Колин Декстер - Загадка третьей мили
Морс, в свою очередь, в конце сентября переехал на Сент-Джон-Стрит и поселился в доме номер 24. Это было вполне закономерно, поскольку декан факультета, где учился Морс, имел обыкновение переселять своих студентов, закончивших два первых курса, поближе к колледжу.
Впервые они встретились однажды вечером в конце февраля на университетском спектакле «Доктор Фауст» в Новом театре неподалеку от Бьюмонт-Стрит. Во время антракта Морс отправился в переполненный бар, чтобы выпить пива. Он только что сделал заказ и еще стоял у стойки, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то легкую руку. Он обернулся и увидел бледное личико, светлые волосы, забранные на затылке, и робкие карие глаза.
— Вы уже заказали?
— Да, я сейчас отойду и не буду вам мешать.
— Вы не могли бы сделать заказ и для меня?
— С удовольствием.
— Два джина с тоником, пожалуйста. — Она протянула ему деньги и ушла.
Она сидела в дальнем углу бара радом с невзрачной брюнеткой. Морс взял бокалы и стал медленно пробираться сквозь толпу. Справившись со своей трудной задачей, он аккуратно поставил бокалы на стол.
— Ничего, что я вас побеспокоила?
Ее широко раскрытые глаза казались такими трогательными и невинными! Морс пристально посмотрел на нее, заметив и ее маленький носик с тонкими ноздрями, и крошечные ямочки на щеках, и губы, которые под его взглядом начали раздвигаться в озорной улыбке, обнажая довольно крупные, но правильной формы зубы.
— Это меня нисколько не затруднило. Сегодня здесь довольно много народу, не правда ли?
— Вам нравится пьеса?
— Да, а вам?
— Очень! Я вообще большая поклонница Марло. И Шейла тоже. Ах, простите, может быть, вы незнакомы друг с другом?
— Я и с вами тоже незнаком! — сказал Морс.
— Ну, вот! Что я тебе говорила? — воскликнула брюнетка, включаясь в разговор. Она улыбнулась Морсу и добавила: — А Венди сказала мне, что узнала вас, оказывается вы живете совсем недалеко от нее.
— Правда? — Морс стоял, растерянно глядя на девушек. Прозвенел звонок, возвещая о начале последнего акта, и Морс, собрав все свое мужество, пригласил девушек, если, конечно, они не возражают, выпить с ним после спектакля.
— Что ж, почему бы и нет? — ответила хмурая Шейла. — Мы не против, ведь правда, Венди?
Было условлено, что они встретятся в коктейль-баре в отеле «Рэндольф», что находился на той же улице неподалеку от театра.
Для Морса последний акт спектакли тянулся бесконечно, и он покинул театр задолго до его окончания. Имя Венди звучало в его мозгу снова и снова, словно музыка в честь Амариллис[7].
Он вошел в бар, когда там еще практически никого не было, сел и стал ждать. Прошло десять минут, потом пятнадцать... В баре тем временем стал скапливания народ, и Морсу дважды пришлось с некоторым смущением заверять посетителей, что да, оба места за его столиком заняты. Наконец он заметил Шейлу, но она была одна. Она нашла его глазами, пробралась через весь бар к его столику и благосклонно приняла его предложение выпить.
— А что будет пить... м-м-м... Венди?
— Боюсь, что она не сможет прийти. Она просила извиниться. Она сказала, что вдруг вспомнила...
Дальше Морс уже не слушал, вечер теперь казался ему печальным и пустым. Он купил девушке второй стакан, потом третий. Она ушла в половине десятого, чтобы не опоздать на автобус, и Морс с облегчением смотрел ей вслед, когда она нерешительно помахала ему рукой, стоя в дверях бара.
Время от времени принимался сыпать снег. Морс в задумчивости шел по Сент-Джон-Стрит и, наконец, остановился там, где он и должен был остановиться. Справа от двери дома номер 22 он обнаружил четыре пластиковые карточки с именами. Против каждого имени была своя кнопка. Сверху было написано: «Мисс В. Спенсер. Верхний этаж», но окна наверху были темными, и Морсу ничего не оставалось делать, как вернуться в свою холодную однокомнатную квартирку.
Три следующих дня Морс провел, шатаясь вокруг Сент-Джон-Стрит. Он пропускал лекции, почти ничего не ел и мечтал только об одном — еще раз увидеть эту девушку. Может быть, она куда-нибудь уехала? Или заболела? Трагические предчувствия роились и его мозгу, и он попусту терял время и силы, терзаемый пустыми и бесплодными фантазиями. На четвертый день он зашел в «Рэндольф», выпил два двойных скотча и вернулся на Сент-Джон-Стрит. С сильно бьющимся сердцем он нажал на верхний звонок. Когда дверь отворилась, она стояла прямо перед ним и нежно смотрела на него.
— Как долго тебя не было, — сказала она.
— Я, право, не был уверен...
— Но ведь ты знал, где меня найти, я тебе сказала.
— Я...
— Получается, что первый шаг сделал не ты...
— Я...
— Может быть, ты зайдешь?
Прямо тем же вечером Морс неожиданно признался ей в любви, а она в свою очередь поведала ему, как она счастлива, что они встретили друг друга. Потом началась долгая счастливая идиллия. Они объездили все окрестности Оксфордшира, ходили в театры, кино, на концерты и в музеи. Они проводили массу времени в барах и ресторанах и через некоторое время, конечно же, в постели друг с другом. Но это блаженное времяпрепровождение не могло не сказаться на их учебе.
Дело кончилось тем, что в конце летнего Триместра тьютор Морса деликатно намекнул ему, что он едва ли сможет получить высокий балл на предстоящем ему в следующем году экзамене. Единственная надежда была на то, что он вплотную займется Платоном во время наступающих каникул. Венди тоже была вызнана к инспектору, который поставил ее в известность, что если она не продемонстрирует в своих тезисах явного прогресса, то и ее грант и докторская степень окажутся под большим вопросом.
Оказалось, что Морс чувствовал большую ответственность за учебу, чем его подруга. Он старался что-то изменить, но из этого ничего не вышло. Накануне рождественских каникул заплаканная Венди объявила ему, что с докторской степенью ничего не получится, к тому же с первого января грант выплачиваться больше не будет. Но, несмотря ни на что, они продолжали жить прежней жизнью: Венди занимала все ту же квартиру и почти сразу же устроилась официанткой в «Рэндольф». Морс изо всех сил старался сократить расходы на пиво и время от времени прочитывал еще одну главу из «Государства» Платона.
По иронии судьбы, как раз накануне годовщины их первого чудесного вечера, проведенного вдвоем, Венди получила телеграмму, в которой сообщалось, что ее овдовевшая мать тяжело больна и требует ухода. Венди пришлось срочно уехать домой. В течение долгих месяцев разлуки влюбленные постоянно писали друг другу письма. Два раза Морс даже приезжал к Венди, в Западную Англию. Но теперь он был крайне ограничен в средствах. К тому же он с горечью начал осознавать, что мать была для Венди гораздо дороже, чем он. Его успехи в учебе были теперь столь скромны, что его лишили стипендии, и перед ним встала унизительная необходимость выпрашивать у государства хоть какие-нибудь средства, на которые он мог бы жить и продолжать обучение.
За три недели до последнего экзамена на степень бакалавра он получил от нее последнее письмо. Она писала, что больше уже никогда не сможет увидеться с ним, что она уже и так виновата перед ним, поскольку почти сломала его жизнь, что ее долг — остаться с больной матерью и что это ее окончательное решение. Она писала, что всегда любила его, любила страстно и глубоко, но теперь все кончено. Она умоляла его не отвечать на ее письмо. Она настаивала на том, чтобы он сосредоточился теперь на сдаче экзаменов и попытался реабилитировать себя в глазах комиссии, потому что она всегда гордилась его успехами и хотела, чтобы его оценили по достоинству.
Морс тут же послал телеграмму, умоляя ее о последней встрече, но не получил никакого ответа. К сожалению, у него не было денег дня того, чтобы съездить к ней. Он был в отчаянии, но так ничего и не предпринял, ровным счетом ничего.
Спустя два месяца ему стало известно, что он провалил экзамен. И, хотя эта новость не была для него неожиданной, он покинул Оксфорд замкнутым и молчаливым молодым человеком, испытывая и глубине души горькое унижение, хотя дух его еще не был окончательно сломлен. Его отец, которому оставалось жить не более месяца, был глубоко разочарован неудачами сына и решил, что тот сможет найти себе применение где-нибудь в полиции.
В кабинет вошла молоденькая и хорошенькая секретарша Морса, которая принесли ему письма на подпись.
— Будете диктовать мне остальные письма сейчас?
— Нет, немного позже. Я вас вызову. После того как она ушла, он снова погрузился в воспоминания, но это не заняло у него мною времени. Как-то вдруг оказалось, что вспоминать больше не о чем. Что стало с Венди Спенсер, он так никогда и не узнал. Наверное, она была еще жива и именно в эту минуту, в эту самую секунду где-то находилась и что-то делала. Он вспомнил строки из Харди[8], что-то относительно времени, которое излечивает сердца от нежности... Конечно, это была ложь. Но, видимо, для Харди это было именно так.
