Агата Кристи - Врата судьбы
— И она каждую неделю ездила в Лондон? Естественно, у нее был выходной.
— Да. Она говорила, что у нее там друзья. Иностранка — бабушка говорила, что некоторые считали ее немецкой шпионкой.
— Так оно и было?
— Вряд ли. Джентльменам, судя по всему, она нравилась. Знаете, флотским офицерам и офицерам из шелтонского военного лагеря. У нее там было несколько друзей.
— Она и правда была шпионкой?
— Не думаю. Я имею в виду, моя бабушка говорила, что другие говорили. Это было не в последнюю войну — гораздо раньше.
— Странно, — проговорила Таппенс, — как легко перепутать войны. У меня был один знакомый старик, друг которого принимал участие в битве при Уотерлу.
— Ну надо же. Задолго до 1914 года. У людей были иностранные няни, назывались мамзели и фроляйны — до сих пор не знаю, что такое «фроляйн». Бабушка говорила, она хорошо умела обращаться с детьми. Все были очень ею довольны и любили ее.
— Это, когда она жила здесь, в «Лаврах»?
— В то время он, кажется, не так назывался. Она жила с Паркинсонами или Перкинсами, примерно такая фамилия. Она родом из того места, откуда и пэтти
Ну знаете, в «Фортиуме и Мейсоне», дорогие пэтти для вечеринок. Наполовину немка, наполовину француженка, мне говорили.
— Страсбург? — предположила Таппенс.
— Вот-вот. Она и рисовать умела. Нарисовала портрет моей старой двоюродной бабушки. Только тетя Фэнни все жаловалась, что она вышла очень старой. Нарисовала одного из паркинсонских мальчиков. Этот портрет сейчас у миссис Гриффин. Кажется, он узнал о ней что-то — как раз тот, чей портрет она нарисовала. Крестный миссис Гриффин, если не ошибаюсь.
— Не Александр Паркинсон?
— Да-да, он. Тот, который похоронен возле церкви.
Глава 2
Знакомство с Матильдой, Вернойлюбовью и КК
На следующее утро Таппенс отправилась на розыски человека, которого вся деревья знала как старого Айзека, или, если официально, мистера Бодликотта. Айзек Бодликотт являлся одной из местных выдающихся личностей. Выдающимся в нем был возраст — он утверждал, что ему девяносто (чему, впрочем, верили мало), и умел чинить самые разные вещи. Если ваши попытки дозвониться до слесаря — сантехника не увенчались успехом, обращайтесь к старому Айзеку Бодликотту. Мистеру Бодликотту за всю его долгую жизнь приходилось разбираться со всякими проблемами — канализацией, подачей воды, стоком воды, электрическими приборами, — хотя специально он ничему этому не обучался. Брал он ощутимо меньше, чем сантехник — профессионал, а его работа часто отличалась удивительным качеством. Он мог выполнять плотницкие работы, чинить замки, вешать картины — не всегда ровно, — разбирался в пружинах древних кресел. Главным недостатком услуг мистера Бодликотта являлась его привычка неутомимо болтать, изредка прерываемая тщетными попытками поправить свои фальшивые зубы так, что его произношение становилось неразборчивым. Его воспоминаниям о людях, некогда живших в округе, не было предела, хотя в целом трудно было сказать, насколько они достоверны. Мистер Бодликотт был не против лишний раз доставить себе удовольствие, пересказывая какую-нибудь интересную историю прошлых лет. Туда же обычно примешивались плоды напряжения фантазии, выдававшиеся за плоды напряжения памяти.
— Вы бы удивились, если бы я рассказал вам все, что о ней знаю. Да-да. Ну, знаете, все считали, что им-то все известно, но они ошибались. Совершенно ошибались. Это была старшая сестра. Именно что, казалась эдакой приятной девушкой, знаете ли. Собака мясника и выдала ее. Пришла за ней до самого дома. Да вот. Только это, можно сказать, был не ее дом. Ну, об этом я мог бы еще рассказывать и рассказывать. Потом была старая миссис Эткинс. Никто не знал, что она держала в доме револьвер, но я знал. Видел его, когда меня попросили починить ее шифоньер — так ведь называли эти высокие комоды? Да. Шифоньеры. Ну, вот так-то. В общем, она, семьдесят пять ей было, а в этом ящике, ящике шифоньера, который, понимаете, пришел я чинить — петли негодные, замок тоже — там револьвер и лежал. Завернутый, знаете ли, вместе с туфлями. Третьего размера. Нет, погодите, может, и второго. Белый атлас. На крошечную ножку. Свадебные туфли ее прабабки, сказала она. Может быть. Кто-то как-то сказал, что она купила их в сувенирном магазине, ну, не знаю. И там же лежал завернутый револьвер. Да. Говорили, ее сын привез его с собой. Привез из Восточной Африки, вот так. Он там стрелял слонов или что и, когда приехал домой, привез этот револьвер. И знаете, что делала старуха? Сын научил ее стрелять. Она садилась у окна гостиной и, когда по дорожке шли люди, она брала револьвер и стреляла по обе стороны от них: Да. Пугала их до смерти, и они убегали. Говорила, нечего здесь ходить и распугивать птиц. Очень уж она любила птиц и ни одной птички не застрелила, учтите. Нет, этого она не делала. Потом, все эти истории о миссис Лезерби. Чуть ее не арестовали. Да, крала вещи из магазинов. И очень ловко, говорили. А у самой денег полно.
Уговорив мистера Бодликотта сменить окошко в ванной, Таппенс понадеялась, что сможет направить разговор к воспоминаниям о том периоде в прошлом, который окажется полезным для нее и Томми в раскрытии тайны и обнаружении в их доме какого-нибудь сокровища или тайника, о котором они не имеют представления.
Старый Айзек Бодликотт сразу согласился помочь новым жильцам. Знакомство с как можно большим количеством новоселов составляло одно из удовольствий его жизни. Появление людей, которые еще не слышали его великолепные воспоминания, было для него большим событием. Те, кто уже неоднократно слышали их, нечасто просили его повторить его истории. Но новые слушатели! Всегда приятное событие. Это, а также демонстрация его умения в различных областях деятельности, создавшего ему такой авторитет в обществе. Непрекращающийся комментарий также доставлял ему удовольствие.
— Еще повезло, что старый Джо не порезался. Мог себе все лицо исполосовать.
— И то верно.
— На полу еще много стекла осталось, миссис.
— Знаю, — сказала Таппенс, — не было времени подмести.
— Со стеклом так нельзя. Вы же знаете, что такое стекло. Маленький осколочек может причинить уйму вреда. Можно и умереть, если попадет в кровеносный сосуд. Вот, помню, мисс Лавиния Шотакоум. Вы не поверите…
Мисс Лавиния Шотакоум не интересовала Таппенс. Она уже слышала о ней от местных жителей. Ей, судя по всему, было от восьмидесяти до девяноста, она была совершенно глуха и почти совсем слепа.
— Наверное, — сказала Таппенс, не давая Айзеку начать свои воспоминания о Лавинии Шотакоум, — вы многое знаете о всех людях и необычных событиях, происходивших здесь в прошлом.
— Ну, знаете, я уже не так молод, как раньше. Мне уже за восемьдесят пять. Скоро стукнет девяносто. У меня всегда была отличная память. Знаете, вещи как-то не забываются. Да. Сколько бы лет не прошло, что-то напоминает, знаете, и все сразу вспоминается. Я могу вам рассказать такое, что вы и не поверите.
— Просто удивительно, — сказала Таппенс. — Представить только, сколько вы, должно быть, знаете о самых необычных людях.
— Да, какие только люди не бывают, верно? Совсем не те, что кажутся, вы бы и не поверили, глядя на них.
— Наверное, бывали и шпионы, — заметила Таппенс, — и преступники.
Она с надеждой взглянула на него… Старый Айзек наклонился и поднял осколок стекла.
— Вот, видите, — проговорил он. — Представьте, что было бы, если бы такой залез вам в стопу?
Таппенс начала подозревать, что замена стекла в окошке вряд ли будет сопровождаться интересными воспоминаниями Айзека о прошлом. Она заметила, что маленькая так называемая оранжерея, расположенная у стены дома возле окна столовой, также нуждается в ремонте и вставке новых стекол. Стоит ее чинить или лучше просто снести, и дело с концом? Айзек с удовольствием переключился на новую проблему. Они спустились вниз и обогнули дом, пока не дошли до нужного сооружения.
— Вы об этом говорили, что ли?
Таппенс ответила да, ее она и имела в виду.
— Ка-ка, — сказал Айзек.
Таппенс взглянула на него. Две буквы «к» ничего ей не говорили.
— Что вы сказали?
— Я сказал «КК». Так ее называли во времена старой миссис Лотти Джоунз.
— А-а. А почему она называла ее КК?
— Не знаю. Наверное, такие пристройки так тогда называли. Она, знаете ли, небольшая. Не то, что настоящие теплицы больших домов. Знаете, где в горшках стоят адиантумы.
— Да, — ответила Таппенс, находя живой отклик в собственных воспоминаниях.
— Можно назвать ее и оранжереей. А вот старая миссис Лотти Джоунз все называла ее КК — не знаю, почему.
— И в ней были адиантумы?
— Нет, в ней ничего не выращивали. Нет. Там в основном хранились детские игрушки. Наверное, они все еще здесь, если никто не выбросил их. Видите, она чуть не падает. Ее просто чуток укрепили, сверху насадили крышу, так что я не думаю, чтобы ею еще можно было пользоваться. Сюда приносили сломанные игрушки, стулья и прочее. Но тогда здесь уже стояла лошадь — качалка и Вернаялюбовь в дальнем углу.
