Жорж Сименон - Шлюз № 1
— Бебер?
— Имя мне еще не сообщили. Его нашли утром на верхних воротах.
Дюкро устало вздохнул.
— Вам нечего заявить в этой связи?
Дюкро пожал плечами.
— Вероятно, вам придется дать показание, где вы провели ночь.
Губы Дюкро тронула невеселая усмешка. Он хотел было заговорить, но в последний момент передумал и лишь снова пожал плечами.
— Вы совершенно уверены, что вам нечего мне сказать?
— Какой сегодня день?
— Четверг.
— А с какого дня на той неделе вы выходите в отставку?
— Со среды.
— Еще один вопрос: допустим, к тому времени вы еще не закончите расследование. Что тогда?
— Я передам дело сотруднику, который придет на мое место…
Лицо Дюкро расплылось в улыбке, и он по-детски радостно подсказал:
— Придурку?
Мегрэ тоже не сдержал улыбки.
— У нас работают не только придурки.
На этой неожиданной шутливой ноте им и следовало остановиться. Дюкро поднялся и протянул Мегрэ свою лапищу.
— До свидания, комиссар. Мы, конечно, еще увидимся.
Пожимая протянутую руку, Мегрэ пристально посмотрел в ясные глаза Дюкро, но тот по-прежнему улыбался, только улыбка стала, пожалуй, чуть натянутой.
— До свидания.
Дюкро проводил его до площадки и даже перегнулся через перила. Уже на набережной, купаясь в пронизанном солнцем теплом воздухе, Мегрэ почувствовал, что из окна за ним все еще следит пара глаз.
На трамвайной остановке он стоял, расплываясь в улыбке.
По подсказке привратницы, считавшей, что того требуют приличия, все жильцы дома в знак траура закрыли жалюзи. Суда у причала приспустили флаги, отчего канал обрел странный, противоестественный вид.
Даже царившее кругом волнение было каким-то двусмысленным. Там и тут, особенно у стен шлюза, собирались кучки любопытных и смущенно спрашивали, указывая на один из крюков:
— Это там, да?
Труп повесившегося, высокого костлявого человека, хорошо известного старожилам Марны, уже увезли в Институт судебной медицины.
Бебер явился в эти края неизвестно откуда; семьи у него не было, а под жилье он приспособил себе старую землечерпалку ведомства путей сообщения, лет десять ржавевшую в дальнем углу пристани. Он на лету ловил концы и чалил суда, орудовал затворами шлюзов, оказывал кучу мелких услуг и получал чаевые. Вот и все.
Смотритель шлюза с важным видом прохаживался по своим владениям: утром у него взяли интервью три журналиста, а один его даже сфотографировал.
Сойдя с трамвая, Мегрэ направился прямиком в бистро Фернана. Там было полно народу, куда больше обычного, но разговаривали вполголоса. Те, кто знали комиссара в лицо, тут же сообщили о его приходе остальным.
Хозяин подошел к нему как к знакомому.
— Пива?
И взглядом показал на противоположный угол. Там в полном одиночестве сидел злой, как бешеная собака, старик Гассен. Веки у него совсем покраснели. Он уставился на Мегрэ и попытался изобразить на лице отвращение.
А комиссар, отпив большой глоток пива, утер губы и стал заново набивать трубку. В рамке окна за спиной Гассена виднелись тесно прижавшиеся друг к другу суда; Мегрэ был немного разочарован, не увидав там фигурку Алины.
Хозяин, делая вид, что вытирает столик, снова наклонился к нему и шепнул:
— Вы бы что-нибудь с ним сделали. Никак не придет в себя. Видите на полу клочья бумаги? Это приказ идти под погрузку на набережную Турнель. А что он с ним сделал?
Старик прекрасно понял, что разговор идет о нем, кое-как поднялся с места, подошел к Мегрэ, с вызовом посмотрел ему в глаза и побрел прочь, по дороге толкнув локтем хозяина.
На пороге он задержался. Секунду-другую казалось, что он, не заметив приближающегося автобуса, вот-вот ринется на мостовую. Но старик только качнулся и устремился в бистро напротив. Посетители переглянулись.
— Что вы обо всем этом скажете, господин комиссар?
Разговор стал общим. К Мегрэ обращались как к старому знакомому.
— Понимаете, при всем при том старик Гассен человек на редкость порядочный. Только очень сильно переживает ту ночную историю; я даже сомневаюсь, отойдет ли он? А что вы думаете насчет Бебера? Одно за другим, а?
Люди держались непринужденно, приветливо. Трагизм событий не слишком их задел, но все же в их возбуждении чувствовалась нервозность.
Мегрэ качал головой, улыбался, бормотал что-то невнятное.
— А правда, что хозяин не хочет идти на похороны?
Значит, и это уже известно в бистро! А ведь с того телефонного разговора не прошло и часа!
— Крепкая у него голова! Прямо замечательная! Да, кстати, насчет Бебера. Знаете, его вчера видели в кино «Галлия»? А напали на него потом, когда он лез на свою землечерпалку.
— Я тоже был в кино, — вмешался кто-то.
— И видел Бебера?
— Нет, но я там был.
— Ну и что с того?
— Ничего, просто я там был.
Мегрэ, улыбаясь, встал, расплатился и широким жестом руки обвел помещение, прощаясь с сидевшими у столиков. Двое его инспекторов уже давно получили инструкции, и сейчас за полоской воды он разглядел одного из них, Люкаса, вышагивающего взад и вперед по землечерпалке.
Комиссар шел мимо дома Дюкро. С самого утра, а то и с позднего вчера, у края тротуара стояла машина Дешармов. Можно бы зайти, только зачем? И без того нетрудно представить, что там творится! Дюкро назвал это «балаганом».
Комиссар побродил вокруг. Он пока еще ничего не знал, но уже чувствовал, что в глубинах сознания мало-помалу обретает плоть и кровь некое представление и что этот процесс ни в коем случае нельзя торопить.
Он услышал, как кто-то окликает такси, и обернулся. Это была привратница. Следом за ней, вся трепеща от негодования, из двери выскочила толстая девица с заплаканными глазами, в черном шелковом платье, а привратница принялась кидать на сиденье багаж.
Это, несомненно, была Роза! Ну как тут удержаться от Улыбки? И как, опять-таки, было удержаться от улыбки, когда, завидя подходившего Мегрэ, привратница чопорно поджала губы.
— Это дама с третьего этажа?
— А кто вы такой?
— Комиссар уголовной полиции.
— Значит, сами знаете не хуже моего.
— Это зять потребовал, чтобы она съехала?
— Уж всяко не я, это их дела!
Как все понятно! Семья в трауре, и в гостиной часами не смолкает шепот: выясняют, прилично ли держать в доме «эту тварь» при столь скорбных обстоятельствах.
Потом к ней отправляют капитана объявить о решении семейного совета.
Невзначай Мегрэ остановился перед бело-синей железной вывеской «Танцы». По стене рядом с дверью карабкались вьющиеся растения, оживляя общий вид заведения. После слепящей улицы внутри казалось темно и прохладно; в отсветах солнечных лучей драгоценными камнями сверкали металлические инкрустации пианолы.
В зальце стояло несколько столиков, скамьи, а перед ними свободное пространство. Одну стену прикрывал старый задник, должно быть некогда попавший сюда из театра.
— Кто там? — раздался голос с верхней площадки лестницы.
— Человек.
Сверху спустилась женщина в шлепанцах и халате.
— А, это вы.
Как и весь Шарантон, она уже знала Мегрэ в лицо.
Когда-то она была хороша собой, потом от сидячей жизни в этой теплице раздобрела и опустилась, но даже непрезентабельный наряд не мог скрыть ее былой привлекательности.
— Хотите чего-нибудь выпить?
— Налейте-ка нам обоим по аперитиву.
Себе женщина налила горечавки. У нее была привычка ставить на стол сдвинутые локти, так что стиснутые груди чуть ли не до половины вылезали из халатика.
— Я так и думала, что вы зайдете. Ваше здоровье!
Она была спокойна: появление полиции ее не пугало.
— Это правда то, что тут рассказывают?
— О чем? — невинным тоном спросил Мегрэ.
— О Бебере. Ладно! Я и так говорю много лишнего.
Тем хуже. Кстати, все равно никто ничего толком не знает. Говорят, это старик Гассен…
— Ранил Дюкро?
— Во всяком случае, он рассказывает об этом так, словно все знает. Еще стаканчик?
— А Дюкро?
— Что?
— Он вчера не появлялся?
— Он часто заходит посидеть со мной. Мы ведь старые приятели, хоть он и разбогател. Не загордился. Садится вот тут, где вы сейчас. Тянем по стаканчику. Иногда он просит сунуть в пианолу монетку — музыки хочет.
— Вчера он заходил?
— Да. Танцы у меня бывают по субботам и воскресеньям, ну иногда еще в понедельник. В другие дни я тоже не закрываюсь, да это только так, по привычке, все равно коротаю время в одиночестве. Пока был жив муж, все было иначе, тогда мы держали ресторанчик.
— Куда он ушел?
— О чем вы! Позвольте вам сказать, тут вы заблуждаетесь. Я его хорошо знаю: ему случалось приласкать меня, еще когда у него был всего один плохонький буксиришка. И никогда, уж не знаю — почему, он даже не попытался пойти дальше. Но как-никак, а привычка!..
Вы сами знаете, не хуже моего, что это такое, но вчера он был совсем расстроенный…
