Эли Бертэ - Присяжный
– Мошенник знает, что пользуется у меня в доме особыми привилегиями, – обратился он к Робертену. – Он один умеет объезжать самых строптивых из моих питомцев и очень искусен в своем ремесле. Я вынужден многое прощать ему. Что касается вас, мой любезный Арман, – продолжал он дружелюбным тоном, – не сердитесь на меня за строгость. Я взял за правило, от которого никогда не отступлюсь: не пускать ни одной чужой лошади в мою конюшню. Не принимайте это за оскорбление, прошу вас. Повторяю, будь ваша лошадь даже знаменитой Эклипс или другой, получившей первый приз, даже она не вошла бы в мою конюшню.
Робертен стал уверять, что вполне понимает де ла Сутьера и не сомневается: его лошади будут чувствовать себя хорошо, где бы им ни отвели место.
– Вы рассудительный молодой человек, – ответил владелец замка прежним добродушным тоном. – Однако вы наверняка устали от дороги, отчего бы нам до завтрака не взглянуть на моих жеребят?
Предложение не очень понравилось Робертену, однако он не подал виду и изъявил согласие.
– Что за фантазия пришла вам в голову, отец! – вмешалась Пальмира тоном избалованного ребенка. – Месье Робертену нужен отдых, а так как он довольно любезно подарил нам несколько дней своего общества, у нас окажется достаточно времени для…
– Вашего совета я не спрашивал, мадемуазель, – перебил ла Сутьер сухим тоном, к которому вовсе не привыкла его дочь. – Извольте идти в дом и посмотреть, все ли готово для приема нашего гостя. Ваш адъютант в юбке, – прибавил он не очень любезно, указывая на Женни, – вероятно, также найдет себе занятия в доме. Мне не нравится, что она вертится вокруг моих жокеев.
– Вернее было бы сказать, что ваши жокеи вертятся вокруг меня, – возразила девушка, нисколько не конфузясь.
– Пойдем, Женни, отец не в духе, – заметила Пальмира с притворной веселостью, – скоро начнется гроза. По счастью, она никогда не длится долго, как тебе известно. Об одном прошу вас, отец, не забывайте, что уже много времени, и ради месье Робертена сократите немного рассказ о родословной ваших питомцев.
Она томно улыбнулась отцу, поклонилась гостю и, взяв под руку Женни, пошла к дому.
– Как странен отец сегодня, – сказала она горничной, когда вернулась в свою комнату. – Боже мой! Не подозревает ли он чего-нибудь?
– С чего ему подозревать, – возразила Женни с сердитым видом, – он, как и его лошади, порой лягается, вот и все.
– Разве я не запретила тебе раз и навсегда… Ну полно, Женни, перестань дуться. Что бы ты ни говорила, а папа сегодня не в своей тарелке. Не мог ли он в самом деле видеть или слышать что-нибудь?
– Ничего он не мог ни видеть, ни слышать, в противном случае он начал бы с того, что убил бы нас обеих – это его привычный образ действий. Повторяю вам, он находится в самом обычном своем состоянии – забывает дочь и дом ради конюшен и лошадей.
Пальмира вздохнула: в злой насмешке швеи была серьезная доля правды.
– Женни, – продолжала она, помолчав минуту, – как тебе этот молодой человек?
– Немного глуповат. Он, очевидно, из той породы людей, которые созданы быть мужьями.
– Ступай прочь от меня, Женни, ты просто невыносима! – воскликнула Пальмира, потеряв терпение.
V
Прогулка
Через несколько часов хозяева замка и их гость сидели в старой столовой, стены которой были обшиты панелями каштанового дерева. Пальмира была очень любезна с посетителем. С целью ли рассеять тучи, еще заметные на хмуром лице отца, или просто побуждаемая кокетством, она оказывала молодому соседу внимание, какое только можно было требовать от радушной хозяйки дома.
Поведение дочери сначала удивило де ла Сутьера, а потом привело в восторг. «Отлично, – подумал он, – как хорошо я поступил, не наделав шума! Все уладится. Пальмира, по-видимому, старается овладеть сердцем Робертена! Решительно, интрига с Бьенасси – не что иное, как ребячество, вздор, не стоящий внимания, а так как я теперь предупрежден, то найду средство прекратить ее. Терпение, дела еще пойдут по-моему!»
Подобные размышления вернули ему обычную веселость. К концу завтрака он сказал гостю:
– Как мы проведем день, Арман? Я со своей стороны предлагаю прогулку втроем. Погода благоприятствует, берега нашей речки очень живописны. Что вы скажете об этом предложении?
– Оно мне очень нравится, особенно если вы согласитесь на него, – обратился он с последними словами к Пальмире.
– Прошу покорно! – захохотал де ла Сутьер. – Итак, мы отправляемся через час, а пока я буду следить, как объезжают лучшего из моих жеребцов. Я всегда наблюдаю за выездкой, потому что уверен: Бореас со временем покажет великолепные результаты. Предоставляю вам полную свободу выбора: идти со мной в манеж или пройти в гостиную с Пальмирой, которая развлечет вас музыкой в мое отсутствие. Итак, что вы предпочитаете – манеж или гостиную?
– Ах, разве можно сомневаться в моем выборе, – произнес Робертен. – Счастье слышать…
– Пусть будет по-вашему! – перебил его де ла Сутьер и, потирая руки, захохотал громче прежнего: – В ваши годы, когда я был просто корнетом, я выбрал бы то же, что и вы, но вкусы и мнения меняются с годами!
Арман подал руку Пальмире, чтобы пройти в смежную комнату. Гостиная замка имела такой же мрачный и обветшалый вид, как и все остальные части старого дома. Мебель состояла из дивана и кресел, выкрашенных масляной краской, с обивкой из желтого драпа, полинялого и подточенного молью. Среди этого старого, негодного хлама, за который торговец подержанными вещами не дал бы ничего, выделялся лишь один предмет – дорогой палисандровый рояль.
Пальмира села к роялю и, перерыв все ноты, лежавшие на этажерке, заиграла блистательную прелюдию. Робертен сидел возле нее и следил глазами за проворными пальчиками, белизна которых вырисовывалась даже на фоне слоновой кости.
– Что мне вам сыграть, месье Арман? – спросила девушка с готовностью уверенной в себе актрисы. – Нет ли у вас какой-нибудь любимой пьесы?
– Полностью полагаюсь на ваш вкус. Пьеса, которую предпочтете вы, не сможет мне не понравиться.
Пальмира запела романс, который ей казался вершиной чувствительности и сладкозвучия.
– Ну вот и прекрасно, – сказал де ла Сутьер. – Я удаляюсь, музыка после еды оказывает на меня усыпляющее действие. До свидания.
Неприятные мысли, с утра осаждавшие де ла Сутьера, совершенно рассеялись, но неожиданное обстоятельство опять испортило ему настроение. Он полагал, что жокей-англичанин ждал его в манеже, но оказалось, что Джон забыл про свою обязанность. Он и второй жокей Батист, красовавшиеся во всем блеске своих новых курток и сапог с белыми отворотами, изволили болтать с Женни Мерье, которая сидела на перилах водопоя и кокетничала с ними.
Увидав господина, который быстро приближался к ним с поднятым хлыстом, они бросились врассыпную.
– Сэр! – воскликнул Джон. – Бореас сейчас же будет оседлан!
– Месье! – закричал Батист. – Я бегу чистить Зеноби!
Благодаря своему проворству на этот раз оба отделались шквалом ругательств и угроз, посланным им вслед де ла Сутьером, и исчезли в конюшне.
Женни оставалась спокойной, будто гроза, разразившаяся над ее злосчастными поклонниками, не представляла для нее никакой опасности. Мало того, пока они спасались от разгневанного хозяина, она весело хохотала, и ее звонкий смех сливался с грозными ругательствами де ла Сутьера. Перила, на которых она сидела, были довольно высоки, и крошечные ножки, обутые в миниатюрные ботинки, не касались земли, так что она хлопала ими одна о другую в припадке озорной веселости и заливалась хохотом, закинув назад шаловливую и своенравную головку. Она еще продолжала смеяться, когда де ла Сутьер внезапно перестал бранить жокеев и подошел к ней.
– У вас еще много здесь работы? – спросил он сухо.
– Много, месье, – ответила она развязно, – мне надо сшить несколько платьев хозяйке и другие вещи.
– Жаль, я решил, что впредь здесь будут обходиться без ваших услуг. Сегодня вечером я рассчитаюсь с вами, и завтра вас отвезут назад в город к вашим родным.
– Вы меня отсылаете, сударь? – ответила Женни, не переставая улыбаться. – Это, наверно, шутка?
– Я слишком долго терпел ваше присутствие. Приготовьтесь ехать завтра утром. Я жалею, что одноколка с лошадью садовника на ярмарке в Салиньяке, а то отослал бы вас уже сегодня вечером.
Молодая швея поняла наконец, что хозяин настроен серьезно.
– Боже мой, месье, что я сделала? Разве моя вина, что ваши жокеи бегают за мной, когда я показываюсь на дворе? Я и не думаю с ними заигрывать, могу вас уверить.
– Не беспокойтесь, они не побегут за вами в город. Будьте готовы ехать завтра утром.
Он хотел уже идти, когда девушка дерзко устремила на него свои черные и проницательные глаза.
– Вы отсылаете меня не из-за ваших слуг, не правда ли? – сказала она, спускаясь с перил на землю. – У вас на то… другая причина?
