Буало-Нарсежак - Брат Иуда
— Авария произошла близ Реймса?
— Да. Приблизительно в десяти километрах.
Мазюрье запомнил эти сведения.
— А вы не нашли странным, что этот Ван ден Брук пропал? — спросил он.
— В Ашраме каждый свободен в своих действиях. Я не устанавливаю ни за кем слежки. Если наш друг захотел отлучиться на несколько дней, то он имел на это полное право. И если он захотел покончить с собой, как вы говорите, следовательно, и на это имел полное право.
— И вы бы не стали ему мешать?
— А что такое смерть? — спросил Учитель.
— Он занимал здесь комнату?
— Да. На третьем этаже.
— Я могу ее осмотреть?
— Ну конечно. Я буду даже рад показать вам Ашрам, потому что люди думают бог весть что, как только заходит речь о нашем доме.
Его ровный, приятный голос напоминал голос священника, который уже ничему не удивляется.
— Здесь рядом наш секретариат. Позвольте… Я пойду впереди.
Он открыл дверь. Инспектор остановился на пороге. Комната выглядела уютно и чисто и походила на кабинет управляющего делами. Металлическая мебель. Металлическая картотека. Настольная лампа в форме голубого шара. Телефон. Учитель улыбнулся.
— Здесь все расставлено по своим местам. Не то что у меня. Наш друг Андуз привык к порядку. Этот юноша приезжает сюда по выходным. Он занимается материальными проблемами, улаживает все формальности.
— У Ван ден Брука есть семья?
— Да. Его сестра живет в Роттердаме. Занимается крупными импортно-экспортными операциями… Далее расположены жилые комнаты. Поскольку они оказались слишком большими, я разделил их надвое. Это позволяет приютить больше приверженцев… Ван ден Брук жил в комнате, расположенной в самом конце коридора. Пойдемте.
Шум стих.
— Сейчас наступил час медитации для самых одаренных, — объяснил Учитель. — Вот его комната. О! Здесь все очень скромно. Но наши друзья и желают познать здесь лишения.
«Армянин? — подумал инспектор. — Русский? Скорее, выходец из Ирана. Говорит со странным акцентом. Наверняка на него заведено досье в префектуре. Во всяком случае, человек он неординарный».
Он прошелся по комнате.
— Кровать не убрана, — заметил он. — Разве это не доказательство, что он собирался вернуться?.. И потом, обычно, прежде чем покончить с собой, человек оставляет письмо.
— У нас, — возразил Букужьян, — начинают с того, что избавляются от своих привычек.
Мазюрье открыл шкаф, пощупал висевшую одежду, осмотрел поношенную обувь, порылся в ящиках туалетного столика.
— Очень интересно. У солдата в казарме и то больше вещей. А тут нет даже ни одной книги!
— Они получают весьма полную устную информацию.
Инспектор встал перед Учителем.
— Вы могли бы мне объяснить, чему вы здесь обучаете?
— Как раз, — ответил Учитель, терпеливо улыбаясь, — это и не нуждается в объяснениях.
— Вы им читаете катехизис?
— Напротив. Верить не во что. Я только учу их жить с открытыми глазами. Того, что люди хотят познать, нет ни на небе, ни на земле, но в каждом из нас.
— Это Бог?
— Это единство.
— Допустим, — отрезал инспектор не без раздражения. — Я не способен к метафизике. Итак, по вашему мнению, это убийство?.. Несчастный случай?
Учитель поднял брови и медленно окинул бархатистым взглядом комнату.
— Это метаморфоза, — сказал он наконец. — Продолжим, если желаете.
«С таким типчиком, — подумал инспектор, — хлопот не оберешься!»
— Весь третий этаж, — продолжил Учитель, — занимают кельи. Впрочем, как и чердак. Пойдемте вниз.
Женщина, чье лицо скрывалось за голубой вуалью, почтительно поклонилась Букужьяну, скрестив руки.
— Это леди Бейкфильд, — прошептал Учитель. — Поэтесса! Ерундой занимается!
— Вы не любите поэзию? — спросил удивленно Мазюрье.
— Я не люблю наркотики!
Он проворно спустился, как молодой человек, на первый этаж и уже открывал дверь приемной.
— Знаю, знаю, — сказал Мазюрье. — Я уже заходил сюда. Предполагаю, что на стенах висят портреты ваших благодетелей?
— А! — заметил Учитель. — Угадали… Да, это наши благодетели. Ашрам в основном существует на пожертвования… А вот актовый зал… Здесь мы проводим важные собрания.
— А что означают рога?
— Они символизируют Митру.
— Кто такой Митра?
— Солнце. Жизнь. Первоначальная энергия. Вибрация, порождающая все прочие вибрации. Если вы коснетесь камертона около хрустальной рюмки, то она начнет вибрировать вслед за ним.
— В унисон, — заметил Мазюрье.
— Вы только что произнесли основополагающее слово. И я не теряю надежды увидеть вас однажды среди нас. Зал для упражнений.
Он приоткрыл дверь, и инспектор увидел, как покрытые вуалью фигуры исполняли замысловатый танец под дикую монотонную музыку, лившуюся из громкоговорителя.
— А здесь столовая… Но это неинтересно.
Букужьян топнул ногой по полу.
— Внизу подвалы, старинные подвалы, где хранили шампанское. Хотите посмотреть?
— О нет! Зачем?
— Однако они весьма примечательны. Не могу утверждать, что они тянутся на сотни километров, но это настоящая сеть широких подземных ходов. Во время последней войны там находился склад боеприпасов. Кое-какие церемонии мы проводим в подвалах, поскольку они олицетворяют низменный мир, мир хитростей и уловок, проявлений грубости, от которой каждый из нас должен избавиться. Но я вам наскучил.
— Совсем нет. Можно, я закурю?
— Пожалуйста. Вы ведь видели парк и сад. Так что туда я вас не приглашаю.
Инспектор набил трубку.
— У вас работают добровольные садовники, не очень-то разбирающиеся в садоводстве.
Букужьян от души расхохотался.
— Они в этом совершенно ничего не смыслят. Впрочем, они и не ухаживают за садом. Просто я заставляю их выполнять неприятную физическую работу, чтобы испытать их добрую волю и помочь им избавиться от старых привычек, понимаете?
— Бросить дурные привычки, — сказал Мазюрье. — Как сказано в Священном Писании.
Букужьян фамильярно похлопал инспектора по плечу:
— Ладно… ладно… Еще вопросы?
— Сколько людей живет в Ашраме?
— Обычно около двадцати, если не считать случайных гостей. Но на выходные к нам приезжает немало людей из Реймса и Парижа.
— Кончина этого Ван ден Брука, кажется, вас не очень огорчила?
— В наших обителях, — сказал мэтр, — смерть не считают печальным событием. Скорбят лишь атеисты. Но не заблуждайтесь. Мы любили нашего брата Жупа… Прошу меня извинить. Мне нужно два слова сказать Карлу.
Карл ждал около черной машины, стоящей перед крыльцом. Вероятно, шофер… Широкоплечий мужчина. Похож не на мистика, а скорее на борца. Учитель вернулся обратно.
— Это ваша машина?
— Да.
Мазюрье уже перестал чему-нибудь удивляться. Он выбил трубку о каблук и протянул руку Букужьяну.
— Что ж, благодарю вас. Мой визит к вам оказался очень полезным.
— Приходите когда угодно, — сказал Учитель. — Я всегда к вашим услугам. Уверен, что вы еще не раз нас навестите.
— Сомневаюсь. Дело мне представляется ясным. Правда, всякое бывает.
Он спустился по ступенькам, направился к машине.
— Карл! — крикнул Учитель.
И показал на «фиат».
Шофер устремился вперед, открыл дверцу перед инспектором, потом закрыл ее и на немецкий манер щелкнул каблуками.
«Оригинал? Вельможа? Ясновидец? Пройдоха? — спрашивал себя Мазюрье. — Возможно, все, вместе взятое».
Он резко тронулся с места.
Андуз готовил себе чай, когда в дверь постучали.
— Боже мой. Когда же меня наконец оставят в покое, — проворчал он. — У меня и без них забот хватает!
Он пошел открывать.
— Вы!
На пороге стояла Леа.
— Вы очень любезны, — сказала она. — Можно войти?
Но она уже стояла посреди комнаты и хотя была очень изящной, тем не менее заполнила ее всю.
— А вы неплохо устроились, знаете ли! У меня гораздо теснее.
Она посмотрела повсюду, сунула свой нос даже на кухоньку.
— Я тоже с удовольствием выпью чаю. Я так устала. Я по горло сыта статистическими отчетами.
Она обернулась к нему. Бог мой, какие белокурые волосы! А шея! Нежная, хрупкая, как у ребенка. Достаточно слегка надавить!..
— У нас происходит что-то невероятное, — продолжала она. — Поэтому я пришла. Букужьян позвонил мне около полудня. Ему не удалось отыскать вас в банке… Умер Ван ден Брук.
— Умер? — с наигранным недоверием спросил Андуз.
— Да… По-видимому, он упал в Марну во время прогулки. Такова версия полиции…
— А! Поскольку полиция…
Он сел и машинально забарабанил пальцами по столу.
— Полиция ведет расследование?
— Ну и ну! Да вы как с луны свалились, мой бедный друг!.. О! Чай!
Она побежала к плите.
