Элизабет Джордж - Картина без Иосифа
Она вспоминала, как его привезли домой из Швейцарии после его выздоровления. Он отсутствовал четыре месяца, ей было тринадцать лет, и она запомнила тот дождливый день. Как она наблюдала за происходящим, видела, как ее мать и отец сопровождали его, когда он поднимался вверх по лестнице, как он хватался за перила, а их руки взлетали, чтобы поддержать его, если он потеряет равновесие, но не дотрагивались до него, никогда не дотрагивались, так как знали, даже не видя его лица — которое сама она видела сверху, — что к нему нельзя прикасаться, ни тогда, ни потом. И через неделю, когда они остались вдвоем — она в кабинете и этот сердитый незнакомец по имени мистер Сент-Джеймс на верхнем этаже в своей спальне, из которой он не появлялся несколько дней, — она услыхала треск, тяжелый удар и поняла, что он упал. Она взлетела наверх и остановилась возле его двери в мучительной нерешительности тринадцатилетней девочки И услыхала его рыдания. Услыхала, как он полз по полу. Тихонько отошла. Оставила его наедине со своими демонами, поскольку не знала, как ему помочь.
— Я дала себе слово, — прошептала она в темноте. — Я готова была сделать для тебя что угодно. Только бы тебе стало лучше.
Но Джульет Спенс не видела разницы между ребенком, которого родила, и тем, украденным, сказала Дебора. Она была матерью. Материнство заключалось для нее не в акте зачатия и девяти месяцах вынашивания. Робин Сейдж не понимал этого, верно? Он предложил ей деньги для бегства, но должен был понять, что она мать Мэгги и не бросит своего ребенка за все сокровища мира. Она любила ее, была ее матерью.
— Вот как это было для нее, верно? — прошептала Дебора.
Сент-Джеймс поцеловал ее в лоб и подоткнул вокруг нее одеяло.
— Да, — сказал он. — Вот как это было.
Глава 29
Брендан Пауэр шел по тропе, направляясь в деревню. Он мог бы проваливаться по колено в снег, но кто-то его уже опередил и протоптал след. Через каждые тридцать ярдов на снегу валялись кусочки обугленного табака. Человек, вышедший на прогулку, курил трубку, которая была не лучше его собственной, со слабой тягой
Сам он еще не курил в это утро. Но прихватил трубку с собой, на случай, если окажется в таком положении, что ему потребуется куда-то деть свои руки. Пока что он не доставал ее из кожаного кисета, хотя чувствовал, как она колотится о его бедро.
День после бури обычно бывает великолепным, и этот не исключение. Он настолько же хорош, насколько ужасной была прошедшая ночь. Ни ветерка. Под лучами утреннего солнца сугробы переливались хрустальным блеском. Мороз посеребрил верхние камни стены. Шиферные крыши скрылись под толстым слоем снега. Проходя мимо первых террасных домов, он увидел, что кто-то вспомнил про птиц. Три воробья клевали горстку хлебных крошек у края дороги, и хотя с опаской поглядывали на Брендана, голод не давал им разлететься по деревьям.
Он пожалел, что не захватил что-нибудь съедобное — тост, ломтик черствого хлеба, яблоко. Это стало бы оправданием того, почему он сейчас тут. А оправдание ему потребуется, когда он вернется домой. Пожалуй, следует сочинить его прямо сейчас, по дороге.
Он как-то не подумал об этом раньше. Стоя возле окна столовой, глядя через сад на обширное белое поле, тоже часть владений Таунли-Янга, он думал лишь о том, как бы ему выбраться, протоптать дорожку в снегу и идти, пока хватит сил, только бы не возвращаться в дом, ставший для него сущим адом.
Его тесть пришел к их спальне в восемь утра. Брендан услыхал его по-военному четкие шаги в коридоре и выскользнул из постели, освободившись от тяжелых, словно якоря, рук жены. Она лежала по диагонали, положив пальцы на его причинное место. При других обстоятельствах такая демонстрация интимности, возможно, показалась бы ему эротической. Как бы то ни было, он тихо лежал, испытывая легкое отвращение и в то же время благодарность, что она спит. Тогда ее лукавые пальцы не пройдут оставшийся дюйм влево в ожидании сеанса их близости, которую она считала уместной ввиду утреннего мужского возбуждения. Она не станет требовать то, чего он не сможет ей дать, яростно накачивать его и ждать соответствующей реакции его тела. Она не будет его упрекать своим визгливым голосом и захлебываться рыданиями, которые эхом разнесутся по коридору. Пока она спит, его тело принадлежит ему, а дух свободен. Поэтому, услышав шаги тестя, он проскользнул к двери и открыл ее раньше, чем Таунли-Янг, постучав, разбудил бы ее.
Как обычно, тесть был в полном порядке. Брендан никогда не видел его в неглиже. Твидовый костюм, рубашка, обувь и галстук свидетельствовали о хорошем происхождении, которое, как знал Брендан, он должен ценить. Все, что носил тесть, выглядело достаточно старым, чтобы свидетельствовать о полном отсутствии интереса к одежде, обязательном для провинциальной знати. Брендан удивлялся, как ухитряется тесть придавать даже новым вещам вид десятилетней давности.
Таунли-Янг окинул взглядом шерстяной халат Брендана и вытянул губы в безмолвном неодобрении при виде неряшливо завязанного пояса. Настоящие мужчины завязывают на халате квадратные узлы, говорило выражение его лица, и концы пояса должны быть одинаковой длины, ты, ничтожество.
Брендан шагнул в коридор и закрыл за собой дверь.
— Еще не проснулась, — объяснил он.
Таунли-Янг взглянул на дверные створки, словно мог сквозь них разглядеть, в каком настроении его дочка.
— Еще одна трудная ночь? — поинтересовался он.
Вот именно, подумал Брендан. Он явился домой после одиннадцати, в надежде, что она уже заснула, но все кончилось возней под одеялами и выполнением супружеских обязанностей. Слава богу, он сумел все сделать — в комнате было темно, а во время их ночных сеансов она взяла себе за моду шептать кое-какие англосаксонские комплименты, позволявшие ему фантазировать более свободно. В такие ночи он лежал в постели не с Бекки, воображение рисовало ему другую партнершу. Он стонал и извивался под ней, бормотал о-боже о-да-мне-нравится да-люблю, представляя себе Полли Яркин.
Однако прошлой ночью Бекки была агрессивней обычного. В ее эротических манипуляциях проскальзывал гнев. Она не упрекала его, не рыдала, когда он явился, пропахший джином, со страдающим от неразделенной любви видом. Вместо этого без слов потребовала того, чем он меньше всего хотел заниматься.
Так что ночь в самом деле получилась трудная, хотя не в том смысле, какой подразумевал его тесть.
— Небольшой дискомфорт, — ответил он, в надежде, что Таунли-Янг отнесет это замечание к дочери.
— Верно, — сказал Таунли-Янг. — Ну ладно, по крайней мере, скоро мы сможем наконец-то успокоить ее душу. Может, она и повеселеет.
Он принялся объяснять, что работы в Коутс-Холле наконец-то пойдут без перерывов. Назвал причины почему, но Брендан просто кивнул, изобразив счастливую улыбку, в то время как жизнь его утекала, словно море во время отлива.
И теперь, подходя по Ланкастерской дороге к Крофтерс-Инн, он вдруг удивился, почему для него так важно, чтобы Холл для них оставался недосягаемым. Ведь он уже женился на Бекки. Загубил свою жизнь. Почему же их собственный дом кажется ему катастрофой?
Он не мог этого сказать. Но как только Холл будет окончательно готов, дверь в его мечтах о будущем захлопнется, какими бы иллюзорными они ни казались. А вместе с захлопнувшейся дверью наступит клаустрофобия. Если уж он не мог сбежать от брака, то хотя бы сбежит от дома. Поэтому он и шел туда в морозное утро.
— Ты куда, Брен? — Джози Рэгг торчала наверху одного из двух каменных столбов, обрамлявших въезд на автостоянку отеля. Она очистила его от снега и теперь болтала ногами и выглядела такой же несчастной, каким чувствовал себя Брендан. Слово «нескладная» подходило к ней как нельзя лучше.
— Прогуляться, — ответил он. И добавил, поскольку она выглядела ужасно подавленной, а он хорошо понимал это состояние, когда на твою жизнь вдруг падает черная тень. — Не хочешь составить мне компанию?
— Не могу. Эти не ходят по снегу.
«Этими» были «веллингтоны», которыми она помахала для наглядности. Огромные, почти вдвое больше ее ноги. Над ними торчали как минимум три пары гольфов.
— У тебя что, нет нормальной обуви?
Она покачала головой и надвинула до бровей вязаную шапочку.
— Мои стали мне малы еще в ноябре, а если я скажу маме, что нужны новые, с ней случится припадок. «Когда ты перестанешь расти, Джозефина Юджиния?» Ну, ты понимаешь. А эти вот я беру у мистера Рэгга. Он шибко не возражает. — Она снова постучала пятками по морозным камням.
— Почему ты зовешь его «мистер Рэгг»?
Она возилась се свежей пачкой сигарет, пытаясь сорвать с нее целлофан, не снимая варежек. Брендан перешел через дорогу, взял пачку и поухаживал за Джози, поднеся ей зажигалку. Она курила, не отвечая, пыталась пустить колечко, но безуспешно. Пар изо рта валил пополам с дымом.
