Жорж Сименон - Терпение Мегрэ
На него иногда находили такие приступы злобы!
— Против Алины?
— А ее зовут Алина? Забавная особа… Вначале, когда я встречала ее на лестнице, я ей кивала, здоровалась, но она смотрела на меня так, будто я прозрачная… Какого сорта эта женщина? Они были женаты? Это она его убила?
— Когда ваш муж начинает работу?
— По-разному. У него нет определенных часов, как у служащих в конторе.
— Он обедает дома?
— Редко, потому что большую часть времени находится в далеких районах или даже в пригородах. Он торговый представитель.
— Я знаю. Когда он уехал сегодня утром?
— Не могу сказать. Я очень рано ушла на рынок.
— Что значит — очень рано?
— Около восьми часов. Когда я вернулась в половине десятого, его уже не было.
— Вы не встретили вашу соседку на рынке?
— Нет. Мы покупаем в разных местах.
Десятки и десятки вопросов, столько же ответов, откладывавшихся в памяти Мегрэ. Из всей этой кучи только несколько, а может быть, лишь единственный в какую-то минуту получит определенный смысл.
Бармен был дома, он начинал работу в шесть вечера. Няня и двое детей были заняты играми. Мальчишка выстрелил в комиссара и закричал:
— Пиф-паф! Вы убиты!
Тони Паскье, у которого была жесткая и густая борода, брился сегодня уже во второй раз. Его жена пришивала пуговицу к детским штанишкам.
— Какую фамилию вы назвали? Пальмари? Я должен его знать?
— Это ваш сосед снизу, вернее, он еще сегодня утром был вашим соседом.
— С ним что-нибудь случилось? Я встретил полицейских на лестнице, а когда вернулся в половине третьего, жена сказала, что унесли какого-то покойника.
— Вы никогда не были в «Золотом бутоне»?
— Лично я не был, но случалось посылать туда клиентов.
— Почему?
— Некоторые спрашивают, где лучше поесть в том или ином квартале. У «Золотого бутона» хорошая репутация. Я когда-то был знаком с их метрдотелем, Пернелем, который работал в «Кларидже». Он знает свое дело.
— А как фамилия владельца этого ресторана?
— Я никогда не спрашивал.
— А женщину, Алину Бош, вы никогда не встречали?
— Брюнетку с обтянутым задом? Случалось встречать на лестнице.
— Это владелица вашего дома.
— Впервые слышу. Я никогда не говорил с ней. А ты, Люлю?
— Терпеть не могу женщин такого типа.
— Видите, месье Мегрэ. Не густо в смысле сведений для вас.
Англичанин отсутствовал. На седьмом этаже комиссар обнаружил длинный коридор, освещенный только одним слуховым окном, проделанным в крыше. Со стороны двора — старый чердак, куда жильцы складывали как попало старые чемоданы, портняжные манекены, ящики, всякий хлам.
Со стороны фасада выстроился ряд дверей, как в казарме. Он начал с самой последней. Здесь обитала Иоланда, служанка рантье с третьего этажа. Дверь была открыта, и он заметил прозрачную ночную рубашку на смятой постели, сандалии на коврике.
Следующая дверь, по плану, который начертил Мегрэ в своей записной книжке, должна была принадлежать Амелии, но и там никого не оказалось. В следующей комнате тоже.
Когда он постучал в четвертую, слабый голос попросил его войти, и сквозь птичьи клетки, загромождавшие комнату, он заметил в вольтеровском кресле старую женщину с круглым как луна лицом.
Он чуть было не ушел, оставив ее мечтать. Практически она уже была без возраста, хрупкая нить связывала ее с этим миром. Она с безмятежной улыбкой смотрела на непрошеного гостя.
— Входите, милый месье. Не бойтесь моих птичек!
Ему не сказали, что, кроме птичек, здесь жил на свободе огромный попугай, уцепившийся за качели, висевшие посреди комнаты.
Птица принялась кричать:
— Коко! Милый Коко! Ты хочешь есть, Коко?
Мегрэ объяснил, что он из полиции и что в доме было совершено преступление.
— Я знаю, милый месье. Консьержка сказала мне, когда я ходила за покупками. Как это ужасно — убивать друг друга, когда жизнь и так коротка. То же самое и на войне. Я пережила две войны.
— Вы не знали месье Пальмари?
— Я не знаю никого, кроме консьержки, которая не такая уж плохая, как это можно подумать. Этой бедной женщине пришлось испытать много горя. Ее муж был бабник, к тому же еще и пил.
— Вы не слышали, никто из жильцов не поднимался на этот этаж?
— Время от времени это бывает, люди ходят на чердак, чтобы свалить там какой-нибудь хлам.
— Вы общаетесь с вашим соседом?
— С месье Жефом? Можно подумать, мы одного возраста, на самом деле он гораздо моложе меня. Ему немного за семьдесят. Это из-за своих ран он кажется старше. Вы его тоже знаете? Он глухонемой. Но я думаю, что быть слепым — еще тяжелее. Скоро я это узнаю, потому что с каждым днем вижу все хуже и хуже, и сейчас даже не могла бы сказать, какое у вас лицо. Вы не хотите присесть?
Наконец в последней комнате сидел старик и читал детские комиксы. Его лицо было покрыто шрамами, один из них понимал угол рта, отчего у старика был такой вид, словно он все время улыбается.
Месье Жеф носил синие очки. Стоявший посреди комнаты большой стол из некрашеного дерева был уставлен всякими деталями, неожиданными предметами, «Конструктором» для юношей, кусками обструганного дерева, старыми иллюстрированными журналами, пластилином. Железная кровать походила на казарменную, как и грубое одеяло, а на выбеленных известкой стенах красовались цветные репродукции. Фото залитых солнцем городов: Ниццы, Неаполя, Стамбула. На полу валялись иллюстрированные журналы.
Руками, которые не дрожали, несмотря на его возраст, старик старался объяснить, что он глухой и немой, что он не может ничего сказать, но способен понять собеседника по его губам.
— Прошу прощения, что беспокою вас. Я из полиции. Не знали ли вы, случайно, жильца по фамилии Пальмари?
Мегрэ показал рукой на пол, чтобы объяснить, что Пальмари жил внизу, показал два пальца, чтобы уточнить, на сколько этажей ниже.
Старый Жеф покачал головой, и тогда Мегрэ стал говорить ему об Алине.
Насколько комиссар мог понять, старик встречал ее на лестнице. Он словно вылепливал в пустоте ее узкое лицо, ее тонкий и волнистый силуэт.
Когда Мегрэ снова очутился на пятом этаже, он понял, что посетил только что целый мир. Он как-то отяжелел, его охватила меланхолия — люди, жившие рядом с Манюэлем, не знали даже, что это именно его унесли сегодня утром, накрытого брезентом.
Люка был в гостиной один.
— Думаю, она спит, — сказал инспектор на вопрос Мегрэ.
Молодой Лапуэнт был здесь, счастливый, что работает с шефом.
— Пиво осталось, Люка?
— Две бутылки.
— Открой одну, а я закажу еще.
Было шесть часов. На дорогах в Париже уже образовались пробки, и какой-то нетерпеливый автомобилист, несмотря на запрет, сигналил под окнами дома.
Глава 4
С одной стороны к ресторану «Золотой бутон» примыкал третьесортный стриптиз, с другой — лавочка, где продавалось выполненное с неудержимой фантазией женское белье, которое иностранцы увозили с собой в качестве сувенира из «Веселого Парижа».
Мегрэ и Лапуэнт, выйдя из машины уголовной полиции, медленно поднимались по улице Шапталь, где к люду, толкущемуся на ней днем, уже начинали примешиваться «силуэты» ночного Парижа.
Было семь часов. На пороге ресторана еще не появился вышибала в голубой форме, обшитой золотистым шнуром. Эта горилла, которую все называли Джо Толсторукий, еще не заняла своего поста.
Мегрэ хорошо знал швейцара — он был похож на бывшего ярмарочного боксера, хотя никогда не надевал боксерских перчаток, а провел половину из сорокалетней жизни в заключении.
Умственное развитие у швейцара было как у десятилетнего ребенка, и в непредвиденных обстоятельствах взгляд его затуманивался, становился почти умоляющим, как у школьника, не выучившего урок, но вынужденного отвечать.
Они нашли его внутри ресторана. Он, скинув ливрею, вытирал тряпкой пыль с коричневых кожаных банкеток, и как только узнал комиссара, лицо его приняло тупое выражение.
Двое официантов готовили ресторан к ужину, ставили на скатерти тарелки с вензелем фирмы, стаканы и серебряные приборы, а посреди каждого столика — по два цветка в высоком хрустальном бокале.
Лампы под розовыми абажурами пока еще не горели, так как солнце золотило тротуар на противоположной стороне улицы.
Бармен Жюстен, в белой рубашке и черном галстуке, в последний раз протирал рюмки. Единственный клиент, краснощекий толстячок, сидя на высоком табурете, пил зеленую мятную настойку.
Мегрэ его где-то видел, лицо ему было знакомо, но не мог сразу вспомнить где. Встречал ли он его на бегах, тут же, в ресторане, или у себя в кабинете на набережной Орфевр?
На Монмартре можно было встретить много людей, имевших дело с полицией.
— Добрый вечер, господин комиссар. Добрый вечер, господин инспектор, — развязно приветствовал их Жюстен. — Если вы ужинать, то рановато. Что вам подать?
