Тихое местечко - Элизабет Ролле

Пролог

После недолгого затишья море снова грозно пенилось, хотя ожидавшегося шторма так и не было. С запада по-прежнему дул холодный, пронизывающий ветер. Мимоходом бросив взгляд на берег, Этвуд замер: волны катали по песку чье-то тело.

Этвуд сложил газету и внимательно оглядел зал аэропорта: слева расположился десяток молодых людей, громко и увлеченно обсуждавших предстоящие футбольные матчи, справа — пожилая чета молча рассматривала журналы, группы улетающих и встречающих были рассеяны по залу, концентрируясь возле баров и киосков. Посадка на самолет заканчивалась, а Джеймса все не было. Наблюдая за входом, Этвуд раздумывал, что могло помешать тому явиться вовремя. Наконец Джеймс, разгоряченный и взъерошенный, влетел, отыскал взглядом стройную и, как всегда, подтянутую фигуру Этвуда, махнул рукой и кинулся к стойке, на ходу вытаскивая из кармана билеты. Когда они вошли - последними — в самолет и заняли свои места, Джеймс сказал:

— Извини, что пришлось ждать. Это все из-за репортеров.

Этвуд бросил на своего спутника насмешливый взгляд.

— Вот оно, бремя славы.

Джеймс сердито фыркнул и, застегивая ремни, принялся объяснять:

— Я вышел вовремя, но внизу столкнулся с двумя репортерами. Чтоб им явиться на пять минут позже или, на худой конец, на полчаса раньше! Набросились, как изголодавшиеся тигры! А потом еще фотограф!

— Разве они не договариваются с тобой заранее?

— Утверждали, что договаривались. Сначала я собирался заказать билеты на следующий рейс, тогда, наверно, и договорился, а потом это интервью вылетело у меня из головы.

Этвуд сказал, что раз в конечном счете они все-таки успели на самолет, то все это пустяки, и достал карманное издание Дафны Дюморье. Джеймс порылся в спортивной сумке, которую взял в салон, затем обратился к Этвуду:

— Филипп, у тебя есть какая-нибудь газета или журнал? Совершенно точно помню, что приготовил новый сборник о немом кино, но его здесь нет. Должно быть, остался на столе.

Этвуд молча извлек из кармана плаща газету.

После первой встречи Филиппа Этвуда и Джеймса Уэстона прошло два года. Нормальное общение, а тем более дружба с Джеймсом были возможны лишь при условии полного равенства, а равенство с Этвудом представлялось самому Джеймсу весьма сомнительным, слишком многим он был ему обязан: во-первых, карьерой — Этвуд устроил решившую будущее кинопробу у знаменитого Лорна, во-вторых, вытащил из истории, грозившей осложнениями с полицией, когда нелепая, безрассудная выходка Джеймса, продиктованная отчаянием, едва не погубила его. У Джеймса был трудный характер — вначале он держался так, словно специально добивался, чтобы Этвуд, потеряв терпение, назвал его неблагодарной тварью, затем наконец понял, что этого Этвуд никогда не скажет, скорее просто прекратит с ним общаться, и сам тогда признался, что вел себя глупо и очень сожалеет об этом. С тех пор они прекрасно ладили друг с другом, хотя, казалось бы, свойственная Этвуду ироничность плохо сочеталась с неровным характером Джеймса Уэстона, впрочем, насмешливость Этвуда в отношении Джеймса всегда оставалась в рамках дружеской шутливости, не пересекая границы, отделяющей ее от сарказма. Этвуд был единственным человеком, не исключая и жену Джеймса, Анну, способным добиться того, чтобы Джеймс сказал «да», если перед этим он уже сказал «нет».

Последний фильм, вознесший Джеймса Уэстона на гребень известности, крайне измотал его. Он играл человека, который на протяжении всего действия фильма постепенно сходит с ума и в последних кадрах окончательно лишается рассудка; роль была сыграна блестяще, но к концу съемок Джеймс был близок к нервному расстройству. Это был его третий фильм вообще, третий у Лорна и третий в главной роли — он счастливо избежал неминуемого для большинства начинающих актеров периода незначительных, эпизодических ролей. После первой же пробы, после первых съемок Лорн понял, что Джеймс обладает редким талантом, что это именно тот актер, который ему нужен. Игра Джеймса отличалась удивительной тонкостью, сразу отмеченной критикой и публикой, на лице отражались малейшие оттенки чувств, передающиеся порой лишь изменяющимся выражением глаз; он был актером, как говорится, от Бога. Однако его колючий характер, на который наложили отпечаток и трагическая участь матери (в прошлом известной театральной актрисы, умершей в психиатрической лечебнице), и собственная трудная юность, окутанная мрачной тенью ее судьбы, часто приводил к столкновениям с Лорном, привыкшим по-диктаторски повелевать на съемочной площадке, и Лорн не раз в ярости громогласно проклинал тот день и час, когда Джеймс впервые переступил порог студии. Последний фильм достался Джеймсу особенно тяжело еще и потому, что эта роль служила источником тягостных воспоминаний о матери, чья искалеченная жизнь, закончившаяся помешательством, вновь предстала перед его мысленным взором — вечная кровоточащая рана.

Узнав, что жена Этвуда, Кэт, собирается погостить у тетки, Джеймс предложил ему провести недельку-другую вдвоем в каком-нибудь тихом местечке в Италии. Когда Этвуд поинтересовался, где Анна, Джеймс хмуро ответил, что это ему неизвестно. Такое неведение относительно собственной жены было достаточно красноречиво — Этвуд воздержался от расспросов, а про себя подумал, что нервозное состояние Джеймса, очевидно, вызвано не только переутомлением от съемок.

Получив принципиальное согласие Этвуда, Джеймс сказал, что все сделает сам, после этого они не виделись до самого вылета, оба были заняты: Этвуду пришлось закончить кое-какие дела на службе, а Джеймс прилагал немало усилий и изобретательности, чтобы избавиться от репортеров, поклонников и знакомых, досаждавших похвалами и поздравлениями, в то время как он хотел одного — чтобы все оставили его в покое. Позвонив Этвуду, он сообщил только номер рейса и время и сказал, что опаздывает, поэтому все подробности потом; в результате Этвуд имел, весьма смутное представление о том, куда они едут, и теперь решил, что самое время все выяснить.

— Джем, скажи, пожалуйста, куда мы, собственно,едем?

— Разве я не говорил? Это самое уединенное место на всем западном побережье, — с гордостью сообщил Джеймс, отложив журнал. — Там абсолютно никого нет и в ближайше две недели