Морис Леблан - Остров тридцати гробов
— Магеннока тоже убили.
На этот раз Коррежу явно потерял присутствие духа: на лице его появился безумный ужас, какой Вероника уже не раз замечала у Онорины. Он осенил себя крестом и тихо прошептал:
— Стало быть… стало быть, вот оно как, госпожа Онорина? Магеннок ведь знал, что такое случится. Однажды он плыл со мной в лодке и сказал: «Это не за горами. Нужно отсюда уезжать».
И, не долго думая, матрос повернулся и поспешил вниз по лестнице.
— Погоди, Коррежу, — приказала Онорина.
— Нужно уезжать, так сказал Магеннок. Всем нужно уезжать.
— Погоди, — повторила Онорина.
Матрос в нерешительности остановился, и она продолжала:
— Я согласна, нужно уезжать. И завтра к вечеру мы уедем. Но прежде следует заняться господином Антуаном и Мари Легоф. Сейчас ты пошлешь сюда сестер Аршиньа — пусть пободрствуют эту ночь над мертвыми. Женщины они противные, но зато им это не впервой. Пусть явятся две из трех. Я заплачу каждой вдвое против обычного.
— А потом, госпожа Онорина?
— Вместе со стариками ты займешься гробами, а под утро мы похороним погибших в освященной земле, на церковном кладбище.
— А потом, госпожа Онорина?
— Потом ты свободен, и другие тоже. Можете собирать пожитки и отправляться на все четыре стороны.
— А как же вы, госпожа Онорина?
— У меня есть лодка. Ладно, довольно болтать. Ну что, договорились?
— Договорились. Нужно ведь провести здесь еще всего одну ночь. Думаю, за ночь тут ничего нового не случится?
— Да нет, нет. Ступай, Коррежу, и поторапливайся. Главное, не говори другим, что Магеннок мертв. Иначе их здесь будет не удержать.
— Обещаю, госпожа Онорина.
С этими словами матрос убежал.
Через час появились сестры Аршиньа — две высохшие костлявые старухи, похожие на колдуний, в чепцах с засаленными бархатными лентами. Онорина перешла к себе в комнату, расположенную на том же этаже, в конце левого крыла.
Бодрствование над покойниками началось.
Эту ночь Вероника провела частью подле отца, частью у изголовья Онорины, состояние которой ухудшилось. В конце концов Вероника уснула. Разбудила ее бретонка, которая вдруг заговорила в одном из тех приступов горячки, когда сознание затемнено еще не полностью:
— Франсуа, наверно, спрятался… и господин Стефан тоже… Магеннок показал им на острове много всяких укромных уголков. Так что их никто не увидит и ничего не узнают.
— Вы в этом уверены?
— Уверена… Значит, так. Завтра, когда все покинут Сарек и мы останемся вдвоем, я дам в раковину условный сигнал, и Франсуа придет сюда.
Вероника возмутилась:
— Но я не желаю его видеть! Он меня ужасает! Будь он проклят, так же как и его отец! Вы только подумайте: он убил моего отца прямо у меня на глазах! Убил Мари Легоф, хотел убить и вас! Нет, я ненавижу это чудовище, он мне отвратителен!
Бретонка привычным жестом пожала Веронике руку и прошептала:
— Не осуждайте его, он не понимал, что делал.
— Что вы такое говорите? Не понимал? Но я же видела его глаза — глаза Ворского!
— Он не понимал… он обезумел…
— Обезумел? Да о чем вы?
— Да, госпожа Вероника. Я знаю мальчика. Он сама доброта. Он мог сделать все это лишь в припадке безумия… и господин Стефан тоже. Теперь они, наверно, рыдают от отчаяния.
— Но это невозможно… Не могу поверить…
— Не можете поверить, потому как не знаете, что тут происходит… и что вот-вот произойдет. Если бы вы знали… Ах, тут такое, такое…
Голос Онорины замер. Она замолчала, продолжая лежать с открытыми глазами и беззвучно шевелить губами.
До рассвета больше ничего не произошло. Около пяти утра Вероника услышала стук молотков, и почти тут же дверь распахнулась, и в ее комнату влетели весьма взволнованные сестры Аршиньа.
Оказалось, они узнали правду: Коррежу, чтобы хоть немного взбодриться, выпил лишку и проговорился.
— Магеннок мертв! — вопили они. — Магеннок мертв, а вы ничего не сказали! Мы уезжаем. Давайте наши деньги, да поскорее.
Едва Онорина с ними расплатилась, как сестры бросились прочь со всех ног, и часом позже остальные женщины, уведомленные ими, собрались вместе, таща за собою работавших до этого мужей. Все твердили одно и то же:
— Нужно уезжать! Нужно собираться, потом будет поздно. Все поместятся в две лодки.
Онорине пришлось употребить все свое влияние, чтобы удержать их. Вероника дала всем денег. Похороны все же состоялись, правда, прошли они в большой спешке. Неподалеку находилась старая церковь, поддерживавшаяся заботами г-на д'Эржемона, где священник из Пон-л'Аббе раз в месяц приезжал служить мессу. Рядом с нею находилось древнее кладбище сарекских аббатов. Там и предали земле тела погибших; старик, в обычное время исполнявший обязанности ризничего, пробормотал слова благословения.
Казалось, все вокруг немного рехнулись. Слова и жесты людей сделались резкими и порывистыми. Все были одержимы лишь мыслью об отъезде и не обращали ни малейшего внимания на Веронику, тихонько плакавшую и молившуюся поодаль.
К восьми часам все было кончено. Мужчины и женщины бросились на противоположный берег острова. Вероника, которой казалось, что она живет в каком-то кошмарном мире, где события следуют одно за другим вопреки всякой логике и никак между собой не связаны, вернулась к Онорине: бретонка была так слаба, что не смогла присутствовать на похоронах своего хозяина.
— Мне уже лучше, — сказала она. — Мы уедем сегодня или завтра и обязательно вместе с Франсуа. — И, заметив возмущение Вероники, добавила: — Да, вместе с Франсуа и господином Стефаном. И как можно скорее. Я тоже хочу уехать и забрать вас с собою, вместе с Франсуа. На этом острове появилась смерть, она уже хозяйничает здесь. Надо отдать ей Сарек. Уезжать следует всем.
Спорить с нею Вероника не хотела. Около девяти снова послышались чьи-то торопливые шаги. Это явился из деревни Коррежу. Едва переступив порог, он воскликнул:
— Они украли вашу лодку, госпожа Онорина! Лодка пропала!
— Не может быть! — усомнилась бретонка.
Задыхаясь, матрос заговорил:
— Пропала! Сегодня утром я кое о чем догадался. Но выпил лишку, это точно, и о лодке не подумал. Но другие тоже видели — швартов перерезан. Это случилось ночью. Они убежали, и след простыл.
Женщины переглянулись: им пришла в голову одна и та же мысль. Франсуа и Стефан Мару сбежали.
Онорина процедила сквозь зубы:
— Да, так и есть. Он умел управлять лодкой.
Вероника испытала известное облегчение, узнав, что мальчик уехал и она его больше не увидит. Однако объятая страхом Онорина воскликнула:
— Но… но как же нам быть?
— Надо немедленно уезжать, госпожа Онорина. Лодки готовы, пожитки собраны. К одиннадцати в деревне никого не останется.
— Онорина не может ехать, — вмешалась Вероника.
— Могу, могу. Мне уже лучше, — объявила бретонка.
— Вздор. Подождем день-два. Приезжайте за нами послезавтра, Коррежу.
Она подтолкнула матроса к двери, хотя у него и в мыслях не было уходить.
— Ладно, послезавтра я вернусь. К тому же за один раз всего не увезешь. Да и потом надо будет как-нибудь сюда приехать, посмотреть, как и что. Выздоравливайте, госпожа Онорина.
С этими словами матрос вышел.
— Коррежу! Коррежу!
Приподнявшись с постели, Онорина в отчаянье звала матроса.
— Нет, нет, не уходи, Коррежу! Подожди, ты должен отнести меня в свою лодку.
Бретонка прислушалась и, поскольку Коррежу не возвращался, попыталась встать.
— Мне страшно… Я не хочу оставаться одна…
Вероника попробовала ее удержать:
— Но вы же не одна, Онорина. Я вас не брошу.
После отчаянной борьбы Онорина, силой уложенная в кровать, принялась беспомощно бормотать:
— Я боюсь… Мне страшно… Этот остров проклят. Оставаться здесь — значит искушать Господа. Смерть Магеннока — это предупреждение. Я боюсь…
Она бредила, однако какой-то уголок ее сознания оставался ясным, поэтому вполне осмысленные и четкие слова смешивались у нее с бессвязными, в которых проявлялась ее суеверная душа бретонки.
Вцепившись Веронике в плечо, Онорина лепетала:
— Говорю вам… Остров проклят… Однажды Магеннок мне так и сказал: «Сарек — это одни из ворот ада, которые сейчас заперты. Но когда они откроются, беды налетят на остров словно буря».
Вняв уговорам Вероники, бретонка наконец немного успокоилась и уже более ровным, поминутно затихающим голосом продолжала:
— Он любил этот остров, впрочем, как и все мы. Говорил о нем какие-то непонятные вещи: «Ворота эти — в обе стороны, Онорина, они открываются и в рай». Да, жить на острове было неплохо. Мы его любили. Магеннок заставлял остров дарить ему цветы. Громадные цветы, раза в три выше обычных, и гораздо красивее.
Медленно тянулись минуты. Комната помещалась в самом конце крыла, окна которого выходили на обе стороны острова, прямо на возвышавшиеся над морем скалы.
