить высшее общество.

Площадь Согласия — огромная, залитая солнцем и продуваемая ветром — изобиловала автомобилями и городским транспортом. Тиббеты зашли в роскошный вестибюль отеля «Крийон», оставив позади себя шум. Было похоже, будто они укрылись от ярмарочной суеты в стенах собора. В мраморном зале с высоким потолком портье в отглаженных безупречных рабочих формах услужливо подносили гостям кожаные чемоданы. За массивным столом-алтарем восседал администратор — величественный господин, облаченный во все черное. Он что-то отрешенно записывал во впечатляющих размеров том в кожаном переплете, увесистостью наводящий на мысль о Священном Писании. Генри и Эмми с благоговением приблизились к «святая святых» и обратили к господину вопрос: не здесь ли остановились мистер и миссис Суошгеймер, и можно ли было бы их увидеть?

Верховный жрец, он же старший консьерж, снисходительно окинул взглядом Генри и объявил, скорее с сожалением, нежели грозно, что искать свидания с мистером Суошгеймером в такое время дня лишено смысла. С десяти до двенадцати часов мистер Суошгеймер неизменно у себя в офисе. Что же до миссис Суошгеймер… верховный священник вздохнул, и Тиббеты поняли: данная информация за границами осведомленности простых смертных. Однако он может поинтересоваться… И если Генри будет столь любезен и назовет свое имя полностью…

Генри повиновался. Старший консьерж все с той же степенностью изволил поднять трубку черного телефонного аппарата, стоявшего у него по левую руку, и шепотом сообщил в нее, что хочет связаться с апартаментами под номером сто три. После чего встал боком к Генри и Эмми и принял такую позу, чтобы докучливые посетители не видели его лица и не смогли прочитать по губам то, что он собирался сейчас сказать невидимому собеседнику.

Однако ему не удалось скрыть того факта, что трубку в роскошном номере сто три все-таки подняли, и Генри краем уха уловил свою фамилию, произнесенную консьержем. Последовала пауза длительностью несколько минут. Затем верховный священник положил трубку на рычаг и с сожалением информировал Тиббетов о том, что миссис Суошгеймер на месте не оказалось. Разумеется, он не знает, когда она объявится, и не может дать никаких рекомендаций по поводу того, где и как можно было бы с ней встретиться. Он не стал успокаивать их и добавлять расхожую формулу в духе «все проходит, и это пройдет», но по его лицу становилось ясно, что именно это он и имел в виду, тоскливо созерцая супругов. Правда, если Генри пожелал бы оставить письменное сообщение, его нужно адресовать в номер Суошгеймеров. Эмми даже представила себе, как послание отправляется наверх, в направлении небес, ведомое скорее чистотой веры, нежели какими-то материальными средствами.