Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть? - Мойес Патрисия

Пауэрс-Томпсон улыбнулся и протестующее поднял руку:

— Минуточку, минуточку. Не так быстро. Я изложил вам то, что может произойти с человеком, обладающим достаточно редко встречающейся повышенной чувствительностью к стрептомицину, в том случае если он примет существенную дозу этого антибиотика. Что же до вашей гипотезы, она отдает скорее фантастикой. Убийца должен выбрать жертву из небольшой группы людей, подверженных этой чувствительности. Он должен знать историю болезни жертвы и удостовериться в том, что она страдает именно этой разновидностью аллергии. Однако не у всех лечившихся стрептомицином могут возникнуть подобные реакции, далеко не у всех. Это случается весьма редко. Поэтому мне думается, инспектор, вам не стоит видеть в случившемся серию необъяснимых убийств.

— В настоящий момент я ломаю голову только над одним, — ответил Генри.

— Если вы имеете в виду Кристэл Бэллок, это не могло быть убийством в силу причин, каковые я вам только что изложил. Несчастный случай из-за неосторожного обращения с антибиотиком также исключается, ибо его там попросту не было.

— Скорее всего вы правы. А жаль, такая стройная версия вырисовывалась!

— Ах, дорогой мой! — воскликнул Пауэрс-Томпсон. — Если бы все наши стройные версии выдерживали испытание критикой!.. Однако ничего не поделаешь… Мне искренне жаль, что я не смог вам помочь. А теперь, если вы не возражаете, прогуляемся по саду, а потом выпьем чаю.

— Это все-таки стрептомицин, — настаивала Сара. — Иначе и быть не может.

— И тем не менее может, — ответила Эмми. — В доме стрептомицина не было.

— И все же это единственное объяснение, вытекающее из фактов. — Сара упорно не соглашалась сдавать позиции.

В понедельник около полудня Генри, Эмми и Сара нежились на солнце в крохотном садике на заднем дворе дома в Челси, где жили в одной из квартир Тиббеты. Они сидели за небольшим столиком, заваленным бумагами.

Днем раньше загорелый, излучающий здоровье доктор Тони Гриффитс вернулся из отпуска, проведенного в Италии. Сара рассказала, что он искренне огорчился, узнав о смерти леди Бэллок (в маленький частный отель на берегу моря британские газеты или не доходили, или же доктор не хотел их читать). Он без колебаний подтвердил: за всю его бытность семейным врачом он никогда не назначал стрептомицин ни Кристэл, ни Долли. Долли консультировалась у него по поводу дерматита, и он прописал ей смягчающую мазь. Кристэл же всегда отличалась завидным здоровьем. Гриффитс и знать не знал, что когда-то она болела туберкулезом.

По поводу спиритических сеансов Кристэл он высказался столь же открыто. Да, он о них знал. Нет, участия в них не принимал. Кристэл уговаривала его, но он каждый раз отказывался. Насколько ему известно, партнером Кристэл всегда выступала Долли. Он считал это вполне невинной забавой двух стареющих дам, своего рода блажью, не представлявшей опасности.

Как лечащий врач Долли, он навестил ее в больнице. Она уверенно шла на поправку, жизни ее ничто не угрожало, однако повидаться с ней разрешат лишь через несколько дней, причем Гриффитс особенно подчеркнул: визиты должны носить сугубо дружелюбный характер. Никаких вопросов, разговоров о смерти леди Бэллок, «Улетайке» и прочем, что могло бы нарушить ее душевное равновесие. Короче говоря, Долли все еще находилась почти что в одиночном заключении. Все это содержалось в письме Гриффитса к Генри, лежавшем на столе среди прочих бумаг.

К письму прилагалось заключение патологоанатома с пояснительной запиской, составленной по просьбе Генри. Все было яснее ясного. Во внутренних органах стрептомицин не искали. Даже если бы это и сделали, то столь малое количество аллергена, какое могло бы вызвать летальный исход, просто не смогли бы обнаружить. Патологоанатом соглашался с тем, что наиболее вероятной причиной смерти явилась острая и бурная аллергическая реакция, но вызвавший ее аллерген установить было невозможно. Сам факт, что Кристэл когда-то лечилась стрептомицином, не являлся достаточно веским основанием для того, чтобы заключить, что у нее развилась повышенная чувствительность к этому препарату. С тем же успехом аллергенами могли выступать цветочная пыльца, укус пчелы или осы, яичный белок, любые съедобные моллюски и много чего еще. Непреложным фактом оставалось то, что смерть наступила «в результате естественных причин».

— Итак, мы вернулись в исходную точку, — подытожила Эмми. — У Кристэл на что-то была аллергия, и она случайно столкнулась с этим веществом во время празднования дня рождения.

— Вовсе нет, — заупрямился Генри. — Мы принимаем как факт, что она не страдала аллергией ни на цветочную пыльцу, ни на яичный белок, ни на моллюсков, поскольку со всеми этими вещами она контактировала в нашем присутствии без каких-либо неприятностей. Пчелы или осы ее точно не кусали…

— Но есть масса вполне обыденных вещей! — не сдавалась Эмми. — Здесь написано: аллергию может вызывать все, что угодно.

— Генри хочет сказать, — вступила в разговор Сара, — что леди Бэллок перед смертью не контактировала ни с чем для нее необычным или непривычным. Симптомы наверняка проявились бы в считанные секунды…

— Все это означает, — подхватил Генри, — что Эмми и я, не говоря уж о членах клана Кодуорти, своими глазами видели, как она приняла, если можно так выразиться, что-то такое, что стало причиной ее смерти.

— Шампанское, розы и торт, — продолжила Эмми. — Но все это вполне обычные вещи, и нам это доподлинно известно.

— А ведь там были и другие подарки, — вдруг вспомнил Генри.

— Что за подарки? — насторожилась Сара.

— Наша коробка конфет и настольная игра, которую подарила Долли. Их завернули в подарочную упаковку, и они лежали на столе прямо перед Кристэл. Если их посыпали стрептомицином…

— Что-то вы расфантазировались! — рассмеялась Сара. — Начнем с того, что стрептомицин — это жидкость…

— …побрызгали…

— Хорошо, фантазируйте дальше. Положим, кто-то раздобыл стрептомицин, который, смею вас уверить, не продается просто так, как минеральная вода. Затем им была пропитана упаковка одного из подарков. Никогда не поверю, чтобы никто этого не заметил.

— Жидкость могла быстро высохнуть, — возразил Генри.

— Прекрасно. Препарат остался бы на оберточной бумаге. Даже в этом случае он не причинил бы леди Бэллок ни малейшего вреда, пока она не взяла бы в руки одну из коробок. Вы же утверждаете, что она к ним не притрагивалась.

— Эдвард Дюваль — врач. — Генри упрямо стоял на своем. — Он мог иметь доступ к стрептомицину. Только он и Долли знали о давней болезни Кристэл и проводившемся лечении. А Дюваль намеренно солгал, сказав, что она не болела.

— Это потому, что Кристэл взяла с него слово молчать, — вполне резонно заметила Эмми. — В любом случае, дорогой мой Генри, доктор Дюваль никак не мог что-то там нахимичить в Фокс-Троте, потому что его даже не было в Англии. По дороге в аэропорт Примроуз забрала торт из кондитерской. Не хочешь же ты сказать, что Эдвард побывал там до нее, попросил взглянуть на торт и… В любом случае пробы-то взяли. И ничего не обнаружили, кроме марципана, бисквита и сахарной глазури с кремом.

— Если Дюваль знал о туберкулезе, — предположила Сара, — то весьма возможно, что об этом знала и его жена. А в финансовом плане она приобретала очень многое. — Она повернулась к Генри: — Вы думаете, что…

Тот задумчиво смотрел прямо перед собой. Потом вдруг улыбнулся и бодро произнес:

— Я думаю, нам нужно пропустить по бокальчику, прежде чем Эмми пойдет собирать чемоданы…

— Собирать чемоданы? Это еще зачем?

— А затем, — ответил Генри. — Мы едем в Швейцарию.

Глава 17

Тиббетам повезло — им удалось забронировать место на ночном автопароме, идущем из Дувра в Дюнкерк. В шесть утра их маленький, но быстрый седан уже мчался на юг по прямым, обсаженным с обеих сторон тополями дорогам северной Франции.

Оставив Париж далеко к западу, они ближе к полудню миновали промышленный север страны и проехали мимо живописных холмов по направлению к Реймсу. В Жуанвиле они пообедали в кафе на берегу Марны и скоро оказались среди перемежавшихся холмами густых лесов Верхней Соны. За Безансоном холмы стали выше, и вскоре машина запетляла по горным серпантинам. Уже начали сгущаться сумерки, когда Тиббеты добрались до Понтальера, а к швейцарской границе они подъехали уже затемно и не смогли насладиться восхитительным видом вековых хвойных лесов. Затем их путь лежал по окруженной лугами дороге на Валлорб, оттуда все выше в горы до Коссонье и, наконец, на перевал. Внизу лежало величественное Женевское озеро. В темной воде отражались сверкающие огни Лозанны и искусно расцвеченная гора Эвиан-ле-Бен.