Агата Кристи - Убийство на поле для гольфа
– Господи! Да ведь это же около четырех тысяч фунтов! – подсчитал я.
– Совершенно верно. Да, мосье Рено, вероятно, совсем потерял голову. Остается выяснить, доверил ли он ей эти секретные документы. Следователь преисполнен надежд, но я не разделяю его настроений.
Беседуя, мы шли по тропе по направлению к развилке, где днем останавливался наш автомобиль. Тут-то я и сообразил, что вилла «Маргерит», где обитает таинственная мадам Добрэй, это и есть тот самый домик, откуда появилась девушка, поразившая меня своей красотой.
– Мадам Добрэй живет здесь уже много лет, – сказал комиссар, кивнув в сторону дома. – Живет тихо и скромно. Кажется, у нее нет ни друзей, ни родственников, только те знакомые, с кем она поддерживает отношения здесь, в Мерлинвиле. Она никогда не говорит о своем прошлом, о муже. Неизвестно даже, жив ли он. Понимаете, ее окружает какая-то тайна.
Я кивнул, мое любопытство росло.
– А… ее дочь? – отважился спросить я наконец.
– Прекрасная молодая девушка! Скромная, набожная, словом, все как полагается. Жаль ее, ведь она-то может и не знать ничего о прошлом своей семьи, но тот, кто захочет предложить ей руку и сердце, вправе рассчитывать, что его посвятят в семейные дела, и тогда… – Тут комиссар с сомнением пожал плечами.
– Но ведь это не ее вина! – воскликнул я, чувствуя, как во мне закипает гнев.
– Разумеется, но что вы хотите? Обычно мужчины очень щепетильны, когда дело касается родственников будущей жены.
Мне пришлось воздержаться от возражений, ибо мы уже подошли к двери. Мосье Отэ позвонил. Прошло несколько минут, потом мы услышали шаги, и дверь отворилась. На пороге стояла та самая юная богиня, которая поразила мое воображение. Когда она увидела нас, кровь отхлынула от ее лица, оно покрылось мертвенной бледностью, а глаза расширились от страха. Было очевидно, что она до смерти напугана!
– Мадемуазель Добрэй, – начал мосье Отэ, снимая шляпу. – Бесконечно сожалею, что пришлось побеспокоить вас, но закон требует… понимаете ли… Передайте поклон вашей матушке. Не соблаговолит ли она уделить мне несколько минут?
Девушка на мгновение замерла. Ее левая рука была прижата к груди, точно она силилась унять бешено колотящееся сердце. Потом, овладев собой, она тихо сказала:
– Пойду узнаю. Входите, пожалуйста…
Она вошла в комнату налево, и мы услышали ее тихий шепот. Затем другой голос, похожий на голос девушки, но с твердыми нотками, проскальзывающими в певучей интонации, сказал:
– Ну, разумеется. Проси их.
Минуту спустя мы оказались лицом к лицу с таинственной мадам Добрэй.
Ростом она была пониже дочери, но округлые формы ее фигуры пленяли очарованием цветущей зрелости. Волосы, не золотистые, как у дочери, а темные, были разделены строгим пробором, что придавало ей некое сходство с Мадонной.[41] Глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, сияли голубизной. Заметно было, что она уже не молода, хотя прекрасно сохранилась и не утратила обаяния, которое не зависит от возраста.
– Вы хотели видеть меня, мосье? – спросила она.
– Да, мадам. – Мосье Отэ кашлянул. – Я расследую дело о смерти мосье Рено. Вы, наверное, уже слышали об этом?
Она молча наклонила голову. В лице ее не дрогнул ни один мускул.
– Мы хотели бы просить вас, если позволите… э-э… пролить свет на обстоятельства дела.
– Меня? – спросила она, крайне удивленная.
– Да, мадам. У нас есть основания предполагать, что вы имели обыкновение по вечерам навещать покойного мосье Рено. Так ли это?
Легкий румянец выступил у нее на щеках, но ответила она совершенно невозмутимо:
– Полагаю, вы не вправе задавать мне подобные вопросы!
– Но мы ведь расследуем убийство, не забывайте об этом, мадам.
– Ну и что же? Я не имею к этому ни малейшего отношения.
– Мы пока вас ни в чем не обвиняем, мадам. Однако вы хорошо знали покойного. Говорил ли он вам, что ему грозит опасность?
– Нет, никогда.
– Не рассказывал ли он вам о своей жизни в Сантьяго? Не упоминал ли о том, что у него там есть враги?
– Нет.
– Стало быть, вы ничем нам не поможете?
– Боюсь, что нет. В самом деле, я даже не понимаю, почему вам вздумалось прийти ко мне. Разве его жена не может ответить на ваши вопросы? – В ее голосе слышалась легкая ирония.
– Мадам Рено рассказала нам все, что могла.
– Ах! – воскликнула мадам Добрэй. – Представляю себе…
– Что представляете, мадам?
– Да нет, ничего.
Следователь смотрел на нее. Он понимал, что, в сущности, он ведет поединок и перед ним – соперник, причем весьма достойный.
– Стало быть, вы утверждаете, что мосье Рено не поверял вам своих тайн?
– Почему вы считаете, что он должен был что-то поверять мне?
– А потому, мадам, – сказал мосье Отэ нарочито жестко, – что мужчины порой открывают любовницам то, чего никогда не скажут женам.
– О! – Она в ярости вскочила, глаза ее метали молнии. – Вы оскорбляете меня! Да еще в присутствии дочери! Не желаю больше разговаривать с вами. Сделайте милость, оставьте мой дом!
Итак, лавры победителя достались, безусловно, мадам Добрэй. Мы покидали виллу «Маргерит» точно кучка пристыженных школьников. Следователь что-то раздраженно бубнил себе под нос. Пуаро, кажется, глубоко задумался. Внезапно он встрепенулся и спросил мосье Отэ, нет ли здесь поблизости приличного отеля.
– Неподалеку есть небольшая гостиница «Отель де Бэн». Всего в нескольких сотнях ярдов по этой дороге. Так что вам будет очень удобно. Надеюсь, утром увидимся.
– Да, благодарю вас, мосье Отэ.
Обменявшись любезностями, мы разошлись. Пуаро и я направились к Мерлинвилю, а мосье Отэ и мосье Бекс вернулись на виллу «Женевьева».
– Полицейская система во Франции достойна восхищения, – сказал Пуаро, глядя им вслед. – Да они же о каждом знают всю подноготную, их осведомленность просто невероятна. Судите сами, мосье Рено прожил здесь чуть больше шести недель, а им уже все известно – и каковы его вкусы, и чем он занимался. Мы и глазом не успели моргнуть, как они выдали нам все сведения о мадам Добрэй – и какой у нее счет в банке, и какие суммы денег внесены, и когда она их вложила! Учредив институт досье,[42] они, несомненно, сделали великое дело. Что там такое? – С этими словами Пуаро резко обернулся назад.
Кто-то торопливо бежал вслед за нами. Оказалось, это Марта Добрэй.
– Прошу прощения, – с трудом выдохнула она. – Мне… Я не должна была… я знаю. Только не говорите ничего матушке. Ходят слухи, что мосье Рено перед смертью вызвал детектива? Это правда? Это вас он вызвал?
– Да, мадемуазель, – сказал Пуаро мягко. – Именно так. Но как вы узнали об этом?
– Это Франсуаза. Она сказала нашей Амели, – объяснила Марта, порозовев от смущения.
Пуаро поморщился.
– Вот и попробуйте сохранить секретность! Но это неважно. Ну, мадемуазель, так что же вы хотели узнать?
Девушка замялась. Видно было, что ей смертельно хочется задать вопрос, но страх удерживает ее. Наконец тихо, почти шепотом она спросила:
– Уже… кого-то подозревают?
Пуаро бросил на нее пронзительный взгляд и уклончиво ответил:
– Пока подозревают многих, мадемуазель.
– Ну да, понимаю… но… кого-нибудь в особенности?
– А почему вы спрашиваете?
Вопрос, казалось, испугал девушку. И тотчас я вспомнил, что сказал о ней Пуаро утром. «Девушка с тревожным взглядом».
– Мосье Рено всегда так хорошо относился ко мне, – сказала она наконец. – Естественно, меня интересует…
– Понимаю, – сказал Пуаро. – Ну что ж, мадемуазель, пока наибольшее подозрение вызывают двое.
– Двое?
Я мог бы поклясться, что в ее голосе прозвучали одновременно и удивление и облегчение.
– Их имена неизвестны, но есть основания полагать, что они чилийцы из Сантьяго. Ах, мадемуазель, видите, что делают со мной молодость и очарование! Я выдал вам профессиональную тайну!
Девушка мило улыбнулась и застенчиво поблагодарила Пуаро.
– Мне нужно бежать. Maman меня, наверное, уже хватилась.
Она повернулась и быстро побежала по дороге, прекрасная, точно юная Аталанта.[43] Я уставился ей вслед.
– Mon ami, – сказал Пуаро со свойственной ему мягкой иронией, – мы что, так и простоим тут всю ночь? Конечно, я понимаю – вы увидели прелестную девушку и потеряли голову, но все же…
Я рассмеялся и извинился перед моим другом.
– Но она и в самом деле изумительно хороша, Пуаро. При виде такой красоты не грех и голову потерять.
Тут, к моему удивлению, Пуаро с самым серьезным видом покачал головой.
– Ах, mon ami, держитесь-ка вы подальше от Марты Добрэй. Эта девушка… не для вас. Послушайте старика Пуаро!
– Как! – закричал я. – Ведь комиссар говорил, что она столь же добродетельна, сколь и прекрасна. Сущий ангел!
– Иные отпетые преступники, которых я знавал, имели ангельскую наружность, – назидательно заметил Пуаро. – Психология преступника и лик Мадонны не такое уж редкое сочетание.
