Филлис Джеймс - Ухищрения и вожделения

— Кэмм яростно вступалась за Паско? — спросил Дэлглиш. — Кто вам сказал? Это — предположение, а не доказательство.

— Но у него имеются кое-какие доказательства, разве нет? Косвенные, согласен, но только такие он и может теперь добыть. Эмфлетт знала, что Робартс ходит плавать по вечерам: практически все на станции это знали. Эмфлетт соорудила фальшивое алиби. Кэмм, как и все жители мыса, имела доступ в ту комнату в старом пасторском доме, где хранятся вещи для распродажи. А Паско сейчас говорит, мол, вполне возможно, что он вернулся из Нориджа в девять пятнадцать. Ну хорошо, с расчетом времени действительно туговато, но ведь не исключено, что Робартс пошла купаться раньше обычного. Все складывается — получается достаточно обоснованное дело. Этого было бы недостаточно, чтобы взять их под арест, если бы они остались живы, но достаточно, чтобы не обвинить кого-то другого.

— Вы полагаете, Эми Кэмм оставила бы ребенка одного? — спросил Дэлглиш.

— Да почему же нет? Он скорее всего спал, а если бы проснулся и начал орать, кто бы его услышал? Ради Бога, Адам, неужели вы хотите уверить нас, что она была хорошей матерью? Да она же его бросила в конце концов, разве нет? Навсегда, между прочим, хоть, может, и непреднамеренно. Этот ребенок не очень-то много значил для своей матери, должен я сказать.

— Значит, вы утверждаете, что та самая мать, которая так возмущена незначительной обидой, нанесенной ее ребенку, что мстит за это, убив обидчицу, сама потом бросает ребенка и отплывает на яхте со своей подружкой? Вы не думаете, что Рикардсу трудно будет примирить все это между собой? — спросил Дэлглиш.

Тут, с некоторым раздражением, вмешался Соуэрби:

— Бог его знает, как и что Рикардс примиряет между собой. К счастью, нам не требуется его об этом спрашивать. Во всяком случае, Адам, мы знаем, что здесь мог быть самый настоящий мотив. Робартс могла заподозрить Эмфлетт. В конце концов, она же исполняла обязанности главного администратора станции. Она была умна, добросовестна — сверхдобросовестна — так вы, кажется, сказали, Мэар?

Все посмотрели в сторону безмолвной фигуры у книжного шкафа. Мэар повернулся к ним лицом. Очень тихо он ответил:

— Да, она была добросовестна. Но я сомневаюсь, что ее добросовестности было достаточно, чтобы обнаружить заговор, о котором не догадывался я. — И он снова принялся внимательно изучать книги на полке.

Воцарилась тишина, которую нарушил Билл Хардинг. Живо и энергично, так, словно Мэар ничего и не произносил, он сказал:

— Кому же по должности легче всего было почуять измену? У Рикардса может и не быть прямых доказательств и мотив может быть не вполне адекватным, но по существу он, похоже, сможет собрать все воедино.

Дэлглиш поднялся на ноги и прошел к столу.

— Вас, разумеется, устроило бы, если бы дело было закрыто, — сказал он. — Я понимаю. Но если бы я отвечал за это расследование, я не стал бы закрывать дело.

— Это очевидно, — сухо сказал Соуэрби. — Так что будем благодарны судьбе, что не вы его расследуете. Но вы, конечно, будете держать свои сомнения при себе, не так ли, Адам? Не стоит об этом и говорить.

— Тогда зачем вы об этом говорите?

Дэлглиш поставил свою чашку на стол. Он чувствовал, что Соуэрби и Хардинг внимательно следят за каждым его движением, будто он подозреваемый, который может неожиданно дать деру. Вернувшись к своему креслу, Адам спросил:

— А как Рикардс или кто бы то ни было еще сможет объяснить эту прогулку на яхте?

Отвечал ему по-прежнему Хардинг:

— А зачем объяснять? Господи Боже мой, они же лесбиянки. У них роман. Им взбрело в голову устроить эту прогулку. Это же была яхта Эмфлетт. Она оставила машину на набережной совершенно открыто. Ничего с собой не взяла, Эми тоже. Эми оставила Паско записку, что вернется часа через два. В глазах Рикардса, да и кого угодно, все это складывается в определенную картину — несчастный случай, и все тут. А кто скажет, что это не так? Мы никогда и на пушечный выстрел к Эмфлетт не подходили, так что спугнуть ее никак не могли. Бежать от нас ей было незачем. Пока еще.

— И ваши люди ничего у нее в доме не обнаружили?

Хардинг взглянул на Соуэрби. На такие вопросы они отвечать не любили, и задавать его не следовало. Помолчав, Соуэрби ответил:

— Чисто. Ни радио, ни документов, никаких свидетельств профессионального мастерства. Если Эмфлетт действительно собиралась дать стрекача, она весьма тщательно замела все следы перед уходом.

Снова заговорил Билл Хардинг.

— О'кей, — сказал он, — допустим, она и правда запаниковала и решила уйти. Непонятно одно — почему так стремительно? Если это она убила Робартс и думала, что полиция напала на след, это могло бы нарушить равновесие. Но полиция на след вовсе не напала. Конечно, они могли по-настоящему отправиться на прогулку на этой яхте. И несчастье могло на самом деле случиться. Или свои могли их обеих прикончить. Раз план захвата Ларксокена провалился, от них следовало отделаться. А что этим их товарищам было с ними делать? Снабдить их легендой, новыми документами, внедрить в штат какой-нибудь АЭС в Германии? На мой взгляд, овчинка не стоила выделки.

— А есть какие-то доказательства, что это был несчастный случай? — спросил Дэлглиш. — Какое-нибудь судно заявляло о повреждениях в носовой части, полученных во время тумана? И возможно, в результате столкновения?

— Пока нет, — ответил Соуэрби. — Да я сомневаюсь, что кто-то заявит. Но если Эмфлетт действительно была членом той организации, которая, как мы подозреваем, ее завербовала, вряд ли они поколебались бы обеспечить себе еще парочку мучеников идеи. Обеспечили бы без всяких сожалений. Неужели она не понимала, с кем имеет дело? Туман мог им облегчить задачу, да только они и без тумана раскрошили бы яхту в щепки. Или забрали бы их отсюда и за милую душу еще где-нибудь прикончили. Но подстроить несчастный случай было самое разумное из всех возможных, тем более в таком тумане. Я и сам сделал бы точно так же.

И сделал бы, подумал Дэлглиш. Сделал бы без всяких сожалений.

Хардинг, повернувшись к Мэару, сказал:

— У вас никогда не было по отношению к ней никаких подозрений?

— Вы меня уже спрашивали об этом. Никаких. Я был удивлен, даже раздражен немного тем, что она не захотела последовать за мной в качестве моего личного секретаря-референта, когда я получил новый пост. Еще больше меня удивила причина отказа. Джонатан Ривз, на мой взгляд, совершенно не тот мужчина, какого ей следовало бы выбрать.

— Но это было умно, — возразил ему Соуэрби. — Человек слабый, которым она могла бы управлять. Не семи пядей во лбу. И она знала, что он в нее и так уже влюблен. Она могла его выгнать, стоило ей только захотеть, и у него ума не хватило бы понять почему. Да и с чего бы вы могли ее заподозрить? Сексуальное влечение рационально вообще необъяснимо.

Помолчали. Потом он спросил:

— А вы когда-нибудь видели эту вторую девушку? Эми? Мне говорили, она приходила на станцию в один из Дней открытых дверей. Правда, не думаю, что вы могли ее запомнить.

Лицо Мэара застыло белой маской. Он ответил:

— Я ее видел. Один раз, кажется. Белокурые волосы. Крашеные. Простое, курносое, довольно миловидное лицо. На руках у нее был мальчик. Что с ним, кстати говоря, будет? Или это девочка?

— В приют заберут, я полагаю, — ответил Соуэрби, — если только отца не найдут или деда с бабкой. В конце концов кончится тем, что его усыновит кто-нибудь, появятся приемные родители. Удивительно все-таки, его мать-то думала, что она делает, или не думала ни черта?

— Да разве они думают? Задумываются хоть когда-нибудь? — с неожиданной злостью сказал Хардинг. — Ни веры, ни постоянства, ни семейной привязанности, ни преданности. Как обрывки бумаги — носит их по ветру то туда, то сюда. А потом, если находится что-то, во что можно поверить, что дает им иллюзию собственной значимости, что они тогда выбирают? Насилие, анархию, ненависть, убийство.

Соуэрби поглядел на него с изумлением и чуть насмешливо. Потом сказал:

— А идеи, ради которых, по их мнению, стоит жизнь отдать? В этом, несомненно, и заключается главная проблема.

— Только потому, что они стремятся к смерти. Если не можешь справиться с жизнью, поищи предлог, дело, ради которого, как ты, одурачив самого себя, решаешь — стоит пожертвовать жизнью. И пожалуйста, давай потакай своему стремлению к смерти. Повезет, так захватишь с собой еще дюжину несчастных, легковерных идиотов, которые справляются с жизнью и вовсе не желают умирать. И тут всегда наличествует последний самообман, самонадеянность финала: мученичество. Одинокие, ни на что не способные дураки во всем мире будут потрясать кулаками и выкрикивать твое имя, будут нести твои портреты по улицам и искать вокруг, в кого бы это бросить бомбу, в кого бы стрельнуть, кого бы искалечить! А эта девушка, эта Эмфлетт! У нее даже того извинения нет, что она выросла в бедности. Папочка — большой чин в армии, благополучие, хорошее образование, привилегии, деньги. Все это у нее было.