Марк Вайнгартнер - Возвращение Крестного отца

— Да, уже больше часа. Есть только одно «но»… Послушай меня, ладно?

Лицо Фонтейна превратилось в маску, но он приготовился слушать. В конце концов, это Фил Орнштейн предложил ему семилетний контракт. Если честно, то гонорар Джонни не устраивал, но разве в деньгах дело? Именно Фил убедил руководство студии, что голос Фонтейна можно снова сделать популярным, а его имидж выпивохи-скандалиста, во-первых, необоснован, а во-вторых, только подхлестнет интерес зрителей.

— Знаю, ты хотел сделать музыкальным редактором Эдди Нильса. Если ты настаиваешь, мы возражать не будем.

Джонни нажал на кнопку «Стоп», и лифт остановился. Именно Эдди Нильс работал с Джонни, когда его песни стали хитами. Тогда Фонтейн явился к нему домой и не уходил, пока старик не согласился устроить прослушивание прямо в облицованной мрамором прихожей. Несмотря на мерзкую акустику, голос Джонни звучал божественно, и Эдди согласился с ним работать.

— Хочешь сказать, что Эдди здесь нет?

— Именно! — поговорил Фил, похлопав себя по животу. — У него обострение язвы желудка. Вчера ночью его увезли в больницу. Он поправится, но…

— Но здесь его не ждут.

— Правильно, не ждут. Он отличный профессионал, не спорю, только у нас на примете есть другой парень. Специально для тебя.

Хорошо хоть, что у Фила хватило такта сказать «для тебя», а не «ради твоего возвращения»!

— Эдди вам никогда не нравился, — мрачно сказал Джонни. — Я даже знаю, кто новый продюсер! Тот парень, что играет на тромбоне!

— Да, это Сай Милнер, и он не так молод — ему уже за сорок. По нашей просьбе он подготовил несколько ремиксов.

Милнер играл на тромбоне в группе Лесса Галли, однако уже после ухода Джонни, так что раньше они никогда не встречались.

— Когда вы его пригласили? Вчера?

— Угу, он быстро работает. О его работоспособности ходят легенды.

«Значит, он легенда, а я старый пень!»

— А что с теми песнями, что приготовил Эдди?

— Мы обязательно включим их в новый альбом!

Фил пригладил волосы, которых у него почти не осталось. Похоже, он бессознательно копировал жесты собеседника.

— Почему ты уверен, что я начну артачиться? — Джонни снова нажал на кнопку «Стоп», и лифт поехал. — Успокойся, Фил, я профессионал. Обязательно попробуем старину Сая и его ремиксы! Вдруг выйдет что-нибудь стоящее?

— Спасибо, Джонни!

— Мне всегда нравились вежливые евреи!

— Да пошел ты!

— А смелые — еще больше!

Фонтейн вышел из лифта и направился к студии 1А, единственной, которая вмещала оркестр. Распахнув двери, Джонни прямиком направился к пепельному блондину в английском твидовом костюме и толстых очках в роговой оправе. Настоящий учитель начальных классов! А фигурой блондин больше напоминал спортсмена, чем музыканта! Джонни и Сай Милнер познакомились, обменявшись ничего не значащими фразами. Фонтейн щелкнул пальцем по микрофону, и Милнер кивнул.

Дав краткие указания инженеру-акустику, Сай занял место за дирижерским пультом. Музыканты были готовы и ждали его сигнала. Милнер снял пиджак, обнажив мускулистые руки, и взмахнул палочкой. Джонни потянулся к микрофону.

— За работу, господа! — скомандовал Милнер.

Больше он не произнес ни слова.

С самого первого аккорда Джонни старался доминировать над оркестром, который собрал Эдди Нильс. Казалось, время повернулось вспять! Он по-прежнему может петь! Даже лучше, чем раньше.

Песня закончилась, и собравшиеся в кабине для прослушивания беззвучно зааплодировали.

Милнер грузно опустился на табуретку. Фонтейн спросил, понравилось ли ему, но Сай не ответил. Музыканты приготовились играть ту же песню снова, и Милнер, ничего не сказав, махнул палочкой. Он не произнес ни слова и после второй попытки, лишь записывал какие-то ноты.

— Что ты делаешь?

Сай лишь молча покачал головой. Джонни вопросительно посмотрел на Фила, тот понял, что от него требуется, и пригласил обоих в кабину дня прослушивания.

— Пол-оркестра мы распускаем, — заявил Милнер.

Не «думаю, что…» или «может, нам стоит…», а утверждение в резкой безапелляционной форме. Джонни вознегодовал. Именно с этим оркестром он записал все свои хиты! Именно такие песни и музыка нужны людям!

Милнер слушал его спокойно, не перебивая, а когда Фонтейн выдохся, передал Филу листок, на котором были написаны имена тех, кого можно отослать домой. Орнштейн вопросительно посмотрел на Сая, а тот сказал, что ему все равно, кто это сделает.

— Чудесно! — рявкнул Джонни и упал в кожаное кресло.

Милнеру самому пришлось отпустить ненужных оркестрантов. Джонни просматривал список песен, отобранных для нового альбома, сравнивая ремиксы Милнера с оригинальными версиями Нильса. Было видно, что Сай спешил, ноты были написаны небрежно, иногда с ошибками. Разве так все было при Эдди?

Минутой позже Джонни снова стоял за микрофоном, угрюмо уставившись на лежащие на подставке ноты. Предстояло играть ремикс Милнера — старую песню Коула Портера, записанную бог весть когда. Неизвестно, чего больше хотелось Джонни — прибить Сая или обнять его как брата. Он мечтал доказать, что Милнер ничего не смыслит в музыке, сердцем чувствуя, что он гений.

Знакомые Джонни Фонтейна ни за что не узнали бы его в хмуром сутулом типе, мрачно разглядывавшем ноты. Уцелевшие оркестранты разошлись по местам. В этот момент в студию вошел мальчик, спросивший, кто здесь мистер Фонтейн и куда поставить его чай. Джонни молча показал на столик. Закрыв глаза, он плавно раскачивался в такт еще не зазвучавшей музыке, словно пропуская через себя музыкальный текст. Подготовка заняла несколько секунд, а Фонтейну казалось, что прошли годы. Он зажмурился. Много лет назад, когда он исполнял эту песню, его голос напоминал журчание лесного ручья. Что получится на этот раз?

Начало песни Джонни едва уловил. Благодаря долгим тренировкам в бассейне дыхательная система работала безотказно, и он мог не думать о физической стороне пения. Музыка была повсюду и, неподвластная оркестрантам, казалось, обладала собственной волей. Во время первого куплета Фонтейн ясно увидел парня из песни, пытающегося убедить себя, что переживет измену любимой. А когда начался припев, Джонни сам стал этим парнем. Он пел не для других людей, которые могли его слушать в студии, по радио или на частном концерте, потягивая виски. Он пел для себя и про себя, рассказывая историю своей любви. Как ни странно, присутствующие в студии не просто слышали песню. Они видели несчастного парня с израненным сердцем. Каждый представлял его по-своему, но видели все.

Песня закончилась.

Милнер опустил палочку и взглянул на инженера по акустике. Тот кивнул в ответ. Все присутствующие, включая поредевший оркестр, аплодировали стоя. Не сказав ни слова, Сай направился в кабину.

Джонни отошел от микрофона и посмотрел на сияющие лица оркестрантов. Вернулся Милнер и начал переустанавливать микрофоны. Фонтейн был готов поклясться, что в парне есть что-то сицилийское — он может добиться своего, не сказав ни слова.

— Простите, ребята, — начал Джонни, — все было здорово, но можно еще лучше. Мы только попробуем, ладно?

Милнер перевесил очередной микрофон.

— Восьмая строчка, Сай, — подсказал Джонни. — Можешь взять выше, как Пуччини?

Милнер вытащил из кармана какой-то мятый листок, похожий на квитанцию из химчистки, сел за пианино, сыграл пару аккордов, а потом, черкнув что-то на бумажке, дал указания оркестрантам.

Не скоро Фонтейн вернется к Эдди Нильсу!

Эта песня унесла его в дальние дали, в глубину собственной души, и Джонни точно знал, что сможет оказаться там снова. Он запишет целую пластинку песен, которые заставят людей плакать или смеяться в зависимости от слов и его настроения. А можно на одной пластинке записать песни группы Лесса Галли, чередуя с новыми, — получится нечто необыкновенное, непохожее на то, что когда-то играли джазмены.

Фил Орнштейн поздравлял всех собравшихся. Конечно, он не представлял, что на запись одной песни может уйти столько времени, да что поделаешь! Если Джонни Фонтейн будет продолжать в том же духе, то скоро люди будут сметать с полок магазинов все пластинки, выпущенные Национальной студией звукозаписи.

Милнер встал за дирижерский пульт, из-за толстых стекол очков казалось, что один глаз смотрит на оркестр, а второй — на Фонтейна. Джонни плотно закрыл глаза, и песня полилась.

Сай сыграл восьмую строчку повыше, и призрак Пуччини вознес песню на новые высоты, увлекая за собой душу Джонни Фонтейна.

Первый час полета Майкл и Кей почти не разговаривали. Лишь однажды Кей выразила восторг от дикой красоты пустыни, сравнивая ее с полотнами известного абстракциониста, работы которого были известны даже школьникам. Корлеоне сделал вид, будто понимает, о чем речь, про себя удивляясь, что не может быть до конца честным даже с женой.