Морис Леблан - Хрустальная пробка
Жильбер умолкал. Он умолкал всегда, как только касались его детства, и все-таки Люпен знал, что он очень рано остался сиротой и что он бросался во все стороны, меняя свое имя и профессии. Тут была тайна, в которую никто не мог проникнуть. Не удавалось ее раскрыть даже суду.
Но на решение суда непроницаемость этой тайны повлиять не могла. Не все ли равно, под чьим именем казнить участника преступления.
— Бедняга, — повторял Люпен. — Ведь из-за меня его так жестоко преследуют. Они боятся побега и торопятся закончить сначала следствие, потом суд, а потом поторопятся с казнью… Парнишке двадцать лет! А ведь он не убил и даже не участвовал в преступлении.
Увы! Люпену было известно, что это невозможно доказать и что нужно направить все свои усилия к другой цели. Но к какой же? Отказаться от погони за хрустальной пробкой?
Он не мог на это решиться. Единственным его развлечением было съездить в Энжиен, где жили Гроньяр и Балу, и убедиться, что они исчезли с тех пор, как произошло убийство на вилле Мария Терезия. За исключением этого, он не занимался ничем другим, кроме как Добреком.
Он даже отказался от разгадывания тех загадок, которые возникли в связи с изменой Гроньяра и Балу, их связью с седой дамой и тем шпионажем, которому подвергался он сам.
— Спокойствие, Люпен, — говорил он сам себе. — Нельзя рассуждать второпях. Итак, молчи. Никаких выводов! Нет ничего глупее, как считать одни факты следствиями других, не имея твердой исходной точки. Так-то и попадаются. Подчиняйся своему инстинкту. Действуй по интуиции, вопреки рассудку, вопреки логике; ты убежден, что дело вертится вокруг этой проклятой пробки…
Арсен приступил к делу прямо, не тратя времени на размышления. Не успел он еще закончить своей мысли, как уже сидел в образе мелкого рантье в стареньком пальто, с кашне на шее — на скамейке бульвара Виктора Гюго, на довольно большом расстоянии от сквера Ламартин. Это было через три дня после происшествия в «Водевиле». Соответственно инструкциям Люпена, Виктория каждое утро в один и тот же час должна была проходить мимо его скамейки.
— Да, — повторил он, — хрустальная пробка… Все дело в ней… Когда она будет в моих руках…
Виктория приближалась к нему с корзинкой для провизии в руках. Он сейчас же заметил, что она бледна и необыкновенно взволнованна.
— Что случилось? — спросил Люпен, идя рядом со своей кормилицей.
Она вошла в большой бакалейный магазин, где было много народу, и тогда только сказала голосом, пресекающимся от волнения: смотри, вот то, что ты ищешь.
И, вынув из корзины какой-то предмет, сунула его Люпену. Он вздрогнул. Он держал своими собственными руками хрустальную пробку.
— Возможно ли? Возможно ли? — бормотал он, как если бы неожиданность этой развязки выбила его из колеи.
Но факт, ощутимый и видимый факт, был налицо. По форме, по размерам, по стертому золоту граней он безошибочно узнавал уже виденную им когда-то хрустальную пробку. Все было так вплоть до маленькой царапины на шейке, которую он ясно тогда запомнил.
В общем, этот предмет имел те же самые свойства и ни одного такого, которого не было бы в том. Это была хрустальная пробка — вот и все. Ничего такого, что ее отличало бы от других пробок. Ни знака, ни шифра, вырезанная из одного куска, совершенно однородная, не содержащая никакого другого вещества.
Ну и что же?
И Люпен внезапно понял все свое заблуждение. На что ему нужна была эта хрустальная пробка, если он не понимал ее назначения? Этот кусочек стекла не был важен сам по себе, он был ценен только благодаря тому значению, которое ему придавалось. И кто мог его уверить в том, что он не делает глупости, отбирая ее у Добрека?
Этот неразрешимый вопрос стоял перед ним во всей своей необыкновенной остроте.
— Не промахнись! — сказал он себе, положив в карман пробку. — В этом дьявольском деле промахи непоправимы.
Он не спускал глаз с Виктории. В сопровождении приказчика она в толпе покупателей переходила от одной стойки к другой. Наконец она вновь прошла мимо Люпена.
Он приказал тихим голосом:
— Свидание позади лицея Жансон.
Она нагнала его в пустынной улочке.
— А если за мной следят? — спросила она.
— Нет, — сказал он уверенно. — Я хорошо посмотрел. Слушай. Где ты нашла пробку?
— В ночном столике.
— Но ведь мы там искали?
— Да. И я смотрела еще вчера утром. Это, конечно, положено туда сегодня ночью.
— И, конечно, он снова оттуда захочет ее взять, — заметил Люпен.
— Очень может быть!
— И если ее не найдет?
Виктория перепугалась.
— Отвечай, — сказал Люпен, — если он не найдет ее, тебя ли обвинит он в воровстве?
— Очевидно, меня.
— Ну так поди положи назад, и поскорее.
— Боже мой! Боже мой! — простонала она. — Хоть бы он не успел заметить. Дай мне ее скорей!
— Вот она, — сказал Люпен.
Он поискал в карманах своего пальто.
— Ну, где же она? — спросила Виктория, протягивая руку.
— Так, — сказал он через мгновение, — ее нет… У меня ее выкрали.
Он разразился смехом на этот раз без всякой горечи.
Виктория возмутилась.
— И ты еще смеешься! При подобных обстоятельствах!
— Чего ты хочешь? Признайся, что это действительно смешно. Мы уже разыгрываем не драму, а феерию. Как только у меня будет время отдохнуть, я напишу повесть: «Магическая пробка» или «Злоключения бедного Арсена».
— Но все-таки… кто же ее взял?
— Что ты там ноешь? Взял? Она сама улетела. Она испарилась из моего кармана.
Потом более серьезным тоном сказал:
— Пойди, Виктория, домой и не беспокойся. Очевидно, кто-нибудь видел, как ты мне давала пробку, и, воспользовавшись давкой, вытащил ее у меня из кармана. Все это доказывает, что за нами следят лучше, чем я полагал, и наши соперники — люди высокого порядка. Но еще раз повторяю: будь спокойна. Честные люди всегда говорят последнее слово. Тебе нечего больше сказать мне?
— Да, вчера вечером, когда Добрек вышел, кто-то приходил. Я видела это по свету, который падал на деревья сада.
— А привратница?
— Она еще не ложилась.
— Ну, тогда это сыщики, они все еще ищут. До скорого, Виктория. Ты меня впустишь к себе сегодня?
— Как, ты хочешь опять?
— Чем я рискую? Твоя комната на третьем этаже. Добрек ничего не подозревает.
— А те?
— Те? Если б они хотели что-нибудь со мной сыграть, они бы уж попытались. Я их стесняю, только и всего. Они не боятся меня. До свидания, Виктория, как только пробьет пять часов.
Люпена ждал еще один сюрприз. Вечером его старая нянька доложила ему, что, когда она из любопытства открыла ящик ночного столика, она нашла там хрустальную пробку.
Люпена больше уже не поражали этого рода чудеса. Он только сказал себе:
— Значит, ее положили на место. И та особа, которая необъяснимым образом проникла в дом, эта особа, подобно мне, считает, что пробка не должна была исчезнуть. А пока что Добрек, который знает, что за ним следят даже в его комнате, снова оставил эту пробку в ящике, как если бы не придавал ей никакого значения!
Хотя Люпен еще не составил себе определенного мнения, он не мог удержаться от некоторых рассуждений, от обобщения некоторых мыслей, которые давали ему смутное ощущение света, такое, какое предчувствуют, приближаясь к выходу из тоннеля.
— По существу, неизбежно — говорил он себе, — должна состояться встреча между мной и теми. Только тогда я буду хозяином положения.
Прошло пять дней, не давших Люпену ничего нового. На шестой день утром к Добреку приходил депутат Лайбах, который, как и его товарищи, тщетно валялся в ногах депутата и в конце концов дал ему двадцать тысяч франков.
Прошло еще два дня, и ночью около двух часов Люпен, притаившийся на площадке второго этажа, уловил скрип двери, ведущий из вестибюля в сад. Он скорее угадал, чем рассмотрел в темноте две фигуры, которые остановились на первом этаже перед комнатой Добрека.
Что они там делали? Войти в эту комнату нельзя было, потому что каждый вечер Добрек закрывался на все замки. В таком случае, на что они надеялись?
Очевидно, там производилась какая-то работа, так как Люпен различал глухой шум. Потом до него долетели произнесенные шепотом слова:
— Подвигается?
— Да, чудесно, но лучше отложить до завтра, потому что…
Люпен не расслышал конца фразы. Они уже ощупью спускались вниз. Затем дверь легонько закрылась и скрипнула калитка.
«Это все-таки любопытно, — думал Люпен. — В этом доме, где Добрек так тщательно скрывает свои гнусности и не без основания оберегается от выслеживаний, в этот дом все желающие проникают точно на мельницу. Пусть меня впускает Виктория, а сыщиков проводит привратница. Кто же помогает им! Неужели они действуют самостоятельно? Но какая смелость! Какое знание места!»
После полудня, во время отсутствия Добрека, он осмотрел дверь комнаты на первом этаже. С первого же взгляда он понял все: одна из нижних дощечек, ловко вырезанная, держалась только в двух незаметных местах. Значит, одни и те же люди действовали и здесь, и на улице Матиньон, и на улице Шатобриан.
