Жорж Сименон - Мегрэ сердится
Когда-то она была красива. Ремонда это подтвердила. Это чувствовалось даже теперь, хотя Жанна совсем за собой не следила и выглядела старше своих пятидесяти лет.
Привлекательная, умная женщина, она вдруг опустилась, стала пить, нелюдимо жила в своем углу, всем была недовольна и набиралась до того, что по целым дням не вставала с постели.
— Она никогда не решится уехать из Орсена! Ну что ж! Когда все интересующие его персонажи приобретут для него такую же человеческую осязаемость, как хозяйка гостиницы «Ангел», все прояснится.
Он был уже близок к тому, чтобы понять и Бернадетту Аморель.
— Старый Аморель — его давно уже нет в живых — был нисколько не похож на своих зятьев. У него больше общего с Кампуа. Не знаю даже, как вам это объяснить. Он был суров, но справедлив. Запросто беседовал у шлюза с грузчиками, не гнушался и стаканчик с ними выпить…
Итак, первое поколение поднималось по социальной лестнице. Большой, солидный дом, без излишней роскоши.
И второе поколение: две дочки выходят замуж за братьев Малик. Модная вилла, роскошные машины.
— Скажите, Ремонда, вы хорошо знали Мониту?
— Конечно, знала. Я застала ее еще девочкой. Ведь я поступила в «Ангел» семь лет назад. Тогда ей было не больше десяти. Совсем как мальчишка была! Убегала от гувернантки, и ее повсюду искали. Случалось, что всех слуг посылали на розыски, и они бегали по берегу вдоль Сены. Чаще всего она откалывала номера вместе со своим двоюродным братцем Жоржем Анри.
Жоржа Анри Мегрэ еще не видел. Ремонда рассказывала о нем:
— Он не такой чистюля, как его брат, куда там! Вечно в замызганных шортах, босиком, растрепанный. Отца он всегда боялся…
— А что, Монита и Жорж Анри были влюблены друг в друга?
— Не знаю как Монита — девушки всегда лучше умеют скрывать свои чувства, — но он-то, конечно, был влюблен.
В кухне было прохладно и тихо. В окно проникал лишь косой луч солнца. Мегрэ, положив локти на навощенный некрашеный стол, курил трубку и медленными глотками пил кофе.
— Вы видели его после смерти Мониты?
— Видела на похоронах. Он был очень бледный, глаза красные. Посреди службы вдруг зарыдал. На кладбище, когда проходили перед открытой могилой, схватил охапку цветов и бросил на гроб.
— А потом?
— Мне кажется, его не выпускают из дома… Ремонда с любопытством смотрела на Мегрэ. Она слышала, что он знаменитый сыщик, что за время своей службы ему удавалось выловить сотни преступников, распутывать самые сложные дела. И этот человек сидел без пиджака здесь, в кухне, курил трубку и запросто разговаривал с ней, задавая обычные вопросы.
На что он мог рассчитывать? У нее даже шевельнулась жалость к нему. Видно, начал сдавать, раз его отправили на пенсию.
— Теперь я должна вымыть посуду и подмести пол.
Но Мегрэ все не уходил, и лицо его казалось бездумным и безмятежным.
— Итак, — вдруг пробормотал он вполголоса, — Монита мертва, а Жорж Анри исчез. Она с живостью подняла голову.
— Вы уверены, что он исчез?
Мегрэ встал и вдруг изменился: лицо его сразу посуровело, как будто он на что-то решился.
— Послушайте, Ремонда, найдется у вас карандаш и листок бумаги?
Она вырвала листок из засаленной тетрадки, в которую записывала расходы. Она не понимала, к чему он клонит.
— Значит, так… Вчера… Нам уже подали сыр… Было около девяти вечера… Жорж Анри выпрыгнул из окна своей комнаты и бросился наутек.
— В какую сторону он побежал?
— Направо. Спустись он к Сене, я увидел бы, как он пересек парк. Если бы взял левее, я тоже увидел бы: окна столовой выходят на обе стороны… Постойте. Отец пустился за ним. Эрнест Малик отсутствовал двенадцать минут. Правда, за эти двенадцать минут он успел сменить брюки и причесаться. Для этого ему, по-видимому, пришлось подняться к себе в комнату. Положим на это три-четыре минуты… Перед тем как ответить, хорошенько подумайте! Вы же знаете здешние места. В какую сторону мог направиться Жорж Анри, если бы хотел сбежать из Орсена?
— Направо стоит дом его бабушки и дяди… — начала Ремонда, глядя на примитивный план, который набрасывал комиссар, продолжая рассуждать. — Между двумя парками нет ограды, там живая изгородь, через которую в двух-трех местах можно пробраться.
— А потом?
— Из соседнего парка он мог попасть на дорогу, ведущую вдоль Сены. По этой же дороге можно пройти и к вокзалу.
— А нельзя ли свернуть на другую дорогу, не доходя до вокзала?
— Нет, разве что пересечь Сену на лодке.
— А нельзя ли выбраться на дорогу из парка Маликов?
— Только если взять лестницу. Оба парка в самой глубине пересекает железнодорожная линия. Но ограда у Аморелей слишком высока, через нее не перелезть.
— Вот что мне хотелось бы еще знать: когда я возвращался от Маликов в гостиницу, на реке была лодка, и я услышал, как забросили невод.
— Это Альфонс, сын смотрителя шлюза.
— Спасибо, Ремонда. Если я вам еще не надоел, мы можем вместе поужинать.
— Но ведь есть-то нечего.
— Все, что нужно, я куплю в лавочке возле шлюза.
Мегрэ был доволен. Ему казалось, что он на верном пути. Ремонда видела, как он твердым шагом направился к шлюзу. Ворота находились отсюда метрах в пятистах. У шлюзового спуска не было видно ни одной лодки: смотритель, усевшись на каменном пороге, строгал палку для одного из своих мальчишек, а в затененной кухне сидела с ребенком на руках какая-то женщина, должно быть жена смотрителя.
— Скажите… — начал бывший комиссар. Смотритель уже встал и приложил руку к фуражке.
— Вас интересует мадмуазель Монита, не так ли? — спросил он.
Мегрэ уже узнавали. О его приезде знали все.
— Честно говоря, и да, и нет… Полагаю, что вы об этом ничего не знаете?
— Не считая того, что ее тело обнаружил я. Вот здесь. У третьего шлюза. Это было ужасно. Я ведь ее хорошо знал. Она частенько переправлялась через шлюз, когда спускалась в лодке вниз по реке до Корбейля.
— Ваш сын был вчера вечером на реке? Вопрос, казалось, смутил смотрителя.
— Не бойтесь, — успокоил его Мегрэ. — Браконьеры меня не интересуют. Я заметил его около десяти часов, и мне хотелось бы знать, был ли он там часом раньше.
— Сейчас он скажет это сам. Он в мастерской, метров на сто пониже. Он лодочный мастер.
В дощатой мастерской двое мужчин заканчивали рыбачью плоскодонку.
— Да, в это время мы сидели в лодке вместе с Альбером. Это мой помощник… Сначала мы поставили вершу, потом, на обратном пути…
— Если бы кто-нибудь пересек Сену в лодке в девять часов вечера на участке между домом Маликов и шлюзом, вы бы его увидели?
— Конечно. Во-первых, еще не стемнело. Потом, если бы мы его и не заметили, то, уж во всяком случае, услышали бы. Вы же знаете, какой слух у рыбаков.
В маленькой лавке, которая обслуживала речников, Мегрэ купил консервы, яйца, сыр, колбасу.
— Сразу видно, что вы из «Ангела», — заметила хозяйка. — В этой гостинице можно помереть с голоду. Лучше бы ее совсем закрыли.
Он поднялся на гору и дошел до вокзала. Впрочем, это был лишь полустанок с домиком путевого обходчика.
— Нет, мсье, в это время никто не проходил. Мы с женой до половины одиннадцатого сидели, перед домом и никого не видели. Мсье Жорж Анри? Нет, его уж точно не видели. Его-то мы хорошо знаем; парень он не гордый и обязательно поболтал бы с нами, ведь мы знакомы.
Но Мегрэ не сдавался. Он заглядывал за живые изгороди, расспрашивал местных жителей — это были главным образом пенсионеры, копавшиеся в своих садиках.
— Мсье Жорж Анри? Нет, мы его не видели. А что, он тоже исчез, как и его кузина?
По автостраде, ведущей к Парижу, проехала большая машина Эрнеста Малика, но за рулем сидел не он, а его брат.
Когда Мегрэ в семь вечера добрался наконец до «Ангела», Ремонда расхохоталась, глядя, как он выкладывает покупки.
— Теперь мы сможем неплохо закусить, — сказала она.
— Хозяйка так и не вставала? К ней никто не заходил?
Ремонда секунду колебалась.
— Только что приходил мсье Малик. Когда я ему сказала, что вы ушли к шлюзу, он поднялся к ней, и они минут пятнадцать шептались, но я не расслышала о чем.
— И часто он навещает Жанну?
— Иногда, когда идет куда-нибудь. Ничего не узнали о Жорже Анри?
Пока Ремонда готовила ужин, Мегрэ выкурил в саду трубку.
Значит, Бернадетта Аморель не лгала, когда говорила, что не видела внука. Впрочем, это еще ничего не доказывало. Мегрэ начинал думать, что в этой семье лгут рее без исключения.
Но почему-то ему казалось, что на этот раз она говорила правду.
Здесь, в Орсене, в семье Маликов, происходило что-то такое, что нужно было скрыть от всех, скрыть во что бы то ни стало. Имело ли это отношение к гибели Мониты? Возможно, но не наверняка.
Итак, сначала было тайное бегство: старуха Аморель, воспользовавшись отсутствием дочери и зятя, приказала везти себя в допотопном лимузине в Мен, чтобы обратиться к Мегрэ за помощью.
