Агата Кристи - Лощина
— Может быть, это даже мудро!
— Что именно?
— Ничего не делать.
— И это говорите вы, вы — преуспевающая женщина!
— Я преуспеваю? — возмутилась она. — Вы что, смеетесь надо мной?
— Нет, что вы. Вы — художница, вы можете собой гордиться.
— Многие мне это говорят, но они не понимают, и вы, Эдвард, тоже не можете понять! Скульптуру начинают не для того, чтобы преуспеть. Художник не может иначе, потребность ваять сидит в тебе, какой-то демон преследует и изводит тебя до тех пор, пока ты его не удовлетворишь. Произведение вынашиваешь в себе, пока от него не освободишься. На некоторое время успокаиваешься, потом все начинается сначала.
— Вам не хочется спокойной и тихой жизни? — спросил он.
— Иногда мне кажется, что я хочу больше всего на свете именно этого!
— Такая жизнь, Генриетта, ждет вас в Айнсвике. Там вы могли бы быть счастливой. Даже… Даже, если вам нужно будет привыкнуть к моему присутствию. Что вы думаете об этом? Айнсвик вас ждет. Это — ваш дом навсегда.
Она медленно повернулась к нему.
— Эдвард, — сказала она очень тихо, — я очень, очень к вам привязана, поэтому мне так трудно продолжать говорить вам «нет».
— Значит, нет?
— Мне больно и трудно вам это говорить, но — нет!
— Вы и раньше говорили мне «нет», но я надеялся, что сегодня ответ может измениться. Еще я хочу спросить вас, Генриетта: вы сейчас были счастливы? Вы ведь не можете этого отрицать?
— Я была очень счастлива!
— Мы оба были счастливы, и вы, и я. Мы вспоминали Айнсвик, говорили о нем. Неужели вы не понимаете, что это значит?
— К сожалению, Эдвард, это значит, что только что мы жили в прошлом.
— В прошлом не было ничего плохого!
— Вы правы, но вернуться назад невозможно. После продолжительного молчания он спросил удивительно спокойно:
— Это правда, Генриетта, что вы не хотите выйти за меня замуж из-за Джона?
Она молчала, и он продолжал:
— Значит — правда! Если бы не было Джона, вы бы не противились.
Она сказала резко и твердо:
— Я не представляю себе мир без Джона! Поймите это!
— Если это так, то почему он не разведется и не женится на вас.
— Джон никогда не думал о разводе. А если бы он это сделал, не думаю, что у меня появилось бы желание выйти за него замуж. Речь не идет о… Речь совершенно не о том, о чем вы думаете!
После некоторого молчания он тихо произнес:
— Джон… Как много в этом мире Джонов!
— Напрасно вы так думаете, — живо возразила она. — Таких, как он, очень мало.
— Если это так, то чем лучше! Я просто высказал свое мнение. — Эдвард встал.
— Лучше будет, если мы вернемся.
Глава VII
Когда закрылась дверь дома и Герда села за руль, у нее возникло чувство, что она едет в ссылку. Ей казалось, что ее насильно выгнали из дому. Предстояли эти кошмарные выходные, а дома ждало еще столько дел, которые она не успела сделать.
Будут ли дети слушаться гувернантку? Она не пользуется у них большим авторитетом.
Поглощенная своими невзгодами, она нажала на педаль стартера — безуспешно. Нажала еще раз — опять осечка.
— Я думаю, Герда, — сказал Джон, — что автомобиль пойдет лучше, если ты включишь зажигание.
— Ну и дура же я!
Она быстро взглянула на Джона, опасаясь, как бы ее глупость не вызвала у него раздражения, и с большим облегчением убедилась, что он улыбается. Помилована. «В виде исключения, — подумала она: он так счастлив, что едет в „Долину“, что на мелочи не обращает внимания».
Машина тронулась с места, — может быть, излишне резко. Герда вернулась к недавнему разговору.
— Может быть, не надо было говорить при детях о своем отвращении к больным? Конечно, это была шутка, я понимаю, но дети, особенно Терри, понимают все так буквально.
— Наоборот, — возразил Джон. — Терри уже иногда реагирует как надо. Не то что Зена. В каком возрасте женщины, наконец, перестают жеманничать?
Герда тихо засмеялась, понимая, что Джон ее дразнит, но осталась при своем мнении.
— Мне все-таки кажется, Джон, что детям следует понять, что профессия врача требует преданности делу и самоотречения.
— О, господи! — простонал Джон.
В этот момент у Герды возникла очередная серьезная проблема. Они приближались к светофору, зеленый свет горел уже давно. Она была уверена, что сейчас зажжется красный свет, и притормозила. Сигнал оставался зеленым. Джон, решивший никогда не делать Герде замечаний по поводу методов вождения машины, не смог удержаться и спросил, почему она тормозит.
Она нажала на акселератор, машина рванулась вперед и остановилась на середине перекрестка — заглох мотор. Загорелся красный свет. Машины, рванувшиеся на перекресток слева и справа, яростно сигналили.
— Ну, дорогая, хуже тебя водителя быть не может! Замечание было сделано даже весело.
— Эти сигналы ужасны. Никак не угадаешь, когда они изменятся.
Джон искоса взглянул на Герду. У нее был очень несчастный вид. Он подумал, что вечно что-то ее мучает и что просто невозможно жить вот так, в постоянной тревоге. Впрочем, недостаток воображения помешал Джону прочувствовать состояние жены.
Герда между тем вернулась к прежней теме.
— Я все время стараюсь убедить детей в том, что врач жертвует собой, чтобы облегчить страдания других. Его жизнь — подвиг! Я так горжусь тобой, ты себя не щадишь, ты…
Он ее перебил:
— А тебе не приходит в голову мысль, что я люблю свою профессию? Что она доставляет мне радость? Что я вовсе не жертва? Что мне все очень интересно?
Он задавал вопросы без надежды на ответ. Она никогда этого не поймет! Он не говорил Герде о больнице для бедных, о мамаше Крэбтри, она представила бы его себе в виде ангела-благодетеля, склонившегося к скорбящим беднякам. Она не может понять цели его научных исследований. Он пытался рассказать ей о болезни Риджуэй, но ничего втолковать не смог. Врачи еще сами так мало знают об этой болезни! А вот Теренс, еще совсем ребенок, не остался безразличным к болезни Риджуэй. Джону понравилось, как сегодня, за столом, Теренс серьезно сказал, что не думает, что отец шутит, когда утверждает, что больные ему противны. Недавно Теренс разбил дорогой кувшин, когда пытался сам приготовить нашатырный спирт. Смешной мальчишка, зачем ему нашатырный спирт. А впрочем, сама затея неглупа.
Герда испытывала облегчение от того, что Джон молчит. Она вела машину гораздо лучше, когда с ней не разговаривали. Джон, погруженный в свои мысли, не обращал внимания на ее ошибки. Иногда она вполне прилично переключала скорости, ко только не в присутствии мужа. Когда он был рядом, она панически боялась что-то сделать не так, нервничала, и машина на это реагировала.
В общем, на этот раз все было не так уж плохо. Джон вышел из задумчивости, когда машина поднялась на вершину высокого холма, где незадолго до них проезжала Генриетта.
— Как хорошо! — воскликнул Джон. — Подумай, Герда, мы могли бы сейчас быть в Лондоне, а не тут! Мы бы пили чай в маленьком салоне, было бы темно и пришлось бы зажечь свет.
Герда мысленно представила себе свой, так ею любимый маленький салон. Она его не увидит целых два дня в течение этого ужасного уик-энда.
— Да, очень красиво, — героически произнесла она.
Машина спустилась с холма, цель приближалась. Герда была бы согласна много часов сидеть за рулем, пусть Джон делает ей замечания, лишь бы подальше от ненавистной «Долины». Но чудо не свершилось. Приехали…
Герда сразу же заметила Генриетту, которая, сидя на низенькой ограде, беседовала с Мидж и высоким худощавым мужчиной. Она почувствовала некоторое облегчение: то, что здесь Генриетта, ее успокоило. На ее поддержку можно рассчитывать в трудных обстоятельствах.
Джон тоже был рад, что видит Генриетту. Ей очень шел простой костюм из зеленого твида, он ей был гораздо больше к лицу, чем те платья, которые она носила в Лондоне.
Взглянув друг на друга, они обменялись понимающими улыбками.
У Джона не было желания заговорить с ней. Достаточно того, что она здесь.
Уик-энд без нее был бы пустым и тусклым.
Из дому вышла Люси Эндкателл, чтобы встретить гостей. С Гердой она была гораздо любезнее, чем с другими.
— Как я рада вас видеть, дорогая Герда! Как давно мы с вами не виделись! Вас я тоже очень рада видеть, дорогой Джон!
Она как бы подчеркивала, что главное приглашенное лицо — Герда, а Джон только сопровождает жену. Эта чрезмерная любезность сделала свое дело — Герда почувствовала себя неловко, еще не успев оставить руль.
— Вы знакомы с Эдвардом? — спросила Люси. — Это — Эдвард Эндкателл!
Джон приветствовал Эдварда кивком.
С густыми светлыми волосами и яркими голубыми глазами, он был похож на викинга, высадившегося на завоеванную территорию. Все, за исключением Люси, ушли на второй план, в тень. Эдвард рядом с ним выглядел расплывчатым и блеклым силуэтом.
Генриетта предложила Герде пойти с ней на огород.
